top of page

Людмила  Базурова 
                                                                                        
           ВЫБОР

                                                                                                                                                 

         

      В центре Москвы на улице Тверской, на втором этаже, в квартире №7 жила молодая пара: красавица блондинка Ната двадцати двух лет и ее муж Станислав – спортивного вида  молодой человек, которому уже исполнилось тридцать лет.

      Молодая семья наслаждалась жизнью и общением друг с другом. Ната очень любила своего мужа и называла его не иначе как уменьшительно-ласкательно – Стасик.

   Роскошную квартиру Стас получил в наследство от бабушки, когда ему исполнилось двадцать лет, и он учился на третьем курсе института. Она завещала ее единственному внуку. После окончания института его забрали в армию на год. Бабушка переехала к  родителям Стаса. Закончив службу, он устроился на работу и стал жить в своей квартире независимым человеком от родительской опеки.

  Однажды на улице он встретил своего одноклассника Сашку, которого не видел несколько лет. Все школьные годы они дружили, но потом их пути разошлись, и они долго не виделись. Друг пригласил его к себе домой, чтобы отдать фотографии с последнего школьного звонка. Стас в свое время не получил их, а потом решил, что они потерялись. С порога Сашка крикнул:

-  Натка, иди-ка сюда!

  Из комнаты вышла незнакомка в коротеньком ярком халатике.

- Стас, это моя сеструха.  Она тебя чаем напоит, а я фотки пока найду.

-  Я сейчас, подождите, - проговорила девочка и ушла в комнату.

   Вышла она одетая в спортивный костюм. 

   Стас обомлел, такой красивой девочки-сестры у друга он никогда не видел. Ей было лет шестнадцать. На худеньком, почти прозрачном личике светились зелено-изумрудные глаза с поволокой. Белый высокий лоб делился на две части круто изогнутыми линиями бровей. Точеный прямой носик, пухлые, красиво очерченные губы, по-детски мягкий овал лица и гладкая матовая кожа лица говорили о том, что эта юная особа еще не испортила себя декоративной косметикой. Фигурка у девочки была тоже хороша, но не модельная метр восемьдесят, а стройная и невысокая. Да Стасу и не нравились высокие и худые девушки, видимо потому, что он сам был поджарым и высоким – метр девяносто -  весь в отца, как говорила мама. Она была маленькой, пухленькой, но властной и умело командовала своими высокими и сильными мужчинами.

- Маленькая женщина создана для любви, а большая для работы. Ты сын, выбирай большую, пусть лучше работает, - смеялся отец.

  Стас улыбнулся, вспомнив отцовскую шутку, и подумал, что эта девушка действительно создана для любви, хотя она еще, быть может, и не знает этого.

-  Проходите в Сашину комнату, я вас сейчас чаем напою.

Она открыла дверь и, ушла. Сашка сидел на полу, вокруг него большими кучами лежали альбомы, книги, два портфеля и рюкзак.

-  Проходи старик, где-то здесь фотки, сейчас найду их. Так тебя Натка чаем не напоила?- спросил он.

-  Да несу уже. Я не стала его на кухне поить, ты, наверное, тоже голодный. Саш, я и тебе чай налила и пирожками вас сейчас накормлю. С утра напекла, но сама еще не попробовала. Вы поешьте и скажите, удались они у меня или нет.

  Девушка поставила поднос с чашками и сахарницей на стол и ушла.

-  Саш, а откуда у тебя такая красивая сестра взялась?

- Ты что, не помнишь, как я ее в школу водил? Это мой хвостик был. Родители работали, а я сестру воспитывал.

-  Да, вспомнил, но ведь она тогда малюсявка была.

Сестра принесла пирожки. Румяная выпечка большой горкой лежала на блюде.

-  Саша, если ещё что-то надо, позови, - закрывая за собой дверь, проговорила она.

-  Стас, ты, наверное, не знаешь, что два года назад наши родители погибли в автокатастрофе. Так вот, сестренку я продолжаю воспитывать, выросла она и, конечно, изменилась, и теперь мы идем с ней по жизни вдвоем. В Москве нет у нас родственников. Я за нее в ответе. Она классная девчонка, учится хорошо, у меня с ней нет хлопот.

- Саш, а можно с ней поближе познакомиться? Очень она мне понравилась!
- Ты охренел, что ли! Она пацанка еще, не целованная, а ты - мужик взрослый. Убью за нее даже друга! А вот и фотографии, – он кинул пачку на стол и встал с пола.

Стас почувствовал - Сашка изменился и стал хмуро поглядывать на часы, всем видом показывая, что засиделся гость. К чашке с чаем он не притронулся. А вот  Стасу уходить совсем не хотелось, он съел три пирожка, выпил чашку чая, дождался, когда Натка придет за посудой, и сказал:

-  Спасибо, очень вкусные пирожки! Ты хорошая хозяюшка. Ребята, я приглашаю вас к себе на дачу, порыбачим, позагораем, я вас с моими предками познакомлю. Они у меня добрые. В этом году клубника уродилась, мама не знает, что с ней делать. Может, Натка поможет собрать её? – обратился Стас к Сашке.

-  Конечно, помогу и собрать, и варенье сварить, - отозвалась Ната.

-  Посмотрим, я позвоню тебе, - сказал хмурый Сашка.

С этого дня все изменилось в жизни Стаса – он понял, что эта девочка его судьба, что пришла любовь. Это чувство не было похоже на первую школьную любовь. Тогда ему было тринадцать лет, и   он влюбился в одноклассницу Леру, но она не ответила взаимностью. Он тяжело переживал свою неудавшуюся любовь.

Потом у него в институте была подружка, которая страстно любила его. Но их роман длился лишь два года и прекратился по взаимному согласию, так как девушке очень хотелось выйти замуж, а Стас еще не созрел для семьи.

Встреча с сестрой друга была полной неожиданностью. Вот о такой невесте можно было только мечтать. Но очень уж молодая! Он на восемь лет старше её и уже имеет хорошее образование, работу, живет отдельно от родителей. Ему двадцать четыре года. Конечно, пришла пора жениться! Но эта юная девочка ещё учится в школе! А там, возможно, и в институт поступит, тогда её можно потерять. Нет только не это….

Стас стал часто навещать друга и все больше открывал для себя положительные черты характера юной барышни. Она стала отвечать взаимностью, ее глаза искрились, когда он приходил. Сашка контролировал их отношения и, конечно, видел зародившееся чувство сестры и крепко держал оборону.

   Так прошли два года. Стас и Ната любили друг друга на расстоянии, общались по скайпу, так как Сашка запретил встречи без его присутствия. Лишь изредка, зимой, они втроем ходили на каток или в кино, а летом ездили на дачу к Стасу. Молодые мечтали о свадьбе и совместной жизни.

Поженились они, когда Натке исполнилось восемнадцать лет, а ему двадцать шесть. Родителям Ната очень понравилась, и они полюбили ее, как дочку. Она окончила после школы курсы, и начала работать на почте оператором.

Молодые прожили три года, но детей не завели. Сначала их не хотел Стас:  говорил, что надо пожить для себя, поездить, посмотреть мир. Потом Ната поступила в институт.

Они наметили программу - два раза в год ездить за границу. В первый и второй годы совместной жизни Стас и Ната проехали на автобусах, паромах, автомобилях всю Европу. На третий год они путешествовали по Азии и островам. Жаркие страны не впечатлили, очень большая температурная разница и чужая экзотика действовали как внешний раздражитель.

Шел четвертый год их совместной жизни, отношения молодых супругов стабилизировались, они привыкли друг к другу. Всеобъемлющая, бескорыстная любовь Наты сделала Стаса уверенным в себе человеком.

На работе дела шли хорошо, его уважали за трудолюбие, за умение принимать самостоятельные решения. Молодежная компания, которая  возникла у них в тресте с приходом красивой практикантки Люси, стала часто устраивать встречи на природе после работы или в выходные дни. Люся была дочкой учредителя большого строительного холдинга, куда входил их трест, и молодежь понимала, что от её внимания и отношения зависела дальнейшая карьера каждого из молодых сотрудников.

Всё чаще на работе и на отдыхе Стас чувствовал пристальные взгляды красавицы Люси, но не придавал им значения, мало ли что ему казалось.  Никто из коллектива  не догадывался о симпатии к рядовому сотруднику. Коллеги знали, что Стас женат, любит жену, многие гуляли на их свадьбе, и всем нравилась его скромная молоденькая жена Наточка.

Однажды Люся объявила, что на всю их кампанию заказала путевки в санаторий «Светлана» в Сочи, и выдвинула условия, что все едут без жен и мужей, только узким кругом. Стас, конечно,был не против провести отпуск в России, в кругу друзей, на побережье Черного моря.

Но, было одно но…Он не знал, как объявить жене, что едет на отдых один. Наконец-то придумал – она тоже приедет, но на неделю позже, в этот же санаторий. Он заказал по интернету путевку Натке, оплатил ее и со спокойной совестью уехал.

В самолете Люся села рядом со Стасом и два с половиной часа они проговорили: то она расспрашивала его о семейной жизни, то сама рассказывала о себе. Он узнал, что ей тридцать два года, но она только сейчас начала работать, и то, в качестве практикантки, чтобы увидеть весь процесс прохождения договорных обязательств и понять, что представляет из себя структура строительного треста, и как надо управлять им, на кого рассчитывать в работе. Условия отца таковы – в течение года надо выработать тактику перехода на новую ступень развития и смены руководства треста.

До тридцати двух лет Люся с горем пополам окончила строительный институт, куда дочку определил папа, после того как ее отчислили из МГУ. Она дважды побывала замужем, попробовала в этой жизни всё: алкоголь, наркотики, всякие сексуальные извращения, даже чуть не стала самоубийцей. Детей все эти годы она не хотела, и вот только недавно наступило прозрение.

Люся рассказала, что однажды, случайно, когда на душе было особенно скверно, она зашла в церковь рядом с домом и почему-то купила молитвослов.  Дома открыла его и не могла оторваться от молитв, она читала их как интересную книгу о любви. Что-то повернулось в сознании, она поговорила с отцом о своем решении начать новую жизнь. Отец порадовался за нее.

Люся сказала Стасу, что, конечно, трудно стать другой, она эгоистка, но очень будет стараться исправиться, а помочь укрепиться ей в новой жизни должен он – Станислав.

- Почему именно я? – спросил Стас.

- Я долго наблюдала за тобой. Ты умный, порядочный, добрый. Я могу полностью положиться на тебя. Ты должен взять шефство надо мной, всегда быть рядом и оберегать от непредвиденных ситуаций, как на работе, так и в быту.

- Но, я женат.

- Одно другому не мешает. А там поглядим, что и как.

Она не спросила, согласен ли он ступить на скользкий путь то ли бойфренда, то ли камердинера. Какую же роль она ему все-таки отводит – любовника или личного слуги?

Конечно, в любом статусе он должен быть больше, чем сослуживец.

В самолете Стас промолчал, он не выразил своего согласия или несогласия, но заселившись в номер, подумал, что отказываться нельзя, ведь еще неизвестно, каких высот он может достичь в этой непростой жизни с помощью красивой женщины. О жене он как-то и не вспомнил в этот вечер.

В честь приезда на отдых, в первый день, Люся заказала отдельный маленький зал с живой музыкой для всей компании из двенадцати человек.  Весь вечер все ели, пили, разговаривали и танцевали. Получилось так, что вся молодежь поделилась поровну – парней шесть человек и девушек тоже шесть, сразу организовались пары. Стас всё время танцевал с Люсей, ему было приятно обнимать гибкое красивое тело, затянутое в темно-синее короткое платье с большим вырезом на спине. На шее, в ушах, на пальцах и даже на щиколотке правой ноги красовались массивные золотые украшения, выполненные в едином стиле, видимо, на заказ, каким-то современным ювелиром-дизайнером. Ему даже подумалось, что неприлично надевать на себя у моря такое количество побрякушек, хоть и золотых.

Все разошлись по своим одноместным номерам далеко за полночь. Станислав уже засыпал, когда в дверь тихонько постучали. Он приоткрыл дверь и отступил в темноту комнаты. Люся тихо проскользнула мимо него и села на кровать. Он растерялся и не знал, что делать.

- Прости, мне одной скучно, можно я побуду с тобой? Завтра все проснутся поздно, рано утром я уйду. Ну, что ты стоишь, Стасик! Садись рядом или даже ложись, и я тоже прилягу.

Больно кольнуло слово «Стасик», так называют его только мама и любящая молоденькая жена Наталия, которую со школьной скамьи все звали «Наточка» за ее кроткий нрав. Люся нырнула под простыню, отодвинулась к стене и позвала:

- Ложись, или боишься меня? Я не кусаюсь, а вот согрешить можно, если сам захочешь.

Стас нерешительно прилег на самый край кровати поверх простыни. Он не мог начать разговор, не мог шевельнуться, не знал, как вести себя с этой искушенной в жизни женщиной, ощущал себя подлецом и вором, ведь до сего времени он не нарушал супружескую верность, искренне любил Нату, уже хотел ребенка и приятной семейной жизни. И вдруг…

Простыня откинулась, и белое, горячее, пряно пахнущее тело навалилось на него. От колдовского терпкого запаха он потерял голову, его тело откликнулось на зов самки, и они слились в едином страстном порыве. Никогда так долго не длилось желание обладать женщиной, его силы не убывали, а, наоборот, с каждой минутой нарастало возбуждение. Ее тело было игрушкой в его руках, и он играл не останавливаясь. Наконец она выдохнула:

- Ну, всё, хватит, ты, потрясающий мужчина. Мне пора идти, а то вдруг кто-нибудь зайдет ко мне. Я не прощаюсь, милый!

И она упорхнула, оставив свой неповторимый запах. Стас блаженно потянулся и сразу крепко уснул.

Проснулся он свежим и бодрым, но голодным. Взял пляжное полотенце, заглянул в столовую, но она была уже закрыта, и пошел на пляж.   По пути Стас купил несколько пирожков, воду и разных фруктов. Он шел и мечтал, что наступит вечер и опять придет она. И теперь его уже не радовал, а огорчал приезд жены. Вечером приходила Люся, и они до утра горячо любили друг друга. Это была какая-то животная страсть без насыщения. Время неумолимо бежало. Прошла неделя.

Ната приезжала вечерним поездом и позвонила, чтобы муж встретил ее. Ему впервые после приезда на юг захотелось быстрее увидеть жену и прекратить это сумашествие. Накануне вечером он объявил Люсе:

- Приезжает моя жена, жить она будет в этом же санатории, так что встреч больше не будет. Извини, что не составил компанию до конца отпуска.

- Стас, но я не могу без тебя, ты мне нужен каждый день. Отошли ты эту тетку назад, зачем в Туле свой самовар? Она старая и толстая?

- Почему ты так подумала?        

- Потому что ты такой жадный в постели, как - будто у тебя никогда не было любимой женщины, с которой  бы ты полностью удовлетворял свои желания.

- Завтра я вас познакомлю, только ты не показывай вида, что мы близки друг другу.

Опять была бессонная  сумашедшая ночь. Люся задержалась у него, и многие видели ее, в коротком халатике, выходящую из номера Стаса. Коллеги явно догадывались об их связи, но никто ничего не говорил. У каждого из них был свой скелет в шкафу.

Перед ужином Стас уехал за женой. Встреча прошла как-то сухо – поцелуи в щечки и вопросы ни о чем.

Стас шёл рядом с женой и кожей чувствовал завистливые женские взгляды и восторженные мужские.  Ната была хороша: рассыпанные по плечам белокурые волосы, красивая точеная фигурка в белой открытой майке, в коротких белых шортиках, белых кроссовках. Она притягивала все взгляды. От ее мраморной кожи исходила чистота и молодость, наверное, поэтому, разомлевшие от солнца мужчины, оглядывались, останавливались, пытались заговорить, не обращая внимания на ее спутника.

Ната и Стас оставили вещи в номере, и пошли ужинать. Коллеги кинулись со своих мест поприветствовать юную леди. Подошла к ним и Люся. Поздоровалась, оглядела с ног до головы и ушла.

Стас весь вечер провел с женой, показал ей всю территорию санатория, пляж, окрестности. Они погуляли по улицам Сочи и пошли спать в номер Наты. В постели Ната была стеснительной, и Стас по неволи сравнивал двух женщин – темпераментную без комплексов Люсю и флегматичную Нату. Сравнение шло не в пользу жены, но роднее и ближе человека нет и быть не может. Только она может так бескорыстно и нежно любить, а стыдливость, так это даже хорошо! Не загуляет, не предаст и ребенка правильно воспитает! Да и какие ее годы!

На следующий день Ната лежала на пляже, ей хотелось загореть также, как Стас. Он играл в волейбол, Люся была рядом и украдкой шепнула ему:

- Я жду тебя, приди хоть на пять минут.

   На ужин Стас пошел один, жена обгорела и есть не хотела. Чтобы облегчить болезненное состояние Натки, Стас попросил на кухне кефир, и пошел её мазать. В холле сидела Люся и ждала видимо  его.

- Пошли сейчас ко мне, надо поговорить.

Они быстро нырнули в ее апартаменты. Жадно прильнув к его губам, она выдохнула:

- Какая красивая у тебя жена и совсем молоденькая  еще, но она созреет как женщина только к тридцати годам. Ты, наверное, ребенка хочешь?

-  Конечно, хочу, ведь четвертый десяток пошел. Крохотное родное тельце так хочется обнять и потискать!

-  Да, все преимущества у твоей жены. Я, к сожалению, никогда не смогу родить. Скажи, ты будешь помогать мне в работе? Я не вижу кандидатуры лучше тебя на самую высокую должность в новой структуре треста.

-  Конечно, буду во всем помогать! Только давай без постели, найди себе молодого любовника! Я не хочу обманывать жену!

-  Тогда я себе и директора найду! Понимаешь, мне нужен человек, который полностью принадлежал бы мне и за мной в огонь и в воду бы пошел! И в постели только ты мне нужен! Смотри Стас, у тебя для выбора только один день, завтра вечером ты скажешь мне – да или нет. А жена пусть живет, рожает и воспитывает детей, и мы ей в этом поможем. Ну, беги, а то заждалась тебя твоя молодая.

Стас вышел от Люси в мрачном настроении. «Как она распорядилась мной, как хорошо знает мужскую алчную натуру, ведь редкий мужик откажется от такого лестного предложения. Да некоторые мать родную продадут, лишь бы в денежный рай попасть. Она хочет сделать меня подкаблучником. Но ведь пройдет время, она влюбится еще в кого-нибудь, и тогда, ни семьи, ни детей – и одинокая старость! Дорого же придется заплатить за любовь к деньгам, за продажу души дьяволу. А Натка – эта нежная чистая девочка, надежная, любящая достанется кому-то другому? Нет уж, раз завтра надо принять решение – то я  приму его сейчас», –так рассуждал Стас, подходя к номеру Наты.

-  Натка, собирайся скорей, мы уезжаем. Прямо сейчас мне позвонили с работы и просили срочно быть в тресте.

-  Ну почему мне всегда не везет, только приехала, и уезжать надо! Я сейчас милый… .

Через пятнадцать минут они ехали в такси на вокзал. Через час совсем стемнело, но поезд увозил их в Москву. В городе Сочи действительно темные-темные ночи……..

Людмила Базурова                                               

 УМЕРЕТЬ И ВОСКРЕСНУТЬ

                                                                                «У врача есть три средства

                                                                                 в борьбе с болезнью -                  

                                                                                  слово, растение, нож».

                                                                                                             Авиценна                                                                                                                                                                                                                     

      В хмурый осенний день Алексей Иванович покинул больницу, где отлежал почти два месяца со страшным диагнозом – рак поджелудочной железы. Химиотерапия и облучение никаких улучшений не принесли. Четвёртая стадия, с которой он обратился в больницу, оказалась неоперабельной.  Слабым и неуверенным чувствовал он себя на улице, спускаясь по ступенькам в больничный сад.

     Можно было вызвать такси и доехать до дома, но его там никто не ждёт, и спешить некуда, лучше посидеть в маленьком больничном садике, подумать и принять какое-то решение. Срок оставшейся жизни, по заключению лечащего врача, исчислялся теперь в двух месяцах, как он подсчитал - это 61 день, всего каких-то 1464 часа.

      Как же так случилось, что такой крепкий мужик поддался этой страшной болезни. В его возрасте вряд ли возможно исцеление, да и для чего?

      Он присел на холодную скользкую от сырости скамейку и, продолжая думать о безысходности уходящей жизни, вдруг принял странное решение. Мысль об отдыхе прежде никогда не посещала его.

       Алексей Иванович был единственным учредителем своей фирмы по выпуску детских тематических игрушек.  Он умно и хорошо укомплектовал штат            творческими молодыми сотрудниками. И хотя на пенсию вышел много лет назад, долгое время продолжал работать генеральным директором.  И вот, наконец-то, перед болезнью, он перешёл в должность исполнительного директора, а на свой пост генерального пригласил молодого амбициозного парня, окончившего престижный вуз. Тот нормально справлялся с работой, и фирма приносила хороший доход. Конкурентов у них почти не было.  

       О своих болячках он никому не рассказывал и поэтому, в данное время, никто из сотрудников фирмы не знал, что Алексей Иванович болен и лечился в онкологическом отделении городской больницы. Все думали, что шеф   улетел  к сыновьям в Америку, и его никто не навещал. Лечащий врач – немолодая женщина с уставшим лицом, медсёстры и санитарки жалели пожилого человека и за деньги, которые давал, покупали ему всё, что просил.

Теперь же, приняв запоздалое решение об отдыхе, он набрал яндекс такси, вышел на проезжую дорогу и через тридцать минут был дома.

       Квартира встретила его неприветливо: толстым слоем лежала пыль на тёмной поверхности дорогой итальянской мебели, на рамках картин, на полу. Два месяца он не вызывал соседку со второго этажа, которая по старой дружбе с женой, помогала ему в уборке.

     «Надо срочно, позвать Нину Александровну, чтобы навела порядок», -  подумал Алексей Иванович. Он включил холодильник, достал из пакета         заботливо купленные хорошенькой медсестрой Танечкой продукты, разложил их по полкам и, устав, присел передохнуть. Всё время в голове крутился вопрос: почему врач так безжалостно раскрыла диагноз? Могла бы обмануть, пообещать, что если он будет пить лекарство, то постепенно выздоровеет, хоть бы какой-нибудь шанс дала, да просто бы успокоила. Но, увы, шанса выжить, по её мнению,  не было. Это жестоко… Вспомнил: жена до последней минуты не знала что умирает. Мучился только он, приходилось собирать в кулак всю волю и помогать ей, верить в жизнь. Помочь же ему самому было уже  некому. После смерти жены прошло шестнадцать горьких, одиноких лет, а он всё так и не встретил женщину, с которой бы ему было интересно дожить до финала.  Иногда встречались особы, которые ему симпатизировали и, зная, что он человек одинокий и не пьющий, пытались привлечь его внимание, но не пробегала искра и отношений не получалось.

      Сыновья, живя в далёкой Америке, не приехали даже на похороны матери.  Появившись  лишь через два года, объяснив ему, что не смогли тогда  ни визу получить, ни с работы отпроситься. Как горько и больно было Алексею Ивановичу! Они с женой дали своим мальчикам прекрасное образование в нелёгкие 90-е годы. В это кризисное время в стране, вставшей на рыночные рельсы, продукты питания и одежду надо было где-то добывать. Вот тогда-то ему пришлось расстаться с интересной работой в научно-исследовательском институте растениеводства (перестали платить зарплату) и торговать на рынке детскими игрушками. Сыновья окончили бауманку с разницей в год и, получив дипломы по радиоэлектронике и лазерной технике, решили уехать покорять Америку. Алексей Иванович возмущался: кричал, ругался, угрожал, просил, но ничего не помогло.  Жена предпочитала молчать или по-матерински заступаться за детей.  Она говорила: «это их жизнь, пусть её строят так,  как хотят». Но он решил – раз они уехали туда, то это отрезанные ломти и отныне он сам  помогать им не будет, и переложил заботу  о великовозрастных детях на жену. Как помогала она им, сколько денег посылала, не знал, и знать не хотел.

       Жена Алексея Ивановича, учитель математики, была всегда строга с сыновьями. Даже маленьких, укладывая в постель, не целовала, не шептала ласково на ушко «люблю тебя», или «ты мой любимый» и, наверное, от того они выросли чёрствыми и равнодушными. Как много значат теплые материнские объятия, ласковые слова, обнимашки, поцелуи, как это делала мать Алексея Ивановича в его детстве.  Видимо, поэтому он был мягкотелым (так говорила  жена),  всегда заступался за мальчишек и старался приласкать их, побеседовать на мужские темы, на которые мать не всегда решится. Он любил своих сыновей, но они выросли и покинули не только родительский дом, но и родину. Позвонить и сказать им, что умирает, не мог, так как думал, что всё равно не приедут, а прилетят, может быть, только тогда, когда надо будет вступать в наследство. Они давно знают, что родители за городом построили большой и красивый дом и не фанерный, какие строят в их американском штате, а каменный. Есть трёхкомнатная квартира с дизайнерской отделкой и счёт с приличным количеством денег. А кто и как похоронит отца – это их, конечно, не будет волновать. Может быть, позвонят в какую-нибудь социальную похоронную службу, оплатят погребение и забудут навсегда, что были у них мать и отец, неплохие, в общем-то, люди.  Отныне поселилась в его душе, не проходящая вселенская скорбь.

     Жена приучила Алексея Ивановича к экономии и, оставшись вдовцом, он по-прежнему строго регламентировал свои траты. Повседневная одежда его не интересовала: майка, свитер, старые джинсы и кроссовки. Костюм же надевался только на какие-нибудь важные мероприятия. Однако любил он удобные и красивые машины и любимые тойоты менял каждые три года.  Вот и теперь в коттеджном посёлке в его гараже стоял джип «Ленд Крузер», а на парковке у дома  – седан «Тойота Королла». На джипе он ездил в лес за грибами или в дальние командировки, а на седане - на работу, в воскресенье на рынок или в продуктовые супермаркеты за кольцевой.

     «Вот только зачем ему теперь всё это - машины, дом, квартира, фирма, деньги?... Ведь скоро умирать, да и старый уже, семьдесят пять стукнуло», – думал он, вставая, чтобы выпить лекарства, которые ему дали в больнице на первое время. «Да… и лечь надо пораньше, предстоит трудный день».

      Всё!  Завтра, он поменяет свою жизнь, и остаток дней, сколько успеет, использует на праздник и отдых, пока не наступила терминальная стадия с  сильными болями  и потерей  сознания.

                                                               ***

      Утром, после умывания, чашки кофе и приёма лекарств, бодро чувствуя себя, Алексей Иванович сел за компьютер. Он нашёл горящую путёвку - круиз по Средиземному морю на крутом лайнере. От стоимости перехватило дыхание: без ста тысяч - четыре миллиона. Но зато…, в большой двуярусной каюте с авторским дизайном, с роскошной мебелью, балконом, джакузи и массой всяких других преференций. Быстро перевёл деньги за путёвку, выслушал  от агента подробности и детали путешествия и попросил  срочно доставить путёвку на дом, продиктовал адрес.

       Следующий этап – поиск одежды под стать такой дорогой путёвки. Но в интернете он ориентировался плохо и потому решил ехать в ЦУМ, а там, конечно, что-нибудь солидное подберёт. Через час агент привёз путёвку и, быстро собравшись, Алексей Иванович поехал на встречу со многими неизвестными.

       Вот копил, копил всю жизнь…. Хотелось всё оставить детям, а теперь вдруг решился заработанные деньги потратить на себя, чтобы почувствовать доселе не изведанное состояние души богатого, успешного мужчины, который на закате лет ищет приключения.

       В такой огромный торговый центр он попал впервые – никогда не любил пустое время препровождение. Побродив по залам, рассматривая витрины,                     обратил внимание на шикарные темно-коричневые туфли и, подозвав продавца, молодого человека, спросил, сколько они стоят.

-   Папаша, это не для таких, как вы, не мешайте работать, - и, презрительно окинув взглядом, отошёл к своей стойке.

-   Вы почему так разговариваете с клиентом? Я, хочу купить именно эти туфли, -  возмутился Алексей Иванович, хотя в душе понимал, как нелепо он выглядит в своей бомжовской куртке и стоптанных кроссовках.

-   Вы издеваетесь что ли? Да вы знаете, что это за бренд? Это Стефано Риччи, самая дорогая марка здесь. У нас одеваются самые богатые и успешные мужчины России. Идите…, идите…, посмотрели и хватит.

-   Молодой человек, позовите кого-нибудь, кто бы помог выбрать одежду, кто бы полностью меня мог одеть.

     Парень пошел в конец зала, что-то бурча себе под нос.  Алексей Иванович не выдержал и тоже пошел за ним за перегородку, где на двери было написано «Служебное помещение». Он заглянул в приоткрытую дверь и услышал, как  продавец рассказывает такому же молодому коллеге, (видимо, администратору),  что какой-то сумашедший просит его одеть и обуть в самое дорогое, именно в эту марку, а сам похож  на старого бомжа.

-   Ты почему оставил зал, мог бы позвонить, -  и оба вышли из кабинета. Увидев старика, они остановились.

-   Здравствуйте, это вы желаете у нас одеться? – спросил администратор, сверля  незнакомца взглядом.

-   Да, да, я, но не волнуйтесь, я платёжеспособный гражданин, у меня есть специальный счет для моих личных хотелок. Пойдёмте к компьютеру, я покажу. Все вернулись в кабинет.  Алексей Иванович попросил хозяина закрыть все открытые файлы и уверенно ввел пароли для открытия счёта в каком-то иностранном банке. На счету высветились цифры - восемьсот двадцать тысяч долларов. Ребята переглянулись.

-   Всё оплачу, сколько бы ни стоило то, что мы выберем, а валюту конвертируем. Если хотите, я расскажу, что привело меня сюда, к вам? – спросил пожилой мужчина с грустными глазами.

        Он рассказал о своей болезни, о том, что скоро умрет и что в конце жизни хочет почувствовать себя богатым человеком и понять, что стоит за словом «богатый». Показал путёвку и сказал, что едет в круиз на огромном океанском лайнере, и попросил, чтобы одежда и обувь были самыми дорогими, красивыми и практичными.

      Молодёжь не удивилась, видимо  каких только людей им не приходилось встречать здесь. Первое, что предложили ему – это коричневый в едва заметную клетку костюм и туфли из кожи крокодила. Рубашку он выбрал сам – белую, шёлковую, с каким- то, еле видимым шитьём и запонками, а ребята предложили светло-бежевой галстук, который дополнил весь ансамбль. В примерочной Алексей Иванович удивился, что все вещи с первого раза подошли ему. В зеркале он увидел стройного симпатичного пожилого мужчину, одетого изысканно и модно.  Особенно ему понравились запонки с бриллиантами, которые виднелись при перемещении рук в карманы пиджака или брюк.  Молодые люди повеселели, наговорили массу комплементов, сказали, что он супермодель, и с ещё большим рвением продолжили формировать коллекцию богатого и успешного мужчины. Куртка из крокодила, цена которой доходила до трёх миллионов, не испугала его, а удивила – это была цена хорошего автомобиля. Через два часа успешной реконструкции собственного эго, в нём вдруг открылся талант авантюриста. Алексей Иванович на какое-то время забыл и пропустил приём лекарства, его не было с собой, но ничего не случилось. Он продолжал покупать вещи, которые ему советовали ребята – то для музыкальной вечеринки, то для купания и загорания на палубе, то для путешествий в горы, когда лайнер будет делать остановки в портах. Парни, которые обслуживали его, теперь ему понравились – один из них сбегал куда-то и принёс красивый жёлтый чемодан, сказав, что с таким будет удобно путешествовать. На всё про всё было потрачено сто восемьдесят пять тысяч долларов, конвертируя валюту – это тринадцать миллионов триста двадцать тысяч рублей.

     Если бы раньше ему сказали, что можно носить вещи, которые стоят     миллионы, не поверил бы, а сейчас его обрадовал сам факт, что   он будет носить вещи по стоимости квартиры или дома. Ну, зачем ему деньги? Ведь скоро придётся уйти в никуда, а там деньги не нужны. Своим неблагодарным сыновьям, которых  вырастил и дал образование, ничего не оставит, переведёт оставшиеся в какой-нибудь фонд для больных детей. Звонят лишь один раз в год, поздравляют с днём рождения, а ведь должны понимать, как одиноко жить отцу.

-   Приятно было познакомиться и одевать вас, сейчас вы такой статусный мужчина, неопределенных лет, что не верится, ведь к нам вы пришли сутулым стариком, а уходите вон каким бравым господином.  А меня простите, что я сразу не поверил вам, - весело говорил молодой человек, неся его желтый чемодан и провожая до машины.

-   Вот так, сынок, ты встретил меня по одёжке, а провожаешь не по уму, а за деньги. Ничего -  жизнь учит, сделай вывод, - сказал Алексей Иванович и подал на прощанье руку.

                                                                    ***

      До начала путешествия оставалось два дня. Надо успеть оплатить долг за квартиру, предупредить руководство фирмы, что его не будет месяц и что звонить ему не надо ни при каких обстоятельствах, отогнать в гараж машину, убрать в квартире, получить на месяц лекарства, уложить вещи, и в путь дорогу.

      Слабость, головокружение и боль начинались лишь вечером, а днём он выполнял запланированные мероприятия и временно забывал о своей болезни.

     На другой день, пока оплачивались долги за коммунальные услуги, соседка   убрала квартиру. Потом поехал в аптеку при поликлинике и получил все нужные лекарства на месяц. К концу рабочего дня Алексей Иванович приехал в офис. Одет он был «с иголочки», как нарядили его в ЦУМе. Ему сразу хотелось привыкнуть к своему новому образу.  Сотрудники, конечно, его не узнали, удивились, но вопросы не задали. Главный бухгалтер была на месте, генеральный директор – Дмитрий Сергеевич, вида не подал, что удивлен и сразу приступил к делу: рассказал, как идут дела, какие новинки появились в производстве, показал диплом с выставки за первое место среди товаров для детей. Алексей Иванович попросил заменить кем-нибудь из сотрудников его должность, хотя понимал, что        фирме-то это и не особо нужно.  Процесс идёт нормально, прибыль понемногу растёт, о чём по ходу дел, пояснила бухгалтер – Лидия Петровна. Алексей Иванович остался доволен, ведь сотрудников он подбирал сам и не ошибся с выбором.

      Утром отогнал машину в гараж, заказал такси, собрал вещи для путешествия, выпил лекарства и лёг, ему было тревожно и страшно. Как бы чего не случилось во время такого длительного путешествия? Но прочь сомнения, в три часа ночи ему выезжать из дома в аэропорт и поэтому надо выспаться.

     Будильник в телефоне зазвонил в половине третьего. Стакан теплой воды и маленькая булочка перед выходом подавили чувство голода.  Посмотрел на себя в зеркало -  куртка и туфли  из кожи крокодила, светлая кожаная бейсболка, в тон ей свитер и перчатки, но особенно жёлтый чемодан, вызвали чувство удовлетворения. Вот только бы вернуться! Умереть лучше дома, а не где-то там….

    Такси уже стояло у подъезда.

     Никогда Алексей Иванович не был заграницей и эти три с половиной часа         полёта до турецкого аэропорта в Измире показались ему вечностью. Он, в мыслях, то раскаивался за своё авантюрное решение, то думал, что умирать дома одному, без родных и близких скучно и лучше оставшееся время перед смертью наполнить интересными событиями, которых у него не было в прошлой жизни. Раньше, когда была жива жена, знакомые и коллеги по работе приглашали их в путешествия: то в Турцию, то в Европу, но жена постоянно на каникулах работала в детских оздоровительных лагерях, а Алексей Иванович не мог оставить свой маленький бизнес. Вот только дети никогда не приглашали их в Америку, да впрочем, они бы и не поехали. Оставшись вдовцом, ему тем более, никуда не хотелось ехать. А теперь вдруг шлея под хвост попала, смертельно больной куда летит, потом поплывёт. Интересно, что жена бы сказала, если бы была жива?

        В аэропорту, на разных языках и русском в том числе, приглашали прилетевших пройти в трансфер, который отвезёт всех к круизному лайнеру.

Двухэтажный автобус был забит полностью разноголосой публикой. Гид на английском языке что-то говорил и вдруг, Алексей Иванович услышал свою фамилию и сразу поднял руку. К нему пробилась молоденькая девушка и на чистом русском языке попросила пересесть в другой автобус.  Она подвела его к шикарному автомобилю и сказала, что он особый клиент и его повезут отдельно. Ему вспомнилось, что агент, продававший горящую путёвку, говорил, что у него самые дорогие апартаменты на корабле и что ему будет уделено особое внимание.

      Такой огромный морской лайнер он видел только в кино, когда смотрел фильм про «Титаника». Захватывало дух от мощи и красоты этого чуда человеческой мысли.  Двухэтажные апартаменты с несколькими комнатами разного назначения восхитили и удивили.  Как можно одному человеку отвести для временного проживания такую огромную площадь? Здесь его ждал молодой человек арабского происхождения, и на плохом русском     сказал, что готов выполнять все его пожелания, постоянно будет рядом и тот час подал меню и винную карту.

       Винная карта не потребовалась, а вот есть очень хотелось, и хозяин люксовой каюты заказал очень скромные блюда - рыбу в соусе и чай. Молодой человек кинулся выполнять заказ. Разложив вещи в шкафу, Алексей Иванович прилег на диван. Часы, висевшие напротив, показывали двенадцать часов. Как быстро всё произошло: Москва, дом, чемодан, корабль, подумал, и отключился

       Проснулся он внезапно, теперь часы показывали двадцать минут третьего. Остывший заказ стоял на столе. Опять пропустил время принятия лекарства. Заставил себя проглотить остывшую рыбу, холодный чай и какой-то необычный фруктовый десерт, выпил свои таблетки и вышел на балкон. Сердце защемило от такой невиданной ранее красоты. Окутанное дымкой солнце, казалось, двигалось вслед за кораблём. Огромный белый красавец неторопливо скользил по ярко-синей воде, где иногда из глубины появлялись кудрявые пенные барашки на верхушках маленьких волн, потом они растекались и исчезали.  Далёкий горизонт, сливаясь с морем, уходил в бесконечность. Воздух был напоён запахом какой-то особенной свежести -  непонятной, незнакомой. Еле слышная красивая мелодия дополняла ощущение чудесной трепетной жизни. Какое чудо жизнь! Как раньше бездарно она проходила, но, увы…и эта бездарная жизнь подошла к концу.

      - Надо отключиться и пойти на экскурсию по кораблю, - подумал Алексей Иванович. Но сначала стоит посмотреть буклет с описанием всего корабля, ведь двенадцать палуб – это огромное пространство и обойти его ни так просто.  В первую очередь надо на своей палубе всё рассмотреть…

      Он переоделся во всё белое и, посмотрев на себя в зеркало, не узнал - на него смотрел высокий статный мужчина: серые грустные глаза, губы, искривленные в гримасе, небритый подбородок и взлохмаченные, с проседью, волосы, которые сильно поредели после химии. Достал белую бейсболку, надел, и она прикрыла половину лица, посмотрел ещё раз в зеркало, увидел себя помолодевшим. Надо поменять маску лица и можно выходить в люди.                   

          Народа на палубе было много: кто-то купался в бассейне, кто-то загорал,                            лёжа в шезлонгах, работали различные кафе, шоу-румы, ресторан, прогулочные зоны. Взгляд Алексея Ивановича остановился на косметическом салоне. «Надо зайти побриться, но вот как здесь общаться, все говорят на английском, как сказать мастеру, что я хочу?» – подумал, и открыл дверь.  Но всё оказалось просто. Ему показали современные стрижки и сказали, что это ему тоже надо, потом побрили и даже сделали обработку ногтей. Он хотел расплатиться картой, но мастер пояснил, что это – презент. Даже в ресторане, куда он зашёл поужинать отказались от оплаты, кое-как объяснив, что всё оплачено. «Да… как хорошо, оказывается, быть богатым, но без здоровья это ни к чему, отдал бы все свои миллионы за бедную, но здоровую жизнь», - размышлял Алексей Иванович, окидывая взглядом столики напротив. 

         Вдруг справа от себя услышал русскую речь, и повернув голову, увидел семью из пяти человек: молодую красивую женщину лет двадцати пяти, невзрачного толстенького мужчину лет пятидесяти, двух очаровательных девочек двойняшек и даму лет шестидесяти. Они обсуждали меню для себя и для детей. Сразу было видно, что эта семья богатая, так как на молодой женщине было много золото с какими-то блестящими яркими камнями. Женщина постарше, видимо мать, делая заказ, хорошо говорила на английском. Неожиданно взгляды их встретились, Алексей Иванович встал и подошел к столику.

-   Простите, услышал русскую речь и не удержался, очень рад, что здесь есть        соотечественники. Я – Алексей Иванович из каюты мега-люкс.

        Упитанный мужчина встал, пожал руку, изобразил улыбку на лице и тоже представился.

-       Вадим Сергеевич. У вас самая дорогая каюта на корабле. Мы второй раз путешествуем, нам очень нравится это судно. А как вам?

-    Я не знаю, ведь сегодня первый день нашего путешествия. Я первый раз в отпуске куда-то выехал. Простите, не буду вас беспокоить, - проговорил Алексей Иванович и вышел. 

       На другой день они все вместе опять встретились в ресторане и с улыбкой раскланялись друг с другом. Вечером в десятом часу он вышел из каюты, чтобы насладиться вечерней влажной прохладой и может быть увидеть понравившуюся женщину. И, в самом деле, увидел, она сидела за столиком с планшетом и что-то быстро печатала. Подойти в такой момент было неудобно, но можно продефилировать несколько раз около, может, обратит внимание. Он угадал, она действительно подняла глаза, и их взгляды встретились. Ему показалось, что между ними пробежала искра и невозможно было отвести взгляда от милого доброго лица.

-   Вот вышел подышать, в каюте душно, а вы тоже подышать решили? – проговорил Алексей Иванович, без приглашения присаживаясь на рядом стоящий стул.

-       Да, вот, уложила детей и есть немного времени друзьям весточки о себе

разослать, что я и делаю.

-     А, у меня вот ни родных, ни друзей нет - кто-то в иной мир отошёл, кто-то родину предал, уехал, с кем-то уже не интересно встречаться.  Сударыня, давайте познакомимся, я – Алексей Иванович, хотя вчера я уже представлялся, а как вас изволите называть?

-     Анна Николаевна, - с улыбкой проговорила женщина и встала, собираясь уйти.

-      Передайте привет вашим детям, они молодцы, вас с собой в путешествие берут.

-   Это чужие люди, просто я работаю в этой семье. Пенсии, как вы знаете, у нас маленькие, поэтому работать надо.

-   Да, я вот уже пятнадцать лет на пенсии, но тоже работаю. Нет, не потому, что мне денег много надо - я вдовец и одному дома скучно, наверное, поэтому работаю.

-   Вы такой богатый и успешный, что можете себе позволить путешествовать         в самой дорогой каюте, где всё за всё оплачено, и вы бесплатно можете пользоваться всем. Вы вип - клиент на лайнере.

-   Я этого не знал, здесь все говорят на английском, а я его не понимаю и о своих возможностях ничего не знаю, взял горящую путёвку, видимо кто-то отказался, и поехал.  Слышал, как хорошо вы общаетесь на английском - это здорово!

-   Да, по долгу службы мне надо его знать. Извините, мне идти надо. Вдруг девочки проснутся, -  она быстро ушла.

        Алексею Ивановичу очень понравилась Анна Николаевна: она была умна и красива – статная, с зелеными глазами, каштановыми волосами, собранными на затылке в короткий хвост, прямым маленьким носом и пухлыми губами.  В общем, эта женщина породистая аристократка, - решил он.  Ему захотелось познакомиться с ней поближе.

      На следующий день он два часа просидел в ресторане.  Обед уже заканчивался, но знакомой семьи всё не было. Наконец, появилась она, в шляпке, в длинном сарафане, розовая от загара и улыбающаяся. Она увидела

Алексея Ивановича и подошла к нему.  

-    Здравствуйте, вот одной придётся обедать, мои обгорели и легли, на обед идти отказались. Она сделала заказ подошедшему официанту.

-   Да…! Я вас ждал, вы мне очень понравились. Когда вы бываете свободны от работы? У нас мало времени для встреч, три дня уже прошли, осталось пятнадцать дней.

-    Ох, это что - объяснение в любви или какая-то просьба? -  всё также мило улыбаясь, проговорила Анна Николаевна.

-  Я буду с вами предельно откровенен.  У меня совсем нет времени на долгое ухаживание, мы не сможем встретиться в Москве, подарите мне, пожалуйста, эти пятнадцать дней для общения, хоть по два часа в день. Хочу видеть ваши зелёные глаза, красивые губы, слышать ваш мелодичный голос. Вы моложе меня и у вас ещё есть время насладиться общением с понравившимся человеком, а у меня его нет.

-    Что вы такое говорите, что за пессимизм?

       Официант принёс заказ, пожелал приятного аппетита и ушёл. Общение закончилось, и тоже, пожелав приятного аппетита, и оставив визитку, Алексей Иванович откланялся.

    В каюте, он выпил лекарство, посмотрел старый фильм «Джентльмены удачи» и, боясь пропустить звонок, встал, включил шагомер на телефоне и стал ходить, как это делал в больнице. Одолевали мысли: вот зачем навязывается, кому нужен такой старый больной человек. Может у женщины есть муж, дети и ей совсем не хочется общаться с ним после рабочего дня. Но ему так хотелось поплакаться в жилетку, рассказать о своём горьком одиночестве, о том, что дни его сочтены и,         хотелось верить, что существует телепатия и она обязательно позвонит. На вечер заказал хорошее вино, какой-то десерт, который он никогда не пробовал, конфеты. Телефон зазвонил в десятом часу.  

      Он вышел. Палуба светилась разноцветными огнями и яркой рекламой, на открытой веранде кафе танцевала молодёжь.  Анна Николаевна сидела в шезлонге у бассейна, закутавшись в плед. Алексей Иванович, придвинул свободный шезлонг и присел рядом. Его знобило, кружилась голова, и даже показалось, что на какое-то мгновение он потерял сознание.

-   Вам плохо? – как будто издалека донёсся взволнованный голос. Маленькая горячая рука прикоснулась к его лбу, потом замерла на запястье руки, прощупывая пульс.

-    Уже отпустило, простите, что напугал. Я так хотел этой встречи, что переволновался и вот результат. Давайте забудем этот эпизод.

Я вас приглашаю к себе в каюту. Опасности для вас я никакой не представляю. Просто хочется поговорить с красивой женщиной. Вы не против? -  быстро проговорил Алексей Иванович.

-     Нет, нет…, я совсем не против, - и подхватив его под руку, пошла рядом.

-   Анна Николаевна, присаживайтесь, столик накрыт, по бокалу вина выпьем, познакомимся поближе. Я совсем одичал, разучился за женщиной ухаживать, шестнадцать лет один. Так что простите, если что не так скажу или сделаю.

-     Не волнуйтесь, я не привереда, - усаживаясь на диван около журнального столика, проговорила она.

      Он разлил по бокалам вино, сам только пригубил, а она выпила всё и разложила по тарелочкам десерт.

-   Этот сливочный десерт называется панна-котта, его придумали итальянцы, он просто во рту тает. Очень вкусный, спасибо, я люблю его. Попробуйте! Вы ни к чему не прикасаетесь?! Вам плохо? – она взяла его за руку, погладила, внимательно и грустно поглядела в глаза.

-    Нет, всё хорошо, я любуюсь вами. Сколько вам лет, хотя у женщин возраст не спрашивают, но мы не молодые, нам можно…

-    Шестьдесят пять исполнилось два месяца назад, а я всё работаю. Да что         дома-то делать? С мужем давно, по молодости, разошлась – гуляка и пьяница был. Дочка замужем, в Англии живёт. А я людям помогаю.

-   Да…  Как мы с вами похожи. А мои сыновья в Америке уже двадцать семь лет живут, а приезжали в Россию всего три раза, нас с матерью не звали, да мы бы и не поехали, но ради приличия ведь можно было? Наше поколение прекрасно жило «за железным занавесом» - всё бесплатно, стабильно и детей выучили, но и что в результате получили?

-    Вот, если бы не открылся занавес, разве могли бы вы в такой дорогой каюте путешествовать?

-    Я с девяностых годов себя потерял, торгашом заделался.  А, ведь после кандидатской докторскую хотел защищать, – я биолог, работа была интересная. Многие тогда уезжали, но мы с женой даже думать не смели.  Как это на чужбине, без родины? Вот только дети на чужие хлеба поехали, так обидно. Я же решил -  всё, что накопил, прогулять и им ничего не оставить. Может им и не надо ничего. Я скоро умру, это мой последний вояж в чужом образе. А ваша дочь тоже за красивой жизнью поехала?

-    Да нет, они с мужем в посольстве работают, он русский, атташе, она в русской школе географию преподаёт. Я часто езжу к ним, с внуками вожусь, потому мне английский надо знать. Но ещё работаю в институте психоаналитиком, помогаю справиться с проблемами и студентам и преподавателям.

Вот вам я, похоже, тоже нужна. К чему это вы о смерти второй раз сказали?   
-    Что за семья, с которой вы путешествуете?

-  Это ректор нашего института. Организовал учебный процесс и уехал, несчастье у него – дочь в автокатастрофе погибла, и он винит себя. Лучше я сначала расскажу. От первой жены у него трое детей, они все совершеннолетние. Он же влюбился в студентку -  деревенскую, забитую особу на двадцать лет моложе себя. Она заочно в нашем институте училась и даже ребёнок у неё есть и двоих ещё родила от него.

       Она как клещ в него вцепилась: ей нужна квартира, машина и деньги. Всё это она получила, и даже лицо поменяла: надула губы, страшный нос как у бабы яги обрезала и теперь мужем командует. А он уже, похоже, охладел к ней, но вернуться в ту семью не может. Старшей дочери купил машину, а она разбилась в ДТП. Вот и мучается он, не знает, как вину искупить, кучу болячек заработал и понимает - не нужен он молодой прохиндейке, поэтому пригласил меня с собой, чтобы я поработала с ним в поездке.  Я помогаю ему преодолеть внутренние конфликты, разобраться со своими эмоциями. Мы разрабатываем стратегию для улучшения отношений между членами двух семей, хотя эта молодая необразованная дама никаких отношений строить не умеет и не будет. Да он и сам в это не верит. А теперь расскажите о своих проблемах.

-    Знаете… проблема одна…. у меня неоперабельный рак поджелудочной железы и срок моей жизни – два месяца. Я поехал в путешествие, чтобы прожить остаток жизни под чужой маской - богатого и успешного мужчины. Вот увидел вас, и так мне себя стало жалко, ведь не могу ничего изменить, ни замуж вас позвать, ни пообещать старость вместе прожить.  Такая у меня беда! Анна Николаевна, вы плачете, вам меня жалко? Милая вы моя женщина! Встретиться бы нам раньше и не были бы мы такими одинокими и несчастными людьми. Простите, что я вас расстроил. Мне так жить хочется, но увы...

-     Алексей Иванович, я вам могу помочь! Вот вы думаете, откуда так внезапно случилась ваша болезнь. Но в жизни ничего случайного нет - ваша болезнь от долго копившихся обид и отрицательных эмоций. Вы, наверное, не слышали о Луизе Хэй. Эта замечательная женщина тоже заболела раком, но она не отчаялась, а  создала свою систему лечения. Она справилась с болезнью, написала несколько книг, прочитав которые, люди обретают веру и выздоравливают. Я же психоаналитик, и мне подвластны скрытые психические процессы в вашем мозге – компьютере. Самый совершенный компьютер – это ваш мозг, там всё разложено по полочкам.  Самая высокая полочка занята сознанием, но не оно главное в вашем случае. Главное - подсознание, которое бессознательно управляет вами, то есть вашим сознанием. Отсюда болезни, депрессии, панические атаки. Давайте попробуем зайти сначала в ваше сознание, где накопились обиды, переживания и почистим его. Потом проникнем в подсознание и перепрограммируем его. Согласны? -  с азартом и блеском в глазах заговорила женщина.

-   Я, конечно, ничего не понял. Кажется, вы хотите вылечить меня?

-    Да… да… вылечить. Согласны?

-   Милая моя, да вы мой ангел, какое счастье, что я нашел вас. Я на всё согласен! – и упав на колени, он стал целовать её руки.

-    Всё, эмоций на сегодня хватит, ложитесь спать, я составлю программу работы с вами, и завтра начнём лечение. Психосоматику никто не отменял. Завтра вечером я приду к вам, - она поцеловала его в лоб и ушла.

    Впервые за несколько месяцев, он уснул мгновенно, едва коснувшись подушки.

                                                                  ***

 

      Утром, хорошо отдохнувший, Алексей Иванович принял лекарство и заказал завтрак в каюту. Да и вообще он решил, что завтракать, обедать и ужинать отныне            будет в каюте. Утренний моцион в прогулочной зоне и лежание в шезлонге,  – надоело, надо как-то всё поменять, - подумал он. Неожиданно с утра пришла Анна Николаевна.

-  У меня сейчас есть несколько минуток свободного времени. Сегодня наш лайнер в обед заходит в порт Барселоны, и мы сойдём на берег, но ночевать я буду в своей каюте, а мои господа снимают номер в отеле. Утром мы все вместе будем на экскурсии и в обед вернёмся. Я думаю вам не надо никуда уходить. Найдите в интернете книгу Луизы Хэй «Исцели своё тело» и на большом телеэкране читайте её.

    Я приду вечером, вы здесь вовремя кушайте, гуляйте, отдыхайте, не забывайте пить лекарства. Сейчас давайте напишем расписание, чем мы будем заниматься на лайнере, берите ручку и пишите, - она продиктовала расписание в спортзал, в бассейн, прогулки и ушла.

       Книга нашлась быстро. Читать в большом формате было удобно. С первых строчек она увлекла его, и чем дальше он углублялся в чтение книги, тем       понятней становилась история его болезни. Вот оказывается, что такое психосоматика, о которой упомянула Анна Николаевна.  Вечером пришла      его спасительница, и они пошли гулять.

-    Алексей Иванович, я вам сейчас расскажу о том, что с вами происходит. С этого начнётся лечение. Ваше подсознание накопило много отрицательных эмоций. В 90-е годы, вы молодой ученый, остаётесь без любимой работы – это первое, что вас зацепило. У вас дети, их надо кормить, одевать, учить, и вы меняете работу, она не нравится вам, но вы работаете. Вы с трудом строите бизнес, в процессе работы покупаете квартиру, наверное, строите дом, учите детей. Но они оканчивают институт и уезжают в Америку. Это ещё один стресс. Видимо, поэтому умирает жена, думаете вы, всё это откладывается у вас в подсознании. Конечно, смерть жены самый страшный удар. И вот…, наступает одиночество, которое вы заполняете только работой без отдыха и радости. Наступает выгорание, но вы не понимаете, что с вами происходит, что с вами не так. Вы на автомате продолжаете работать, но накопленные обиды и усталость приводят к болезни. В подсознании накопились и закрепились все отрицательные эмоции, и они начинают управлять сознанием. Теперь сознанием вы понимаете, что вас обидели, что вы одиноки и вы никому не нужны. Измените себя, начните управлять своим сознанием.  

     Завтра позвоните детям, расскажите о своей болезни, скажите, что вы их очень хотите видеть, попросите фото жён, детей, скажите, что любите их. Пусть фото пришлют на ватцап, он здесь работает.  Если вы не зарегистрированы в соцсетях – регистрируйтесь в одноклассниках, поищите своих друзей по учёбе или работе, пригласите встретиться. Кардинально измените свою жизнь: занимайтесь в спортзале, пока есть силы, плавайте в бассейне, гуляйте, смотрите весёлые фильмы, ходите на танцы. К концу нашего путешествия вы частично перепрограммируете подсознание и почистите сознание. Лечение надо продолжить и верить, что всё будет хорошо, вы будите здоровы! Давайте потанцуем, так люблю танцевать, составьте мне компанию? - попросила милая спутница, когда они проходили мимо тацпола.

     Он безропотно подчинился и, хотя совсем разучился танцевать, неуклюже затоптался на месте.

      Потом, проводив её до каюты, пошёл бродить по палубе, обдумывая собранную информацию. Он поверил этой милой доброй женщине и, видимо,            хорошему специалисту по таким вот заблудшим душам. «Всё, отныне, полностью подчинюсь ей», - думал мужчина, быстро засыпая, после прогулки.

     Дни на лайнере побежали быстрее, Алексей Иванович целыми днями что-то делал: постоянно переодеваясь, он то сходил на берег и путешествовал в горы или изучал города и музеи, то оставаясь на лайнере читал, смотрел фильмы. Круто изменившаяся жизнь нравилась ему, всё шло по расписанию: спортзал, бассейн, вечерние прогулки с Анной Николаевной или без неё, иногда танцпол вместе с ней.

      От сыновей пришли трогательные письма, фотографии их семей и обещание приехать. Они звали его к себе, написали, что любят его и ждут встречи и не верят, что он покинет этот мир в скором времени. Это было счастье,  мальчики простили его.

     Наконец, путешествие подошло к концу. Из Турции в Москву Алексей Иванович улетал один. Анна Николаевна с семьёй ректора улетала на следующий день и обещала навестить его, как только будет в Москве.

    В ожидании встречи, он созвонился со своим однокурсником по институту и двумя одноклассницами, которых нашёл в соцсетях и пригласил их в ресторан в воскресенье. 

     На другой  день, из аэропорта позвонила Анна Николаевна и сказала, что приземлилась и завтра будет у него. Как он ждал эту встречу! О болезни старался не думать, но продолжал также регулярно принимать лекарства. Не зная, что любит эта удивительная женщина, решил заказать пиццу, как только она приедет и заварит для неё необыкновенный  чай.

        Она приехала утром с пакетом всяких турецких вкусностей и пиццу не разрешила заказывать. Накрыли стол, сели и молча смотрели друг на друга. Им было хорошо вдвоём.

-  Выходите за меня замуж, милая вы моя спасительница, - решился он на предложение. – Вы же верите, что я буду жить?

-  В первую очередь верить надо вам, я то верю и поэтому даю согласие. Завтра перевезём мои вещи, и я поселюсь у вас. Вот попробуйте только не выздороветь.

     Так началась совместная жизнь. Они взяли абонементы в фитнес-зал и бассейн и стали регулярно посещать их. Вскоре сходили в загс и расписались. Алексей Иванович после путешествия решил показаться врачу, сдать все анализы и понять – как жить дальше. Он пошёл в платный онкодиспансер, не сказав врачу о своём диагнозе, попросил направление на сдачу всех анализов. Всю неделю он добросовестно посещал врачей. Пришлось ещё две недели ждать заключительных результатов всех экзекуций. Анна Николаевна, как могла, поддерживала его. Она рассчиталась с работы и вместе с ним иногда ходила по врачам, вечерами они подолгу зависали у телевизора: смотрели старые смешные фильмы, разговаривали и мечтали о переезде летом в большой дом, где займутся посадками овощей и цветов. По результатам анализов врач онколог, мужчина средних лет, сказал:

-    У вас прошло удачное медикаментозное лечение, и наступила ремиссия. Вы хотели скрыть факт лечения и узнать, как вам жить дальше? Живите долго и счастливо, вы победили свою болячку, хотя это случается редко. Вам повезло, у вас не было метастаз в печени, поэтому организм справился сам, но лекарства пейте, которые я вам назначу,- сказал врач, рассматривая снимок.

-   А, вы верите в психосоматику? Мне кажется, что именно на её фоне появилась онкология. Но, слава Богу, всё обошлось. Спасибо вам! – и не дожидаясь ответа, вышел.

     Как на крыльях, он спешил домой, обрадовать Анну Николаевну, что будет жить долго и счастливо и сразу появилось желание делать добро всем, кого знал.

      Он выделил деньги на корпоратив, фирме исполнилось двадцать пять лет, и на вечере познакомил коллектив со своей женой. Перед Новым годом, накупив огромное количество живых цветов, торты, коробки конфет и ящик шампанского мужчина поехал в больницу поздравлять лечащего врача, сестричек, санитарок, всех, кто принимал участие в его лечении, с наступающим Новым годом.

-    Как, вы живы? Вы так хорошо выглядите, значит, моё лечение было правильным? Поздравляю вас! -  лечащий врач обняла его и прослезилась.

     Алексей Иванович и Анна Николаевна купили пушистую красавицу ёлку, поставили её в гостиной загородного дома, украсили огоньками и игрушками и приготовились к встрече гостей. Купили всем подарки.  31 декабря, наготовив всяких вкусностей, молодожены накрыли стол и стали ждать прилетающих детей из Америки и Англии.

  Всё хорошо, жизнь продолжается…..

Елена Громова

Фортуна
 

Жили-были две девчонки Настя и Маша. Так уж получилось, что их родители одновременно переехали в новые квартиры в одном доме, когда они были ещё маленькими. Настину и Машину комнаты отделяла одна стенка. Когда Настя хотела позвать к себе Машу, она просто стучала по стене. Так же делала и Маша. Девчонки ходили в один садик в соседнем квартале. А когда подросли, то пошли в один класс школы, которая находилась прямо во дворе. Они вместе гуляли, играли и делились друг с другом секретами. Дружили. Однажды Настя увидела в школе объявление:
 

Приглашаем учащихся старших классов на занятия

по оказанию первой доврачебной помощи.

Каждый вторник и четверг с 17.00 в актовом зале школы.
 

– Маша, – предложила Настя, – пойдём на эти занятия.

– Да, ну, – ответила Маша, – итак у нас по шесть уроков, ещё и домашка. Зачем?

И впервые Настя пошла на занятия одна. Каждый раз, когда Настя шла на занятия, Маша её отговаривала:

– Да брось ты эти занятия! Пошли лучше погуляем. Смотри, какая хорошая погода.

Но Настя упорно училась оказывать первую помощь. В остальное время они так же дружили, как прежде. Появлялись друг у друга по первому стуку. Однажды вечером у Насти в комнате раздался не стук, а прямо грохот. Настя поняла, что что-то случилось, и бегом помчалась к Маше. Вбежав в квартиру, Настя увидела страшную картину. Машин младший брат Петька сидел на полу, в глазах - ужас. Вокруг него лежали битые стёкла.  Вокруг всё забрызгано кровью. Маша бросилась к Насте с криком:

– Настя, что делать?! Он разбил стекло в двери и порезался! Кровь хлещет!

– Скорую вызывай! Быстро!

Настя схватила Петьку под мышки, подняла. На пол посыпались осколки стёкол. Настя осторожно посадила мальчишку на стул, зажала рану рукой.

– Маша, быстро принеси бинт! Скорую вызвала?

Бледная Маша, смогла только утвердительно замотать головой. Побежала в спальню за аптечкой. Кровь продолжала сочиться через Настины пальцы и капать на пол. Настя осмотрелась вокруг, не найдя ничего подходящего, выдернула пояс от своего халатика. Обернула им Петькину руку повыше раны и продолжала командовать:

– Вскрой и дай мне бинт, принеси карандаш!

Через пару минут Петькина рана была перевязана. Закручивая карандаш, Настя затянула пояс. Пятно крови на бинте перестало увеличиваться. Настя посмотрела на часы.

– Маша, запиши на бумажку  13.30 и давай её сюда.

Вскоре за окном послышался громкий звук сирены скорой помощи. Машина мама, Лидия Андреевна,  пришла, когда Петьку сажали в скорую, и поехала с ним. А Настя с Катей отправились убирать стёкла.

– Что бы я без тебя делала? – сказала Маша, обнимая подругу.

Вечером Лидия Андреевна вместе с забинтованным Петькой и Катей пришли в гости с большим тортом пить чай.

– Хирург наложил пять швов. Он сказал, что жгут наложили грамотно и хорошо, что время записали, – рассказывала Лидия Андреевна, – Спасибо тебе, Настенька!

– Это не мне спасибо, а нашему школьному доктору, которая нам в головы вложила, как первую помощь оказывать, – ответила Настя.

Жизнь шла своим чередом. Девчонки, как и прежде, сидели за одной партой, вместе делали уроки, в выходные ходили в кино или на каток. Потом в школе появилось новое объявление:

Производится набор старшеклассников в группу по самообороне.

Расписание занятий:

понедельник, среда, пятница в 18.00 в спортивном зале.

– Маш, – опять предложила подруге Настя, – пойдём?

– Хочешь, чтобы ни одного свободного дня не осталось? – заявила Маша, – Тебя итак  трудно от книг оторвать, а тут ещё занятия. Нет, я свободу люблю. Чтобы что хочешь, то и делать. Хочу в кино пойду, хочу – гуляю, хочу телик смотрю или в интернете болтаю.

Настя всё-таки пошла на самооборону. Так подруги стали ещё реже бывать вместе, но дружить продолжали. Правда, три вечера в неделю Настя тренировалась обороняться, Маша успевала сделать уроки и погулять. А Настя после тренировки садилась за уроки. В одну из пятниц, перед весенними каникулами, когда и домашних заданий нет, Настя постучала Маше. В ответ тишина. Настя, позвонила Маше:

– Привет! Ты где?

– Привет! Я в кино была. Теперь иду домой, – ответила Маша.

– Машуня, я тебя встречу, заодно и прогуляюсь.

Настя быстро оделась и побежала навстречу Маше. На улице уже совсем темно  и безлюдно. В соседнем дворе Настя издалека увидела Машу и пошла быстрее. Но в этот момент из темноты появился мужчина, схватил Машу за руку и потащил к подъезду. Маша упиралась, но сил не хватало. В несколько прыжков Настя оказалась возле них и со всей силы ударила мужчину по ноге сзади  под коленную чашечку. Мужчина взвыл от боли, выпустил Машину руку и с руганью повернулся к Насте. Следующие удары  рукой по горлу и ногой в пах, Настя сделала один за другим. Мужчина с воплем согнулся в позу эмбриона. Настя схватила ошарашенную и испуганную Машу и с криком: «Бежим!» потащила её в сторону дома. На одном дыхании девчонки домчались до подъезда, влетели на третий этаж.

– Стой! – сказала подруге Настя, – Давай отдышимся, а то родителей напугаем.

– Настя, но как?! Здорово ты его! Ты меня спасла! Спасибо тебе! Ты настоящий друг! – прерывающимся голосом благодарила Маша.

– Да что я, – ответила Настя, – это нашему тренеру по самообороне спасибо.

 После школы поступили в институт. Когда им исполнилось по восемнадцать лет, Настя пошла вечерами учиться в автошколу на курсы вождения.

– Может, вместе пойдём? – спросила она подругу.

– А зачем? Ни у тебя, ни у меня машины нет. Зачем права? Замуж выйдем, мужья возить будут, – смеясь, ответила подруга, – Ты вон ещё на английский ходишь. Не надоело учиться? В голове от извилин одни ухабы будут, гладкого места не останется.

Студенческие годы пролетели быстро. Всё свободное время девчонки проводили вместе. Правда у Насти его оказывалось не так уж и много. Но когда находилось, стук в стенку, по- прежнему, раздавался, то с одной стороны, то с другой. Два новоиспечённых специалиста с высшим образованием рассылали своё резюме в поисках работы.

Однажды осенним вечером подруги болтали, сидя за чашкой чая.

– Везучая ты, Настя, – с грустью сказала Маша, – такую хорошую работу нашла. Мне вот не везёт. Вроде и диплом есть, а работы хорошей нет. Стоило столько лет в институте учиться, чтобы за такую зарплату как у меня бумажки перебирать? Может, ты и меня попробуешь в вашу фирму устроить? Ты ведь уже в руководителях.

– Я бы с удовольствием, Маша. Только у нас есть обязательные условия для всех работников.

– Это какие же?

– Свободное владение английским и наличие водительских прав.

– Понятно. Не судьба. Да ладно, а что ты завтра вечером делаешь? Может, в кафе посидим, музыку послушаем? – предложила Маша.

– Завтра я не могу, – ответила Настя, – у меня занятия на курсах китайского.

Лариса Мезенцева

Носки
 

«Как же мне все надоело!» – думала Вера – «Выходной летний день, а мы сидим дома. Хоть бы раз Димка сводил в театр что ли. И везде бардак разводит: свою комнату захламил, какие то детали лежат, мелочевка. Мне даже пыль протереть сложно, а трогать не разрешает, так как потом ничего не может найти. И носки, что же это за наваждение – везде валяются его носки. Надо что то менять. Жизнь проходит не интересно, однообразно».

- Ну что? Сегодня опять дома будем сидеть?  

- Верушик, но мне хочется отоспаться, отдохнуть. Ты же знаешь, что я не любитель куда то выбираться.

- Да знаю.

Не так давно у нашей героини появился поклонник - Миша . Познакомились в кафе на дне рождения подруги. Пригласил потанцевать и весть вечер ухаживал так внимательно и заботливо. Разговорились. Оказалось, что он в разводе, а проживает в большом загородном доме  с райским яблочным садом. Стали переписываться, созваниваться, иногда встречались в кафе, гуляли в парке. Ей приятно было сознавать, что она нравится другому мужчине, но никаких серьезных отношений не планировала. Он каждый раз приглашал ее к себе: «Ну приезжай, не так уж далеко я живу, всего час пути. Надышишься кислородом. Цветы, птицы, река рядом протекает. Красота! Что толку, от вашей пыльной Москвы». «И правда, что я сижу?» - подумала она в этот день. Нелегко далось ей это решение, но все-таки набрала номер:

- Миша, как смотришь, если я к тебе сегодня приеду?

- Положительно смотрю. Приезжай, буду ждать.

Он скинул ей свой адрес. Вера собрала небольшой рюкзак, сунула коробку конфет. Мужу сказала, что поедет к подруге на дачу на эти выходные. Дима не стал возражать.

И вот вокзал, загородная электричка, маршрутка. А за окном поет лето, пышно цветут растения, солнце бежит вдогонку. Сердце подпрыгивает от волнения и кричит: «Вера, Верочка, ты что делаешь? Красивой жизни захотела? Немедленно возвращайся домой!» Но Вера его не слушала, а спешила навстречу приключениям. И правда, время на дорогу примерно час. Она пошла по заданной улице искать нужный дом. Слева и справа стояли шикарные особняки с башенками, затейливыми окнами, вычурными балконами - что только не придумали хозяева. Она с интересом все разглядывала. И вот, за поворотом должен быть его дом. Какой он? Наверное, сказочный замок принца? В ее воображении рисовались дома, один красивее другого. Но что же увидела наша принцесса: вместо шикарного коттеджа – старенький деревянный домик. Казалось, что за ним не ухаживали больше века: полусгнившие бревна, облезлая краска. «Вот тебе и сказочный замок!» Вера приоткрыла покосившуюся калику, которая застряла в луже и прыжком пробралась внутрь двора. Везде росли сорняки, кое-где цвела картошка и виднелась небольшая тепличка. Яблони тоже были, но древние, покрытие лишайником, но на них все-таки висели яблоки. «Ну, здесь вроде бы не совсем обманул». «Миша, где ты?» - стала кричать Вера. Приоткрылась дверь дома и вышел хозяин в старых вытянутых на коленках трениках, мятой футболке, а на голове гнездо из непричесанных волос. Она его сразу даже не узнала. «Ну, наконец то доехала до меня. А я думал, что никогда не решишься». Он обнял ее и поцеловал в губы. Как так долго и … В общем, ей не понравилось. До это они не целовались. И почувствовала: «Неужели это запах перегара?» «Проходи, гостем будешь. Вот моя холостяцкая берлога». Вера вошла в дом. Кругом беспорядок. Какие-то корзинки, ящики. Все покрыто слоем пыли. Видимо уборка была очень давно. На столе в большой комнате стояли пустые бутылки и остатки закуски.

- Вчера друзья ко мне приходили. Засиделись, выпили.

- Да я уж вижу.

- Сейчас добегу до магазина, куплю продуктов, а то и угостить тебя нечем.

Миша взял пакет и ушел в магазин. Вера нашла тряпку, швабру и принялась за уборку. «Надо же помочь одинокому мужчине», – думала она. Войдя в спальню, она увидела неприбранную кровать и, о ужас, везде валялись носки, использованные носки. «От одних носков ушла, к другим носкам пришла», - промелькнула мысль. Когда Миша вернулся, комната приобрела человеческий вид. «Как здорово, когда женская рука касается дома», – романтично произнёс он, - «наверно и готовишь ты прекрасно, не сомневаюсь!» Вера тяжело вздохнула и принялась за принесенную курицу, картошку, салатик. Миша пытался помогать, но скорее мешался ей. Через какое то время дымился вкусный ужин. Но она уже настолько устала от такого гостеприимства, что романтического продолжения вечера уже не хотелось. «Может быть, ты и с огородом мне поможешь?» - вполне серьезно поинтересовался ухажер. «Может быть, когда-нибудь, но не сегодня», – резко ответила гостья. Миша достал бутылку дешевого вина и бутылку водки. «Боже мой, выдержит ли мой желудок такое? У меня же гастрит», – подумала Вера. «Вино для дамы, а мне покрепче», – с улыбкой произнес он и стал наливать. Стал наливать, выпивать, наливать, выпивать и вскоре Вера увидела, что он уже «хорошенький». Что же дальше? «У нассс с тобой сегодня будет все фееерично, вооот уувидишь!» - и схватил ее за коленку.

- Не надо!

- Как это не надо?

- Вот так, не надо!

- Ты что, не понимала, зачем ты сюда едешь?

- Видимо, не понимала.

- Прикидываешься порядочной. «Я не такая, я жду трамвая!»

 И попытался её поцеловать. Вера вскочила, выбежала в соседнюю комнату и закрылась на ключ.

 «Ах ты с…», - закричал Миша и стал колотить в дверь – «Открой сейчас же!»

- Не открою!

Еще какое то время за дверью раздавалась нецензурная брань. Затем все стихло, и Вера услышала громкий прерывистый храп.

«Заснул, слава Богу». Она посмотрела на часы: «Еще успеваю на последнюю электричку». Тихонько выбралась из дома и вот: маршрутка, электричка и милая Москва. Вот ее квартира, родной муж и… «Да пусть валяются, в конце концов, эти носки».

Михаил Кромин
Московская жизнь
 

Отец был москвичом, в Москве жили его родители в доме, который до революции принадлежал моей бабушке. Ее отец был купцом и торговал мукой оптом. Московский дом был двухэтажный с подворотней и отдельным входом. Наш адрес – Александро-Невская 25 квартира 2Б мне очень нравился, так как казался каким-то складным. А раньше адрес был «Собственный дом Голоульникова у Тверской заставы». На первом этаже раньше была лавка. Надо было войти в подворотню, примерно посередине ее находилась слева наша дверь. Такие двери теперь, наверное, стоят очень дорого – это была резная двухстворчатая дубовая дверь гораздо выше нынешних с резными же ручками. Несмотря на тяжесть, я думаю, она весила поболее, чем современные металлические, подвешена дверь была великолепно. У нее был особый звук, который я помню до сих пор – при открывании раздавался вроде как свист низкого тона, но не такой, как у «телеги несмазанной», а, я бы сказал благородный. Когда дверь закрывалась, она глухо клацала, подобно закрывающейся двери Мерседеса, только громче. В одной створке двери была прорезь для почты, в которую можно было посмотреть, кто пришел. Однажды почтальон принес журнал «Коммунист», который не прошел в эту щель. Почтальон – женщина средних лет позвонила, и когда я открыл дверь, дала журнал со словами «не пролазит – жирный». Справа была кнопка звонка, нажимать на которую было опасно – в сырую погоду било током. Войдя в дверь, мы поднимались по лестнице на второй этаж, где собственно и был вход в квартиру. Лестница раньше была парадной, на ней сохранились латунные шарики с дырками, в которые вставлялись латунные палки (их не было) для крепления ковра. Внизу стоял деревянный ящик с опилками для кошек, наверху – сундук со старьем, который никогда на моей памяти не открывался. Осенью и до Нового года по всей лестнице сверху донизу стояли деревянные ящики с яблоками. Однажды дед привез откуда-то «движок» - бензиновый двигатель, который он надеялся приспособить в качестве насоса на даче, и поставил на лестнице. Движок был большой, с радиатором и всем прочим, было даже одно колесико, которое можно было крутить. Как выяснилось впоследствии, это было магнето. Какой мальчишка смог бы пройти мимо, не покрутив на движке все, что крутится? Вот я не смог. В результате, движок не заводился, даже «не схватывал», как говорил на даче знакомый деда Михаил Виссарионович. Он был «инженер», имел «Победу» и считался специалистом в таких делах. После нескольких дней безуспешных попыток мне был учинен допрос с пристрастием, и я сознался, что крутил «это колесико», но потом поставил его, как было. Теперь-то я думаю, что движок не заводился совсем не потому, что я что-то там крутил, просто он не мог работать без серьезного ремонта, но про меня пошла слава, что я все ломаю. Этот движок дед вспоминал мне до самой смерти.

Поднявшись по лестнице – она была довольно обшарпанная, наверху слева никогда не мытое окно, справа на стене висел градусник Реомюра, по оштукатуренной стене шел звонковый провод, временами он забирался под штукатурку. Провод был старый с трухлявой изоляцией, и во влажную погоду «пробивал». При этом непрерывно тарахтел звонок, а звонящего било током. Один раз так попала девочка, которая пришла ко мне в гости. Било, правда, несильно. Наверху лестницы справа была дверь в квартиру, двухстворчатая с небольшим тамбуром шириной сантиметров 30. Открывалась только одна створка каждой двери, а между двумя другими были навалены какие-то свертки. Дальше - передняя, слева дверь в большую комнату, справа короткий коридор в кухню, прямо закрытая дверь с вешалкой для пальто в соседнюю квартиру. Много позже, когда приехали родители, эту дверь открыли. В передней под самым потолком был звонок, который одновременно с дребезжащим звоном зажигал тускло-оранжевую лампочку, которая подмигивала в такт звонку. Лампочка, наверное, была времен Эдисона. Больше я таких нигде не видел. В передней также находилась топка печки. Большая комната была метров 16, обшита тогдашней «вагонкой» - узкими, сантиметра четыре или пять фигурными досками, потолок от старости был темно-зеленого цвета, его не красили с того дня, как построили дом. Пол крашеный дощатый с остатками красивого линолеума под несдвигаемой мебелью. Прямо два окна, которые выходили на крышу сараев, справа дверь в маленькую комнату. У окна стоял громадный письменный стол деда, изъеденный жуками. Рыться в нем было моим заветным и запретным желанием. В столе хранились интереснейшие вещицы – не стреляная (!) гильза от зенитной или противотанковой 45-мм пушки, мешочек с крупным порохом, несколько разнокалиберных пуль, обломок зажигательной бомбы, множество разных зажигалок и курительных трубок, коробочки, непонятные железки и много другого. Между окнами была тумба с радиоприемником (он долгое время был жив и даже работал, пока его не украли), над ней портрет Сталина, по левой стене – буфет, внизу которого хранились бутафорские яблоки и груши (остались от брата отца, который занимался в театральном кружке), а напротив окон стояла кровать. Над кроватью висела большая фотография бабушкиных родителей, а над прикроватной тумбочкой – фотография моего отца, когда он был студентом. Посередине комнаты стоял раскладной стол, на нем мы даже играли в настольный теннис, а над столом – большой оранжевый абажур. В торжественные дни стол накрывали старой бархатной скатертью, а обычно была одна розовая клеенка. На этом столе проходила вся жизнь – я играл, делал уроки, завтракали по выходным, читали, шили, гладили. Справа был дверной проем в маленькую комнату. Раньше это была самая большая комната в доме, потом ее перегородили, и нам досталось всего метров 9. Там стоял дубовый зеркальный шкаф, который в солнечные зимние и весенние утра пускал по потолку радужных зайчиков, еще одна кровать, тумбочка и старинный ломберный столик, я использовал его как письменный. В большой комнате справа была печка, как ее называли, голландка. Правда, она не имела ничего общего с деревенскими кривоватыми убогими сооружениями. Это была изразцовая печь до потолка, она выходила углом в большую комнату, вторая стенка – в маленькую комнату, а топилась из передней. Дед топил ее углем. Для этого надо было уголь купить. Недалеко от дома располагался дровяной склад. Мы каждую осень ходили туда, и дед покупал машину угля и немного дров. Все это тут же привозили и сваливали к сараю – тогда у всех были сараи, был и у нас. Мы делили его с моей второй бабушкой и ее братом, они жили через стенку. Кто и как перекидывал уголь и дрова в сарай, я не знаю. Когда на улице становилось холодно, дед шел за углем. Это была торжественная процедура. Не ранним утром, часов в 10, он брал ведро, молоток, рукавицу, мы одевались, звали Топсика – у нас была собака, и шли в сарай. Дед насыпал ведро угля, а если попадались слишком большие куски, он брал их в руку и раскалывал молотком. Это был антрацит, необыкновенной красоты черные блестящие камни. Мне по малолетству и слабосильности доверялось нести несколько поленьев. Сначала надо было разжечь дрова, и когда они как следует разгорались, дед подсыпал уголь. Печь горела весь день, часов до пяти вечера. Иногда я засовывал кочергу через поддувало в топку, она быстро накалялась почти добела. Тепла хватало долго, даже в сильные морозы стенка наутро была теплой.

Если пойти из передней направо, через короткий и широкий коридор, ограниченный арками, попадали в кухню. Кухня была большой, такой же, как большая комната. Под потолком висел большой стеклянный абажур с тусклой лампочкой. Вообще, у меня такое ощущение, что везде было как-то темновато. На кухне стоял небольшой стол, за которым ели, был еще шкаф в стене с бакалеей и разными нечасто пригождающимися предметами, например, самоваром. Раньше, когда весь дом принадлежал семье моей бабушки, это было подавальное окно. В кухне стоял большой сундук неизвестно с чем, дубовый кухонный стол, один угол которого глубоко исцарапали кошки, и двухкомфорочная газовая плита. До газа слева была печка, ее называли плитой. От нее через коридор к главной печи шла толстая черная труба, на которой любили греться многочисленные бабушкины кошки. Кошек было четыре – Белка (мать), Пушинка, Барсик и Помреж. Иногда кто-то из них засыпал и падал. Очумелая кошка носилась по квартире вперед и назад раз пять. Тогда меня ставили на стул, чтобы не сшибли. Особенно этим отличался Помреж – худощавый кот тигровой масти. За кухней был умывальник с двумя раковинами – черной и чистой, слева уборная (именно так тогда называли это заведение), справа за двухстворчатой дверью – фотолаборатория. Это была ниша с полками, на которых размещались разные принадлежности для проявления и печати. Опять же раньше здесь был проход на другую половину дома, где находились столовая и спальни. Потом его закрыли, и осталась ниша. В уборной, чтобы добраться до унитаза, надо было подняться на три высокие ступеньки. Под ступеньками шли трубы, которые нельзя было убрать под пол. Своя уборная у нас была не всегда, я еще помню, что мы ходили в соседнюю квартиру через маленькую дверь, которую потом заставили. В коридоре стоял книжный шкаф, сундук (опять) и висел черный рогатый телефон. На сундуках иногда спала бабушка, ей как-то часто было негде спать, так как у нас все время кто-то жил. Дольше всего жил Владимир Назаров – дядя Володя. Он сам был из Иркутска, его привез отец из Читы, где они служили в конце войны. Дядя Володя учился во ВГИК, подрабатывал помощником режиссера в театре Транспорта (теперь Гоголя) – вот откуда экзотическое имя кота – Помреж. При мне дядя Володя жил года четыре, пока не женился. Мне с ним было хорошо, он в какой-то мере заменил мне отца. Дядя Володя неплохо рисовал, играл на скрипке и пианино. Он вырезал из белой бумаги очень похожие профили деда, бабушки, отца, матери, себя и меня, наклеил на черные овалы, и они висели на стене в маленькой комнате до тех пор, пока не приехали родители и не задумали сделать ремонт. Как-то раз дядя Володя в день именин бабушки занес Пушинку, потому что она везде гадила. Бабушка долго не могла его простить. Когда я учился во втором классе, бабушка задумала сделать мне елку. На рождество она напекла пирогов и пригласила одноклассников. Весь вечер дядя Володя был нашим заводилой, затейником, придумывал всякие игры и развлечения. Елку устраивали каждый год, но ни одна из них не запомнилась, кроме этой. В тот раз ко мне пришла одна девочка, бабушка ее звала Ноной. Моя бабушка и мама этой девочки были активными родителями, познакомились в школе и быстро нашли общий язык, так как были «одного круга». В школе девочку звали Наной. Она выросла и стала моей женой. Но это уже другая история.

Наталья Зайцева

Гитара Наташа

 

- У меня есть три гитары, которые зовут женскими именами. На самом деле две. Варя и Лена. Третья затесалась.

- Мне нравятся эти имена.

- Мне тоже нравятся. И сами они были тоже хорошие. Они обе обалденные. И тетки и гитары. Гитара Варя - это Тейлор. Спроси любого музыканта. он обалдеет. Это как пианино от Штейнвея.

- Какая она оказывается!!!

- Но мне важнее имя. Варька. Я даже струны на ней не менял много лет. Хотя положено их менять хотя бы раз в год. Не могу.

   Другая - Ленка. С ней труднее. Струны выше. Но звук обалденный. Лады торчат за пределы грифа. Но это я - Ленка! Она такая.

   Обеих надо поить водичкой. Варьку напоил. Пойду Ленку напою тоже.

- Правильно. Не надо никого обижать.

- Объясняю: обе гитары сделаны не из фанеры, а из "массива", то есть твердого дерева. Проморгаешь водопой, они треснут. Пойду Ленку напою.

  Ленку напоил. Варька с Ленкой в ажуре.

  Ленка у меня канадская Larivee (Лариве - ударение на последнем слоге). Обалденная штука. Спроси профессионалов, они подтвердят.

  Про третью гитару могу сказать. что она на меня обиделась. Классная гитара, я ходил к ней на свидание неделю или дольше. Понял. что она либо мне, либо ничья. Закусил удила и девочку к себе пристроил. Еду на велике. Смотрю, идет училка по гитаре сына моей знакомой. Во, говорю. взял классную гитару.

   Пропускаю промежуток времени. К нам приехал на гастроли абсолютно классный гитарист из Австралии Tommy Emmanuel. Конечно, я поперся к нему на концерт. Мужик просто обалденный, как на интернете, так и в живую. Народ к нему тащит гитары на подпись. А я постеснялся. В тот же день моя гитара треснула. Я ее, конечно, починил. Но девку жалко. Она хорошая, звучит фантастически. Давай я ее Наташей назову?

- Согласна.

- Во, у меня гарем: Лена, Варя и Наташа. Я вас всех очень люблю. Кстати. Наташа - это гитара Guild (Гилд).  Красное дерево и елка. Никакой фанеры. Тебе любой профессионал скажет. что Наташа - это круто.

- Я постараюсь быть ей под стать.

- Я тебе пришлю твою фотку.

  Присылает фото гитары.

- Какая!!! Блондинка!!!

- Вот твоя тезка. Просто красавица.

- Она мне очень нравится.

- Нет, брюнетка. Очень умная.

- Элегантная

- Наташ, это обалденный инструмент. Это инструмент высшего класса. У этой балбесики только шрам на груди. Мы его заделали, но ее тоже надо поить, как лошадь.

    Я беру два целлофановых пакета. Делаю дырки в случайных местах. Засовываю промоченную салфетку. Кладу в футляр. Как салфетка засохла - повторяю.

       Делай, что хочешь. Но твою гитару зовут Наташа.

Наталья Зайцева
Искра пробежала

 

     Наша главбух дружила с начальником одного отдела. У него работал мужчина. Вдовец, жил с сыном. А у нас работала Тоня. В разводе. Дочь. Их решили познакомить.

    В этот день меня отправили в организацию с бумагами. Был ноябрь. Шел дождь. Уже стояла холодная погода. Я пришла в бухгалтерию совершенно продрогшая. А у нас тут застолье. Бутылочки, закусочка. Все как положено. Знакомство только началось.

   Я присела подкрепиться. Еще до конца рабочего дня было время и никто никуда не спешил. Сидела я не долго. Разговор шел, шутили, смеялись, выпивали и закусывали. Я попросила разрешения пойти домой, потому что действительно замерзла и никак не могла окончательно отогреться. Меня отпустили. Оделась и вышла. Дверь за мной закрыли на ключ, чтобы никто чужой вдруг внезапно не вошел.

    Я спустилась на лифте на первый этаж и вдруг обнаружила, что забыла в бухгалтерии зонт. С проходной позвонила в отдел и рассказала ситуацию. Договорились, что я вернусь и заберу свой зонт.

     Поднялась на этаж, вышла из лифта и пошла к дверям бухгалтерии. Коридор длинный. В этот момент он был слабо освящен. Я увидела, что навстречу мне идет этот мужчина, «жених», и держит в руке мой зонт. Мы подошли друг к другу. Он протянул мой зонт, я взяла его. Мы ни слова не сказали. В те несколько долей секунды, когда зонт соединял наши руки, я почувствовала, что что-то произошло. Я не могла понять, что это было. Было что-то!

    Взяла зонт и сказала: «Спасибо!». Он ответил: «Пожалуйста». Мы развернулись, и каждый пошел в сою сторону.

    После этого мы стали чаще видеться. То я к ним забегала по какому-то делу. Иногда моя главбух специально продумывала мне задание. То он зачем-то заходил, хотя не было необходимости приносить именно этот документ.  

      Пришел новый год. Он пригласил меня отметить его вместе. Я была счастлива!

      А второго января наши сотрудники решили устроить корпоратив. Я напекла пирогов. Но я была так поглощена им, что забыла положить и в тесто, и начинку соль. Какая гадость получилась, я вам скажу. А он ел, хвалил и всем предлагал попробовать.

Наталья Зайцева

Вечер добрый! 

 

     Она сидела на подоконнике. Ждала. Он написал, что будет у нее через час с хвостиком. Уже пошел хвостик. Большое окно в комнате открыто настежь. Смотрела на тротуар, откуда он должен прийти. Его нет.

     Вспомнилось, что много лет назад, когда у нее жил двоюродный брат, любимым занятием было сесть на подоконник на кухне и свесить ноги на улицу. Стало немного не по себе от этого воспоминания. Как не боялись упасть? Она поежилась и села поудобнее: стала опираться спиной о раму окна. В голове промелькнуло: «Только бы не выпасть! А то будет потеха...»

    Она написала: «Ты где сейчас ?» Он не отвечал.

    Чем заняться, она не знала. Вкусняшки приготовила, прибралась в квартире. Сидя на подоконнике и поглядывая на улицу, она думала, что люди, идущие мимо дома, смотрят на нее с удивлением: «Что за тетка сидит в окне? Курит что ли?» А люди мало обращали внимания на окна дома. Все были заняты своими проблемами.

     Она сидела и ни о чем не думала.  Время шло. Она не знала: что ждать от этого вечера? Он шел к ней в первый раз!

Вдруг телефон брякнул. Пришло сообщение: «У тебя во дворе». Она стала внимательно всматриваться в пространство между ветвями сирени, которые закрывали тротуар. Но его все не было видно. «Где же он?». Двор не такой уж и большой. Какая-то женщина прошла, а его все нет и нет.

     Ой, вот идет! Он шел медленно. Было ощущение, что идет мужчина, предвкушая что-то очень хорошее. Даже сверху видно, что немного волнуется.

      Она видела его между ветвей всего несколько секунд. Спрыгнула с подоконника и пошла к входной двери. Вставила ключ в замок, повернула на два оборота. Широко открыла дверь и стала ждать.

     Слышала, как лифт поехал вниз, остановился, открылся.  Двери закрылись, поехал вверх. Но ее этаж проехал мимо. Не поняла. Потом лифт спустился ниже ее этажа. Где же он?

      Наконец громыхание кабины послышалось на ее этаже.   «Приехал?».

     Лифт открылся, и она услышала шаги. Он показался в дверях. Ее увидел и ласково заулыбался. До ее двери было шагов десять.

    Подошел, сгреб ее в охапку и нежно поцеловал в губы. Просто, ласково и нежно. Она этого так ждала, но не думала, что это произойдет прямо сейчас. Даже немного растерялась.

     Он вошел в квартиру и развернулся к ней. Она закрыла входную дверь и оказалась напротив. Он обнял ее и опять поцеловал. В губы - легко, нежно. Никто никогда ее так ласково не целовал. Она даже засмущалась.

    Он снял куртку и повесил на вешалку. Она предложила ему тапочки, но он отказался, сказав, что любит ходить босиком. Она сказала, что купила их специально для него. Тогда он их надел.

    Предложила ему чая, но он сказал, что в такую жару совсем не хочет ни есть, ни пить.

    Пошли в комнату. Здесь было прохладно из-за открытого окна. Он обнял ее и стал целовать ее губы. Она не выдержала и начала целовать его тоже...

    Вечер, который не спешил начинаться, стал лучшим вечером в ее жизни.

Татьяна Бугримова

 

МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ
 

Рассказ
 

Мой папа — большой любитель горных лыж. В молодые годы папочка был очень спортивным мужчиной с огромной харизмой, не подлежащей сомнению. Расскажу вам одну историю из его жизни.

В конце 1980-х годов он ездил кататься на лыжах в горы, в Иркутскую область. В тот год мой папа был на пике своей молодости, активности и прекрасной физической формы. Он покорял всех и вся: друзей, женщин, горы, любые препятствия. Ещё бы немного усилий — и он стал бы президентом. Не знаю, чего именно, но чего-нибудь точно!

Зима была чудесной, снег искрился на солнце; в горах стояла такая острая тишина, что хотелось не сходить с места, чтобы не нарушить её ни одним шорохом. Снега было столько, что хватило бы на целое море!

Папа катался, знакомился, общался, начинал дружбу, продолжавшуюся потом десятилетия. Но пришло время возвращаться домой — в будни, к семье.

С задорным румянцем на щеках и в чудесном настроении он ввалился в самолёт. В салоне летящей птицы всё гудело: счастливые лыжники, с переломами и без (вторые, конечно, счастливее), возвращались домой. Вас это может удивить, но иностранцы тоже приезжали в те годы кататься на лыжах на наши советские курорты.

Рядом с папой сидел весёлый, молодой, подтянутый спортивный немец. Вы не поверите — не зная языков друг друга, они с папой общались всю дорогу! «Но как?» — спросите вы. Я по сей день этого не понимаю. Мимикой, жестами, незамысловатыми рисунками, улыбками, энергией, спортивным настроением. Рисовали на бумаге картинки: бутылку пива и рыбку, находили и другие изощрённые способы общения. Это невероятно, но в конце пути они обменялись адресами и стали друзьями навек: Викто́р и Дитер.

Дальше была переписка: Дитер и Ингрид (его супруга) писали моим родителям письма на немецком, а те им — на русском языке. Затем какие-то добрые люди переводили письма на их родные языки. Ах, на какой красивой бумаге и в каких волшебных конвертах приходили письма из Германии! Я не могла налюбоваться ими и надержаться их в руках!

Так они и общались. И всё бы, наверное, угасло со временем, но немцы решили пригласить родителей к себе в гости — в Германию.

А теперь представьте обычных советских граждан, живущих в небольшом провинциальном городе, которые в Москве-то не были ни разу, и вдруг съездили в Западную Германию в 1989 году! В Астрахани в те времена не было ничего, кроме рыбы, помидоров и арбузов. А там… Сплошное перепроизводство: красивая одежда, великолепные вещицы для дома, стильная посуда, немыслимые бытовые приборы, электроника, знаменитые немецкие машины, наконец! Но рассказ не об этом.

В Союзе из крана текла бесплатная вода, чего не было в капиталистической Германии! Понять умом, что в канализацию почти в прямом смысле слова утекает валюта — дойч-марки, — мои родители были не в состоянии.

Папа очень любил принимать душ — был чистюлей страшным. Мылся он, по своему обыкновению, два раза в день, отмокая в душе каждый раз минут по 30–40. Надо отметить, что гостили родители с удовольствием: Дитер и Ингрид принимали их очень хорошо. Но когда мой папа в очередной раз, наслаждаясь жизнью, напевая что-то, с удовольствием принимал утренний душ, даже терпения спокойного и выдержанного Дитера не хватало. Проходя мимо душевой, Дитер постукивал в дверь и жалобно тянул:

— Викто́р, Викто́р…

— А, о’кей, Дитер, всё о’кей! — радостно отвечал мой папа, будучи уверенным, что за него просто переживают: не перегреется ли он, не утонет ли.

После чудесного душа и вкусного завтрака, с любовью приготовленного Ингрид, Дитер мыл посуду. Он промывал её мыльным средством (в СССР таких ещё и в помине не было в те времена), которое образовывало красивые пенящиеся мыльные пузыри, и сразу, не ополоснув посуду чистой водой, ставил на специальную полку сушиться. Родители были несколько удивлены (недаром запомнили этот момент), а Ингрид ворчала и смеялась, поддразнивая Дитера за то, что он не выполаскивает посуду чистой водой после мыльных пузырей.

Самое интересное, что спустя много лет родители пересказывали две эти истории (про душ и посуду) независимо друг от друга. И только я, когда выросла и стала сама оплачивать водоснабжение и водоотлив согласно израсходованному семьей количеству кубометров, неожиданно для всех сплела эти две истории в одну. Папа до сих пор не верит, что они действительно связаны между собой и что Дитер не стал полоскать посуду, потому что лимит воды был полностью исчерпан. Вода в Германии, на самом деле, была очень дорогой, а все расходы и доходы у немцев тщательно планировались заранее. Так вот папа потратил там у них воды на полгода вперёд. Дитер не мог объяснить этого папе, а потому просто пытался донести это до него в игровой форме. Но безуспешно.

 

25 января 2024 г.

 Александр АНОХИН

 

КОТОФЕЙ

 

1. ВЕЧЕР НА ПОБЕРЕЖЬЕ

- Ты не видел моего кота?

- Вспомни, фраза звучала иначе.

- Да! «Вы не видели моего кота?»

- Перед ведущей во двор калиткой стояла молодая женщина с вопросительным взглядом желтовато-зелёных глаз красивой рыси, исполненной упругой силы.

-  Ух, как классно! Но почему – рысь, а не, скажем, пантера? У рыси – кисточки на ушах, а меня есть разве? Ну? Что смеёшься?

- Пантера слишком хищная, а ты не настолько.

- Хм, уговорил. А я видела перед собой рослого мужчину с седеющими висками и внимательным взглядом тёмных глаз. Как я раньше успела заметить, в съёмном коттедже неподалёку от моего он жил один. Мужчина улыбнулся и ответил: «Рыжий пират осваивает мою территорию».

- Ты покраснела и сказала, что не уполномочивала своё животное наносить визиты незнакомым людям.

- Ты поспешно представился: «Сергей!»

- Ты опять покраснела и сказала: «Анна!»

- Я зашла на «твою территорию» убедиться в наличии и сохранности котофея.

- Рыжее создание безмятежно дремало в беседке, покрытой вьющимся виноградом. Ты удивлённо заметила, что Пират обычно не склонен настолько доверять посторонним.

- Ты предложил мне бокал белого сухого и ароматнейший местный сыр. Я не смогла устоять. Перед сыром.

- Да, я понял. Потом мы договорились, как спадёт жара, прогуляться к старой крепости на берегу моря.

- Вечером кот ни в какую не хотел оставаться один и увязался за нами. Мне пришлось его обрядить в нелюбимую им шлейку и…

- Мы представляли живописное зрелище: я и красивая дама с мрачным котейкой на поводке. Фланирующая по набережной публика улыбалась и оглядывала нас. Впрочем, мужчины смотрели не столько на кота…

- Ревновал?

- Злился: нечего так откровенно пялиться на мою женщину.

- Скажи ещё!

- Моя женщина…

- Да… Хитрый хвостатый вскоре сделал вид, что устал, и бессовестно запросился на руки. Тебе пришлось его нести.

- Мы шли по набережной сквозь толпу загорелых людей, словно плыли по волнам разноязыкого говора и смеха.

- Музыканты с веранды одного кафе зажигали страстное латинос. Мелодия растворялась позади, чтобы впереди у другого смениться тягучими сербскими напевами, а ещё дальше - роскошным танго.

- Остывающий от дневной жары воздух пьянил ароматами южных цветов, щекотал ноздри запахами снеди, готовимой тут же, на открытых жаровнях. 

- Ночь спускалась с гор и приходила с залива. Свежий морской бриз овевал лицо, вливался в разбегающиеся по склонам улочки, шумел ветвями сосен на скале.

- Сосны непрерывно и звучно шумели.

- Мерцающая дорожка луны через море легла под обрывом прямо к нам. Ты сказал, что в такие мгновения понимаешь истинную прелесть бытия.

- И что мы всегда будем вспоминать этот вечер.

- Ни с того ни с сего мне захотелось прижаться к тебе.

- Каждой клеточкой я ощущал твоё присутствие рядом…

- С того вечера мы не расставались. Я обосновалась у тебя – с вящего одобрения Пирата. По вечерам в беседке ты читал мне книги - не знакомое прежде удовольствие. Правда, чтец прерывался слишком часто, склоняясь к моим губам…

- А наши заплывы на море… Ты оказалась потрясающая пловчиха, Анюта!

- Заметила, что отстаёшь и…

- Быстро подстроилась и стала плыть вровень со мной.

- Месяц пролетел лёгкой пушинкой. Мой рейс улетал на пару дней позже.

- Мы по-честному решили оставить всё в прошлом: не звонить и не писать друг другу.

- Твой самолёт скрылся за горами, - и опустелость накрыла меня.

- Жена поняла всё без слов и спросила: «Теперь ты меня бросишь?»

- Муж посмотрел мне в глаза и сказал: «Надеюсь, это не слишком всерьёз?»

- Я выдержал только месяц.

- Я не выдержала первая, просто ты дозвонился раньше.

- Умчался в Москву ближайшим самолётом. Осознал: не увижу прямо сейчас - не смогу дольше жить.

- В аэропорту, выронив букет, ты подхватил меня на руки и мучил, мучил, мучил мои губы, - с солёным привкусом моих же слёз…

 

***

Старая как мир история…

Лунная ночь три года спустя. Оба согревают друг друга в уютном отельчике среди пальм, вспоминая начало их отношений. Прошлое предстало, словно мелькающие кадры кинохроники, которую они смотрят на экране в пустом тёмном зале. Вот оба остаются в семьях. Правда, оговорив себе «законный», раз в год, отпуск вдвоём. Вот страдающие супруги их, внешне смирившиеся. Вот дети, которые, конечно, ни о чём не знали.

Они воображают, что смогли спрятаться здесь, на берегу океана от огромного и безжалостного мира. Они растеряны перед новой разлукой, их охватывает непонятная тревога: «Серёжа, обними меня… Крепче… Ещё крепче…» - «Ты плачешь, рысёныш?» - «Мне страшно отчего-то. Разве нельзя, чтоб было хорошо – и тебе за это ничего не было?» - «Подумаем об этом завтра… Тш-ш, спим, спим… В аэропорт - утром рано».

***

Моряки торгового судна, задрав головы, зачарованно смотрели на вспухающий в небе огненный шар, которым обернулся летевший над морем лайнер. Обрывки звуковых вибраций, которые ещё недавно были двумя тёплыми живыми голосами, хаотично пробивались куда-то сквозь плотно забитый эфир: «Ты не видел кота?..»… «Моя женщина…»… «Обними меня крепче…».

 

 

 

2. КОГДА НАСТУПИТ ЗАВТРА

- Ты не видел моего кота?

- Не начинай опять, прошу!

- Чем он тебе мешал?

- Я уже десять раз повторил: он болел, и…

- Не лги! Ты безжалостно убил его – моего беззащитного рыжего Пирата.

- Ветеринар усыпил его, потому что он болел.

- Ты всегда был жесток. Может, и меня собирался «усыпить»?

- Тебя – нет, а вот этого твоего, нового…

- Ты опасен. У тебя явные криминальные наклонности.

- Не смеши меня.

- Обещал сохранить кота, пока не смогу забрать его.

- Долго же собиралась – целый год!

- Прекрасно знаешь, что я не могла взять его сразу – всё произошло слишком быстро и…

- Более чем слишком – бросила всё и укатила с этим твоим… И никакой кот тогда не был нужен.

- Я не могла! У Роберта…ну, с которым я… аллергия на кошачью шерсть!

- Ах, вот оно что! Как трогательно!.. Надеюсь, у него нет аллергии на дочь жены от другого брака?

-  Он очень хорошо относился… относится к Нюше. Кстати, ты давно звонил дочери?

- Хочешь мне сделать больно? Разве не вы с ним настроили её против меня? Она не отвечает ни на звонки, ни на сообщения.

- Мне показалось, тебе неинтересна жизнь Нюши.

- Я хочу увидеть дочь! Ты слышишь? Когда она вернётся в Москву?

- Хорошо. Она позвонит. Сегодня…. Послушай… Хотела спросить... Скажи, ты жалеешь?

- О чём?

- Что встретил меня тогда, на юге. О нашем «южном романе».

- Нашла же, когда спросить! Нет, не жалею. Но это ничего не меняет.

- Наверное, ты прав… Уже ничего. «С моря дул свежий ветер и сосны на склоне горы непрерывно и звучно шумели»…

- Не надо. Ни к чему сейчас… Зачем меня пригласила? Не про кота же спросить?

- Теперь и сама не знаю. Серёжа, как глупо, боже, как всё это глупо, пошло, мелко, скучно! Разве так должно было у нас закончиться?!

- Послушай, ты загнала меня в угол. Я остался один. Чего ты хочешь от меня?.. А про кота… Отлично знаешь: у меня частые командировки. Поручить его некому, кошачий приют – тот ещё концлагерь. Возвращаюсь через пять дней – а рыжий в знак протеста нагадил в каждом углу. Такой запах! Он пропитал всё в квартире.

- Значит, дело не в болезни...

- И в болезни тоже. Да, Пират напоминал мне о твоём предательстве, но я честно пытался искать ему новых хозяев – давал объявления, расспрашивал знакомых. Только подобных объявлений - сотни! Да и кому нужен чей-то старый кот?

- И ты решил…

- Да, я решил, что так гуманней. Это хотела услышать?

- Бог мой! Я догадывалась. Когда это случилось?

- Две недели назад. Что изменилось бы, если бы он остался?

- Многое изменилось бы, Серёжа… Буду откровенна. Мне казалось: вот, где-то там есть человек, когда-то очень близкий, и с ним старый рыжий кот, я им сделала больно, но если что, тот человек и тот кот меня простят и примут обратно…

- Не понял: что – «если что»? Постой-ка… Анна! Только сейчас дошло: получается, этот твой, Роберт… он что, бросил тебя?

- Не т-твоё дело.

- Та-ак... Понятно… Где Нюша?

- Она у моих родителей.

- В Москве?!

- Да. Завтра ты с ней увидишься.

- Та-ак. Вот это поворот!

- Ты можешь накричать на меня, но я… Сделала огромную, непоправимую ошибку. Я виновата перед всеми вами. Перед ней. Знаю, что ты мне не простишь. Я наказала себя больше всех. Прости меня, Серёжа!

- Та-ак… Пожалуй, я пойду. Кстати, Пират жив-здоров. Я наврал. Хотел сделать тебе больно.

- Ну ты и сволочь! Пират живой?!

- Да… Официант! Счёт, пожалуйста!.. Нет… то есть… да… за двоих.

…..

- Алло! Нюша? Да, я только что говорила с твоим папой. Не знаю… Всё плохо, но… Позвони ему, слышишь? Позвони прямо сейчас! Вы обязательно увидитесь. Уже завтра… Да…

Гаврикова Нина, г. Сокол

 

Чужак

 

Поздняя осень. Ледяное дыхание севера и тишина обволакивают всё вокруг. Осень прозрачными нитями плетёт кружевную косынку, готовит природу к наступлению зимы. Какой она придёт в этот год: со студёными дождями да оттепелью или снежная да морозная, как и должна быть на севере. Времена года, как и часы жизни, быстротечны. Коловорот судьбы нещадно стирает очертания лиц, фамилии, имена. Время забирает лучших и самых дорогих.

Раннее утро. Люба выбирается из-под одеяла, прогоняя остатки беспокойного сна. Женщина на цыпочках пробирается к окну. Небо покрыто низкими серыми тучами, медленно плывущими над городом. Люба откидывает лёгкий тюль, прижимает руки к тёплой батарее, думы о прошлом тяжеловесно тащатся в след за тучами. Вспоминается детство, родительский дом, мама. Почему-то Люба всегда с предосторожностью относилась к так называемому «папе». Нет, когда-то у неё был свой папка родной и единственный. А это чужой мужчина, главное в словосочетании слово – чужой.

Она вспоминает такой же хмурый осенний день. Кроме Любы в семье три брата и сестра, правда, старший к тому времени уже женился и не жил дома. Мама предупредила их, что привезёт из города сослуживца, если понравится, то будет помогать по хозяйству.

– По хозяйству, – медленно шевелит губами Люба. – Почему бы не сказать, что они станут сожительствовать?

Семейный совет мать собирала постоянно, слушала мнение детей. Боже! О каком мнении могла идти речь, если её решение было единственно правильным? Хотя назвать Киру несправедливой нельзя, она каждого чувствовала интуитивно, знала, кому, что и когда нужно покупать. Баловать не получалось, на одну зарплату и пенсию по потере кормильца покупали только самое необходимое.

В тот день Люба вместе с двумя братьями и сестрой сидели в большой комнате за столом. Расписание мотовоза строилось таким образом, чтобы утром увезти рабочих в город, вечером вернуть обратно. Вечерних два рейса: в пять и в шесть часов. С пятичасового никто не пришёл, ждали следующего.

Люба на тетрадном листе нарисовала жёлтым карандашом кленовый листок. Митяй взял красный карандаш и дорисовал глазки, носик и рот. Листик заулыбался.

Дверь, ворчливо скрипнув, распахнулась.

– Здравствуйте, – в дверном проёме стоял крупный голубоглазый мужчина в длинном тёмно-синем пальто (цвет пальто такой же, как и у матери). Люба хорошо помнила, что незнакомец был похож на актёра Бори́са Андре́ева из фильма «Сказание о земле Сибирской». – Меня зовут Степан.

Кира смущенной школьницей спряталась за спиной этого громилы. Люба раньше никогда не видела мать в такой красивой и счастливой. Дочь знала маму собранной, рассудительной, решительной, а тут стала застенчивой кокеткой, будто пришли сваты, а она не знала какой дать ответ.

Противная пауза затягивалась.

– Проходите, – первым осмелился заговорить Митяй. – Чайник горячий.

Все как-то облегчённо выдохнули. Мама Кира шутливо ткнула незнакомца в бок, типа, давай обживаться, знакомство состоялось.

 

Люба прошла в прихожую, вытащила потёртый альбом с фотографиями. Отнесла на кухонный стол. Неторопливо перелистывая страницы, остановила взгляд на одном снимке, где она с мамой и отчимом на октябрьской демонстрации в городе. Мама и дядя Стёпа в тех же самых драповых пальто, а Люба в голубой куртке и серых джинсах. Конечно, снимок чёрно-белый, это в памяти пожилой женщины ярко вырисовались цвета.

– Я сейчас старше, чем мама на фото.

Мать за тот год расцвела и помолодела, прямо-таки светилась от любви. И в дяде Стёпе проснулся вулкан страсти, оказалось, что он в свои пятьдесят – холостяк. Да и когда ему было жениться, он же имел не одну отсидку. Рассказал Кире, что по малолетке за драку попал. А потом покатило по накатанной – освободился, напился, разодрался, в тюрьму. Вот такая «красивая жизнь» свалилась на голову матери. Братья и сестра молча наблюдали за чужаком, и не просто наблюдали, сравнивали с родным отцом.

– По хозяйству, – опять проговорила Люба.

По хозяйству этот верзила не умел делать ничего, но старался изо всех сил. Надо забор поправить – запросто. Мать подсказывает, а «молодой муж» брёвна вкапывает, доски приколачивает. Навоз выкидать из коровника? Не проблема! Сила есть – ума не надо. И на сенокосе себя показал, зачем говорит в копны сено сносить, давай его в рулон закатаем, быстрее получится. «Новоиспеченная жена» возмущалась:

– Если стог загорится – сам будешь виноват, она не привыкла стога перемётывать. – Но стог, к её большому удивлению, не загорелся.

Семья вздохнула с некоторым облегчением – на две зарплаты жить стало легче. В квартиру купили новый диван, холодильник и трельяж. Дядя Стёпа среднему сыну предложил купить мотоцикл. Пётр без троек заканчивал девятый. Средний брат Любы понимал, что рано или поздно из родного дома надо будет уехать и согласился только на мопед, на котором можно ездить без прав. Младшему брату идея пришлась по нраву, наследство-то ему перейдёт.

Любу чужак баловал больше всех, то коньки новые, то лыжи, то часы с плоским циферблатом. Она его как-то на радостях назвала папой, он так обрадовался, что хотел удочерить. Мать отговорила, усыновлять так всех, так как заметила неодобрительные взгляды старших на младшенькую.

Сейчас Люба никому, ни при каких обстоятельствах не посоветовала бы связывать свою жизнь с бывшим осужденным. Зек не бывает бывшим. Его нутро рано и поздно даст о себе знать. Так и в их жизни произошло. Дядя Стёпа как-то раз приехал с работы навеселе, показал на что способен. А способен он был на многое: на кухне в полёт пустились ложки, плошки, поварёшки. В большой комнате стулья начали кружить над столом. Люба боялась, чтобы чужак не разбил зеркало новенького трельяжа. Мать кое-как утолкла его спать. Подобные будни вошли в систему, после получки и аванса в доме всё приходило в движение. Мать с сослуживцем работали в Спиртодрожжевом цехе. Раньше мастера смен выдавали два раза в месяц по бутылочке спирта, так сказать, чтобы рабочие не воровали.

В семье, где отца никогда не видели пьяным, такое поведение чужака вызывало не просто недоверие, отвращение. Но Степан всех так обаял, что первое время его причуды прощались.

Люба вспомнила тот злополучный вечер. Суббота. Она прибралась в квартире, намыла полы, а чужак получил аванс. Он не только в грязных башмаках прошлёпал по всем комнатам, так ещё и пепел с папироски везде натряс. Ей хотелось собственными руками задушить этого монстра. Да разве справится маленькая девочка с пьяным верзилой. Люба убежала к подруге, просидела там до самой ночи. Когда вернулась домой, чужак уже громко храпел на новом диване.

Мать, видя, как дети реагируют на пьяного дебошира, предложила Степану в такие дни оставаться в городе, где у него было в собственности полдома. Но чужак категорически отказался, его всё устраивало.

Однажды мать устыдилась перед соседями. Степан на крыльце при всех разорвал в клочья не только рубашку, но и двадцатипятирублёвую купюру. Случилось это потому, что сосед попросил его пойти лечь спать.

На утро чемодан со вещами чужака стоял у порога.

Ах, каким восхитительным был тот рассвет! Небесное светило вместе с сердечками детей прыгало от радости. Люба тайком переглядывалась с братьями и сестрой – враг повержен!

Да радость оказалась недолгой. Через три дня хмель вышел, чужак вернулся. Люба не понимала, чем он мать брал? Походы туда-сюда не прекращались. Напился, пожонглировал посудой, забрал чемодан, уехал в город. Выходился, помирился, вернулся в семью.

Настоящей трагедией для детей стало пристрастие мамы к выпивке, ей тоже выдавали «веселящий суррогат». Сначала она хранила его на растирания и примочки.

Однажды Люба истопила печь, сварила в чугунке картошку. Ухватом подхватила чугун и поставила на пол. Натянула на крохотные ручонки большие рабочие рукавицы дяди Стёпы, подняла чугунок и начала сливать горячую воду в ведро. Да видно не очень крепко прижала крышку, по которой вода стекла на левую ногу. Люба поняла это, когда носок насквозь промок и ногу начало жечь. Она бросила чугунок на пол, понеслась в зал, села на диван, стянула носок и ужаснулась – на ноге вздулся большущий пузырь, появилась острая боль и чувство жжения.

Дома Люба была одна. На здравпункт к Зинаиде Васильевне с такой ногой не сбегаешь. Она на одной ноге допрыгала до кухни. Зачерпнула ковшом из ведра холодную воду, вылила в большое блюдо. Ступая на правую ногу и на пятку левой ноги, аккуратно отнесла блюдо в спальню. Поставила на кровать. Вытащила из комода марлю, которой мать отпаривала брюки. Осторожно залезла на постель, смочила марлю в холодной воде и наложила на волдырь. Боль на какое-то время стихла. Люба прилегла на подушку, боясь пошевелиться. Когда жжение становилось нестерпимым, девочка вновь смачивала марлю.

Оказалось, что Люба неправильно лечилась, мать приехав с работы, на ожог наложила спиртовую повязку. Боль стихла до утра. Но Любе, чтобы не занести инфекцию в рану, пришлось ходить с пузырём, пока тот сам не лопнул.

Воспоминания колючей цепью сковали горло, дышать становилось труднее. Люба плеснула в чашку воды, смочила сухие губы.

– Кому нужны чужие дети с их проблемами? Да ещё пятеро? – рассуждала вслух Люба.

Сколько событий произошло той осенью, не сосчитать. Дедушка с бабушкой отмечали золотую свадьбу, и их всех позвали на праздник. Дядя Стёпа противился:

– В доме соберутся дети, внуки, а кто я для этой семьи? Чужой дядька.

Мама настояла на своём. Все в назначенное время пришли на торжество. Дом у дедушки большой. Из кухни в большую комнату раскрыли распашную дверь. Столы стояли по обе стороны дверей. Гостей приехало столько, что еле-еле поместились. Это и понятно, семеро детей, а если считать с женами и мужьями, то четырнадцать, двадцать внуков, плюс сестры деда и бабули.

Празднование шло своим чередом. Поздравления и подарки юбилярам сыпались со всех сторон. Когда дошла очередь до мамы, то они с дядей Стёпой встали. Мать в этой суматохе как-то потерялась, а отчим со свойственной только ему нежностью посмотрел на стариков и сказал:

– Дорогие мои, пятьдесят лет вместе – это, знаете ли, подвиг. Ни война не смогла разлучить вас, ни другие горести, настолько крепка ваша любовь и верность. Вы воспитали хороших детей, все они сегодня приехали в родительский дом. Вы гордитесь внуками, ждёте правнуков. И не я сегодня должен сидеть здесь за этим гостеприимным столом, ваш сын с женой и детьми должен был поздравить вас. Но судьба проклятая распорядилась по-другому. – Чужак сделал паузу, перевёл дыхание. – И вот я здесь. Я! Волк – одиночка, у которого никогда не было ни кола, ни двора, ни жены, ни детей. От одиночества моё избитое сердце зачерствело, превратилось в ледяной камень. Я был никому не нужен, даже своей матери. Но я ожил. Вы приняли меня в свою большую дружную семью, как родного, как будто я и есть ваш сын! Сердце не может растаять, как кусок сахара, оно по-прежнему твердое, как камень, но оно стало чистым, оно наполнилось солнечным светом. И это произошло благодаря вам, вашей доброте и человечности. Так примите и от меня эти поздравления и подарки…

Окончания речи никто не слышал, все вспоминали отца Любы, вытирали слёзы. По обе стороны дверей чувствовалась грусть. Тоска по утраченной родной душе витала в воздухе.

 

Люба захлопнула альбом. Она осознала, насколько же трудно пришлось чужаку прижиться в их семье. Не имея ни малейшего представления об отцовстве, дядя Стёпа пытался угодить всем: и детям, и старикам. Он пытался помогать их матери, как говорится: и в печали, и в радости. Конечно, он срывался, напивался, но оставался беспредельно честным и преданным, был их защитой от любых невзгод.

Елена Вадюхина

Что такое красота и почему ее обожествляют люди?
 

В названии строчка из стихотворения «Некрасивая девочка», любимого с детства. Заболоцкий   говорит о душевной красоте, которую ставит выше внешности. Однако в древнегреческой философии было понятие калокагатия – гармоничное сочетание внутреннего и внешнего, которого еще надо было достичь воспитанием. Греки стремились к идеалам. Противопоставляя себя варварам и рабам, они считали себя эталонами гармоничного человека. О том, что такое красота, они задумались еще в древние времена. С тех пор философами было написано множество трактатов на эту тему. Я не буду их пересказывать и погружаться в теорию.

Мне хочется поговорить о другом. О том, «почему ее /красоту/ обожествляют люди». Чувство прекрасного наиболее ярко с трепетом и восторгом переживается в раннем детстве. В педагогической литературе вы найдете много наставлений как воспитать в малыше чувство прекрасного, но я сама помню, что восхищение до замирания сердца наступало не от того, что кто-то говорил, что это красиво, а просто оно находило на меня острым чувством, характеризовать его как наслаждение или удовольствие я не могу, это чувство нельзя объяснить такими словами как очищение, просветление, скорее это как радость воспоминания о чем-то недосягаемо высоким, близком.

Есть церковное учение о том, что еще до рождения, когда душа вселяется в еще не родившегося человека, она видит всю красоту горнего мира. И потом всю жизнь она томится по этой красоте, тоскует по творцу. Лучше всего об этом написал Лермонтов  в стихотворении «Ангел»:

По небу полуночи ангел летел,

И тихую песню он пел,

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов,

О Боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез;

И звук его песни в душе молодой

Остался - без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

Не от того  ли мы так любим детей, что видим в них способность еще видеть этот божественный мир и удивляться вновь и вновь его божественной красоте, отражающейся в их глазах.

Археологи находят музыкальные инструменты на самых древних стоянках, в том числе и неандертальцев. Казалось бы, зачем человеку не скотоводу музыкальные инструменты?  Искусство не приносит еду, не защищает от врагов, не помогает размножению. Так от чего, человек играет на флейте, украшает горшок орнаментом? А это от того, что в его душе заложено прекрасное и он подобно творцу, сотворившую его душу, также пытается творить прекрасное.

А мы писатели разве не творцы прекрасного в своих произведениях? И за обыденностью нашей суетной жизни мы стараемся увидеть божественный промысел и донести его до читателя. И тогда наступает катарсис, и подобно нашего творцу даем человеку пережить красоту горнего мира.

Галина ТАЛАЛАЕВА

ПРЕДЧУВСТВИЕ СЛОВА

​

     Моя красивая жизнь раскрылась неожиданно и ярко. Щедрым ливнем обрушилась она на меня! Нет, вначале никакого обновляющего дождя не было, не было звенящего солнца в разноцветных лужицах! Только тексты. Тексты очередного конкурса, в который включились отчаянные смельчаки литературной студии «Красная строка».

     Пишем о красивой жизни, о своей красивой жизни, коротко прозвучало задание нашего руководителя. По своему обыкновению она добавила: сможете? И улыбнулась: сможем! Мы взялись за дело. И вот теперь почти всё готово. Надо только осознать, что же у нас получается.

     Мои товарищи по «Красной строке» не раз слышали от меня, что я не критик, не рецензент. И уж совсем не вижу себя наставником. Я - Читатель! В лучшем понимании этого слова, потому что не только впитываю информацию, но смело включаюсь в действо, развернутое автором, следую за эмоцией, безоглядно влюбляюсь в героев повествования, способных увидеть и поделиться своим светлым ощущением жизни, даже в тревожные времена.

     И чтобы не быть голословной, скажу о тех произведениях, которые порадовали.

    «Месяц из долгой счастливой жизни» Елены Громовой и «AVE, МАЙЯ!» Татьяны Бирюковой рассказали мне обо мне самой, о моей любви к театру, бесконечной тревоге о своих детях и внуках, о желании быть ближе и понятнее им. Кто поспорит, что это и есть самая красивая жизнь? Конечно, это сделает Юлия Великанова, придумавшая небывалый литературоведческий термин - раннеутренний экспромт и дала ему название «Красиво и жизнь». Но если бы только это. Она, как горстку разноцветных камешков набрала в ладони понятия, так или иначе относящиеся к нашей теме, и стала подбрасывать их, как в цирке, чтобы мы успели выбрать в стремительно меняющемся разнообразии: короли и королевские особы, люди, обладающие властью, или бесконечные просторы искусства? «Красивое, - говорит она, — это суть, которую до конца невозможно нащупать. Но чувствовать можно.» И самое главное – искренность и щедрость. Доброта. Энергия покоя. Здоровье. Есть желание дополнить? Продолжайте.

    Сразу откликнулась Юлия Пучкова, и мы вместе с ней поняли, что давно и безошибочно умеем чувствовать язык живой природы и откликаемся симпатией на доверие животных, которые участвуют в нашей жизни. Трогательная история «Две жизни» с лёгкой Юлиной руки помогла пережить страх потери близкого. И мы вслед за ней верим, что любовь, «даже ослабленная расстоянием, пульсирует вокруг нас», как поверил пёс Матвейка дочери своего хозяина, когда она, вернувшись из больницы, сказала: «Папу выпишут, и вы снова будете вместе. А теперь поедем со мной.»

    Такие истории хочется читать и пересказывать, но это потом когда-нибудь, а пока не станем, потому что впереди у нас замечательное путешествие в Болшево, организованное для нас Ниной Кроминой.  «Войдя в дом-храм Сергея Николаевича Дурылина, - пишет автор миниатюры, - я ощутила радость обретения и возвращения. Будто когда-то давно ушла, а теперь вернулась!.. Я узнаю забытые за жизнь предметы из утраченной старомосковской и пригородной жизни. Праздником стал для меня этот зимний день.»

      А для нас, добавлю от себя, - дружеским советом, не теряя попусту времени, окунуться в книги о культуре двадцатого века, о духовной близости людей, не потерявших лица в самые суровые дни, сохранивших нашу историю и русский язык. Я вновь процитирую Нину Кромину: «Здание построено в 1936 году по проекту архитектора Алексея Викторовича Щусева. При строительстве использованы некоторые фрагменты Страстного монастыря. В моей памяти дух монастыря ещё витал на Пушкинской площади, куда я совершала прогулки с дедушкой.» Такая близость давно прошедших дней и нашего времени действуют, как освежающий всплеск свежего ветра, стоит открыть окно и почувствовать, что от твоего участия, от твоего интереса и любознательности зависит не только твой кругозор, но и понимание того, как прочны временные и родственные связи поколений. Только остерегайся скользить по поверхности, углубляйся в суть!

     И если уж мы с нашей «Красной строкой» взялись постигать школу литературного труда, станем вникать и прислушиваться к тому, как строится литературный текст, напряженность сюжета и легкость одухотворенного замысла, с какими героями упорно движется к свету наш Автор. Подчеркну, и ситуации бывают разные, и характеры действующих лиц разные, часто диаметрально противоположные, если не враждебные, как в жизни. Но задача писателя показать светлую дорогу, чтобы помогать добрым началам.

    Перед нами работа Сергея Мельникова «Капустница». С первых строк повествования мы включаемся в события, разворачивающиеся в приморском баре, где «перед самым открытием работает художник: к среде на пустой стене появились горы, лес, озеро. В пятницу из озера высунул морду крокодил, в прозрачной воде засверкала рыбья чешуя, на ветвях расселись птицы…» И останавливаться не хочется. Так будет на протяжении всего рассказа, потому что автор не выдумывает, не подстраивается под вкусы будущих читателей, не сочиняет на ходу, а рассказывает о том, что знает. А ведь это и есть главное условие успешной работы писателя. И мы чувствуем, что он выиграет тот самый бой, который мы называем предчувствием Слова. Выиграет, выведя на театральную, будто бы, площадку   всех своих героев, распишет до узнаваемости каждого из них, распределит все зрительские симпатии-антипатии и не оставит малейшей лазейки для своего отступления.

     Специально не пересказываю сюжет, вы прочитаете все сами и согласитесь со мной, а если спор предстоит, я буду рада победить в этом споре, чтобы еще раз сказать о том, как все мы заждались такого Слова, которое выводит из мрака, даже если герою приходится выходить один на один с пьяной «породой богатырей, свининой откормленных, водкой проспиртованных – кулак с пивную кружку». А он выходит, чтобы заступиться за молоденькую официантку, которой сам же дал воздушное имя «Бабочка». И пусть этот шаг не изменит будущего девушки, ей предстоит пройти в своей жизни через многое. Но он сделал этот шаг, не отвернулся. Вот почему после первого прочтения рассказа я написала Сергею: молодчина! В самой будничной жизни прибавилось света.

    Ещё один веский вклад в нашу копилку света сделал Михаил Кромин короткой зарисовкой «Стоянка поезда пять минут». Ничего, казалось бы, особенно праздничного: поезд идет через снежную пустыню, стук стрелок, переезд с мигающими красными глазами, темные дома и несущаяся навстречу чернота… Однообразие пейзажа за окном и казалось, «что на всем пространстве огромной страны есть всего несколько ярко освещённых пятен, между которыми светящимися гусеницами ползли поезда, перенося людей из одного благополучного мира в другой.

    «Сергеев взглянул на жену. Она спала с книгой. Он осторожно взял книгу, погасил ночник и прислонил руку к её прохладной щеке. Она в полусне прижалась к руке губами и отвернулась. Сергеев часто думал о том, зачем жил. И только сейчас он понял, для чего живёт – для того, чтобы вот так ехать с любимой женщиной в «знакомый до слёз» город, поселиться в любимую «Октябрьскую» с видом на Лиговский, пройтись, держась за руки, по Невскому, а вечером в театр.»

     Предчувствие Слова нас не обмануло. Любовь! Конечно же, любовь. А без неё куда ж?

Зоя Донгак

Окрыляющая сила творчества

 

Николай Островский сказал: «Творческая работа — это прекрасный, необычайно тяжелый и изумительно радостный труд». Это короткое высказывание открывает поразительный простор для мысли.

Творчество – это создание чего-то нового, никогда ранее не существовавшего. Дорогу к творчеству для меня открыли в первую очередь мои родители, родные. Потом – школьные учителя, преподаватели в медицинском институте и клинической ординатуре, в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве, коллеги, друзья, писатели Тувы. И, конечно, писатели мира, которые заворожили меня с детства. Прекрасные книги начала читать с шести лет – под вой вьюги за окном нашего маленького домика в горном селе Мугур-Аксы. И сегодня продолжаю читать!

Я считаю, что мои родители заложили в меня основу жизненных начал и наделили чертами, свойственными нашему роду. Зине было два, а мне – четыре года, когда родители отвезли нас к бабушке и дедушке, у которых юрта стояла у подножия горы Монгун-Тайга. Вокруг юрты – настоящий рай: отары овец, коз, яков, река Мугур, горы с ледниками. Дедушка хорошо знал монгольский язык, а бабушка – алтайский. Они нам рассказывали легенды, сказки, пословицы, поговорки. У моих предков-животноводов нет выходных дней, трудолюбие у них в крови. Сама не помню об этом случае, но родители рассказывали, что, когда они приехали за нами, я пожаловалась: «Шокар авам соктапты, кызыл авам хыйнапты» – «Пестрая мама ударила, красная мама ругала». Так я сообщила о том, что нас шлепнули по попам и поругали за то, что намочили бопуктар – детскую обувь из выделанной кожи. Бабушка была в красно-бордовом халате, а ее невестка Кулак – жена сына Метпээ – в пестром. Папа тогда сказал: «В четыре года уже как поэт говорит». С начала сороковых годов папа – выпускник Горно-Алтайского сельхоз техникума работал зоотехником, председателем колхоза «Малчын», затем – председателем Монгун-Тайгинского райисполкома. Он много читал. Мама – домохозяйка, швея. Родители нас воспитали, поддерживали и наставляли, приобщили к труду и фольклору, к шахматам и чтению. Я пятый ребёнок из двенадцати детей.  Качая колыбель с малышом, я часто читала книги. Была непоседой, меня утомляло долгое сидение, но чтение мне нравилось. Когда читаешь, на тебя снисходит такое умиротворение, все заботы улетучиваются, и все мысли вертятся вокруг главного героя.

Я родом из Монгун-Тайгинского района Тувы, граничащий с Горным Алтаем и Монголией. Там почти нет земли, горы кругом. Люди живут только в узких долинах, где возможно животноводство. В селе Мугур-Аксы, где мы жили, была средняя школа. Высокогорное село с исключительно тувинским населением. В начальных классах мы учились на тувинском языке, а русский изучали как предмет. С пятого класса преподавание велось на русском языке. Русский кое-как освоила к десяти годам, помогло мне в этом чтение. Я читала взахлёб все книги, которые мне попадались, и постепенно русский для меня стал вторым родным языком. Русские учителя к нам приезжали только в 9-ом и 10-ом классах, но долго не задерживались, потому что русскому человеку нужно, чтобы росла картошка, а у нас было холодно.

С детства понимала, что такое труд. Я всегда нянчила кого-то из сестренок или братишку Валеру, пилила, колола дрова, топила печь, ходила за водой на реку Каргы. Во время летних каникул, начиная с пятого класса до окончания школы, я и братья Кан, Эрес, Олег вместе с мамой трудились на сезонных работах колхоза «Малчын»: на стрижке овец, в кирбииш-сарае – кирпичном цехе под руководством Седена Куулара по прозвищу Аксак-Седен – Хромой Седен. Работа была очень трудная, но никто из нас не жаловался. Мы знали, что зарабатываем деньги, на которые родители купят нам одежду, обувь, школьные принадлежности. А как болела спина после работы в кирбииш-сарае! Сначала мы таскали серые глиняные кирпичи до печи, в которой их обжигали. После обжигания таскали от печи красные кирпичи. Среди ясного дня неожиданно налетала песчаная, вместе с глиной, буря, сбивающая с ног. В Монгун-Тайге это часто бывает. Мы прижимались друг к другу, мама чем-то накрывала нас. После бури на зубах скрипел песок, рот был наполнен тягучей серой глиной. Долго потом протирали глаза, выбивали пыль из одежды и волос. И снова брались за серые и красные кирпичи. Печи, сложенные из этих наших кирпичей, до сих пор нормально топятся.

С ранних лет я приучилась ходить в библиотеку при клубе, библиотекарем тогда работал известный в Туве сказитель Самбуу Чувурекович Саая.

Школа дала многое: страсть к знаниям, к самостоятельной работе с учебниками, осознание важности дружбы и взаимопомощи. Все это оказалось полезным в жизни. Учили нас знающие, требовательные, добрые и справедливые учителя. Особенно запомнились мне Долчун Баазановна Донгак, учительница родного языка и литературы с пятидесятилетним педагогическим стажем, и Алла Яковлевна Гринева, преподававшая русский язык и литературу. Их уроки я любила больше всего. Долчун Баазановна и Алла Яковлевна научили писать сочинения на тувинском и русском языках, заставляли записывать краткое содержание прочитанных книг в читательский дневник, учили четко выражать свои мысли. Алла Яковлевна Гринева приехала к нам в село из Омска – по распределению. Для нас наша первая русская учительница была чем-то особенным, необычным. И для нее, горожанки, попавшей в далекое горное тувинское село, все здесь было непривычным. Мы учили учительницу колоть дрова, растапливать печку, а она нас угощала печеньем и кофе, который я в первый раз попробовала в гостях у учительницы.

Моя первая русская учительница А. Я. Гринева научила меня чётко и грамотно формулировать мысли, читать книги громко в кругу семьи, способствовала в развитии навыков самостоятельного творческого мышления и письменного изложения собственных мыслей. Особенно я часто читала родным вслух зимними вечерами, когда на улице мела пурга, иногда переводя с русского на тувинский язык. Учительница русского языка и литературы стала для меня не только любимым педагогом, но и добрым другом. В выпускном классе я очень близко подружилась с единственной русской одноклассницей – Галиной Лехер. Ее отчим Угдыжеков работал учителем, а мама – техничкой в школе-интернате. Хотя Галя жила далеко от меня, я часто к ней ходила, чтобы больше общаться на русском. Совершенствовать знание языка мне пришлось в последующие годы, да и сейчас этим занимаюсь.

А свет в нашем селе горел только до двадцати трех часов. Потом лампочки три раза мигали – такой был сигнал – и свет отключали. Дальше готовить уроки приходилось при скудном освещении керосиновой лампы. Иногда, если попадалась очень увлекательная книга, не могла оторваться и сидела на кухне у коптилки до трех или четырех часов утра. Каюсь, даже обманывала родителей, когда они напоминали мне: надо спать. Отвечала, что делаю очень трудное домашнее задание. Утром лицо было в саже от керосиновой лампы, и меня за это подразнивали сестренки. Герои книг были для меня, как живые: так переживала за них, что могла во время чтения заплакать или засмеяться. Мама и младшие часто просили прочитать вслух те места, где смеялась или плакала. Читала им вслух зимними вечерами. Самые маленькие во время этих чтений нередко засыпали около меня: кто у ног, кто сбоку.

И вот что интересно: в нашем далеком от благ цивилизации селе Мугур-Аксы, где не было ни одного теплого туалета, а зимой мели такие вьюги, что, порой, на улицу не выйдешь – ничего не видно, в шестидесятые годы, в пору моего ученичества, литературная жизнь била ключом. В Мугур-Аксы приезжали и проводили творческие встречи известные писатели и поэты Тувы. Особенно запомнился поэтический вечер Александра Даржая, на котором мы читали и свои стихи. Я тоже рискнула прочитать свое первое стихотворение «Родная земля» – о Монгун-Тайге. А. Даржай поправил его в нескольких местах, но похвалил и посоветовал дальше писать. Как я тогда радовалась этой первой похвале!

В детстве я часто с интересом слушала беседы папы с мамиными братьями – Хунаном, Бызаай-оолом, Молдургой (известный в Туве поэт Молдурга Бурушкакович Салчак). Они говорили о прочитанных книгах, о культуре, о литературе. Училась у гор, у озер, у рек, у неба. Постоянно поражалась красоте родной природы, и пыталась передать ее словами. Училась слагать стихи сначала в школьном поэтическом кружке с красивым названием «Менги чечээ» – «Ледниковая роза». Руководил им мой дядя, поэт Молдурга Салчак. На занятиях мы вместе разбирали удачные и неудачные стихи кружковцев. Я была самым активным членом этого кружка, хотя дядя мог строго раскритиковать меня, уча относиться внимательно к каждой строчке. Временами обсуждение стихов происходило в нашем доме. Папа часто анализировал, по-дружески критиковал творчество молодого поэта, в моей памяти иногда резкие, иногда с юмором высказывания по поводу его стихов и моих новорожденных стихов. Но оказалось, что критика в кружке – на людях – не так остро воспринимается, как дома, в одиночестве.     

 Увлечение поэзией, родившееся еще в Монгун-Тайге – в «Ледниковой розе», никогда не покидало меня. А творческое общение с поэтами и писателями Тувы окрыляло, помогало, у каждого из них училась. Таким старшим наставником стал для меня поэт, прозаик, переводчик с русского на тувинский язык, член Союза писателей СССР Олчей-оол Монгуш. Он в десятилетнем возрасте получил сильнейшие ожоги почти пятидесяти процентов тела. Особенно пострадали лицо, руки. Врачи не верили в чудо: с такими сильнейшими ожогами в то время выжить было невозможно. Олчей-оол не только выжил, но и не потерял волю к жизни. Симпатичный мальчик, после ожогов ставший неузнаваемым, потерявший пальцы, не замкнулся в своем горе, не бросил учиться. К моменту трагедии он успел окончить только начальную школу, все остальные знания получал самостоятельно. Читал, читал, читал. Все книги в библиотеке села Ак-Туруг были им прочитаны, теперь она была названа именем своего самого преданного читателя. Тот, кто впервые видел Олчей-оола Кунгааевича, мог сначала даже испугаться: из-за множества послеожоговых рубцов черты лица искажены, кожа неестественно натянута. И каким же контрастом отталкивающей внешности открывался характер этого человека, который, как магнитом, притягивал к себе щедростью души, жизнерадостностью, юмором, доброжелательностью и широтой кругозора. Он руководил литературным объединением «Волны Улуг-Хема», объединявшим поэтов и прозаиков Улуг-Хемского и Чаа-Хольского районов. Олчей-оол Кунгааевич был весьма требовательным. Благодаря ему научилась печатать на пишущей машинке. По его примеру стала собирать не только свои, но и задевшие душу стихи молодых и немолодых авторов. «Выжил и победил!» – это стихотворение посвятила своему старшему другу и впервые прочитала 25 октября 1994 года со сцены в школе села Ак-Туруг, где отмечали шестидесятилетний юбилей Олчей-оола Монгуша. Как он радовался тогда! Олчей-оола Кунгааевича не стало 31 марта 1996 года, но его неиссякаемый запас душевной молодости и оптимизма и сегодня помогает быть мужественной в самые трудные моменты моей жизни.

Часто обращалась за литературной помощью к поэту и переводчику Борису Казырыкпаю, он никогда не отказывал. Он – филолог, выпускник Кызылского государственного педагогического института. Борис много лет преподавал в школах сел Кызыл-Хая и Мугур-Аксы, потом работал в Кызыле: ответственным секретарем литературно-художественного журнала «Улуг-Хем», корреспондентом в журнале «Башкы», в последнее время – научным сотрудником в Тувинском институте гуманитарных исследований. Важная тема, которую он поднимал в своих произведениях, публицистических статьях – воспитание настоящего мужчины, его долг перед семьей и государством, народная педагогика. С Борисом Оюловичем вместе перевели книгу Юрия Промптова «В центре азиатского материка», он лучше меня переводил с русского на тувинский.

Училась и учусь преодолению трудностей не только в творчестве, но и в жизни у известной поэтессы Лидии Иргит из Монгун-Тайги. Она окончила в филологический факультет Кызыльского государственного педагогического института, а в 1997 году, уже в зрелом возрасте – Высшие литературные курсы Литературного института в Москве. С 1979 года до выхода на пенсию она работала корреспондентом тувинского республиканского радио. Мать двух дочерей – Аяны и Алёны, опекунша двух мальчиков-сирот, она из тех женщин, которые стойко переносят жизненные испытания, не теряя интереса к жизни и людям.

И еще человек, знакомство с которым стало вехой в жизни – Мария Хадаханэ, моя вдохновительница, наставница с редким сочетанием подлинной женственности и лирической теплоты со строгой мужественностью. Как поразил меня впервые услышанный голос Марии Андреевны: на вечере писателей в честь Шагаа, который организовывала Лидия Иргит. Мария Андреевна пела «Подмосковные вечера», пела, как знаменитая певица Лидия Русланова. А как она говорила: горячо, вдохновенно! Хотелось слушать ее вновь и вновь. Мария Хадаханэ, литературный критик, кандидат филологических наук, член Союза писателей России, Заслуженный работник культуры Тувы и России так много сделала для тувинской литературы! Писатели Хакасии, Алтая, Горной Шории завидовали нам – писателям Тувы, что у нас есть такой выдающийся критик. Ведь самое страшное, что может с писателем произойти, это когда критика о нем молчит, когда просто нет человека, способного указать на достоинства и недостатки произведения. Когда в 2003 году вышла в свет моя первая на русском языке книжечка «В краю вечных ледников», так важно было услышать хоть одно словодобрения. Как же я радовалась, увидев в «Тувинской правде» статью Марии Хадаханэ с названием «С любовью о Родине», в которой не одно, а много теплых слов одобрения! Она написала очень важные для меня отзывы на мои повести «В юрте бабушки Дыртыыны» и «Мама Нади Рушевой».

После трагической гибели мужа, после мучительных и бесполезных его поисков я много раз перечитывала свои стихи, рождённые в Ленинграде в годы учебы в ординатуре. И однажды я решилась идти в Союз писателей Тувы, где тогда председательствовал Александр Даржай. Совсем не уверенная в себе, еще не окрепшая от горя, нерешительно вошла в его кабинет. Он поддержал меня в этот очень трудный период: написал рецензию, рекомендовав стихи к печати. И в 1999 году увидел свет первый сборник моих стихов на тувинском языке «Амыдырал чаяакчызы» – «Сотворение». Ликовала душа: значит, шыдаар-дыр мен – я смогу! Словно крылья выросли за спиной, загорелась идеей творить и дальше, попробовать свои силы не только в поэзии, но и в прозе. Мои корреспонденции, очерки, путевые заметки, рассказы стали печататься в республиканских газетах, литературно-художественном журнале Союза писателей Республики Тыва «Улуг-Хем», журнале «Башкы».

Вслед за первой книжкой – следующие. Поэтические сборники «Менгилиг сын кызы мен» – «Я – дочь ледниковых гор» – в 2003 году, «Ам-даа, ам-даа чурттаксаам кээр» – «И снова мне хочется жить» (2013). В 2004 году вышел сборник песен на мои стихи «Расцелую от души». Книги прозы «В краю вечных ледников», в 2003 году – на русском, в 2008 году – на тувинском языке, «От сиротства не умирают» (2009), «Монгольский дневник» (2009), «Восхождение духа» (2013), «В юрте бабушки Дыртыыны» (2013), «Мама Нади Рушевой» (2014), в 2018 году – книга «Я – дочь серебряной горы!» (поэтические переводы, проза, публицистика), в 2023 году – первая книга романа «Душа шамана» на русском и тувинском языке. В 2006 году увидел свет наш с Борисом Казырыкпаем перевод на тувинский язык книги Юрия Промптова «В центре азиатского материка» – «Азия диптин товунде». Также перевела с русского на тувинский язык книгу Бальтасара Грасиана «Оракул» (2013), книгу Андрея Лисьева «Не прощаемся» (2023). Большинство из них издавала за свой счет, ведь издаться очень непросто. Ежемесячно откладывала деньги с зарплаты и по мере возможности оплачивала издательские расходы.

В 2002 году вступила в Союз писателей Республики Тыва, в 2003 году – в Союз журналистов России, в 2010 году – в Союз писателей России. Однако солидные членские билеты вовсе не придали мне твердой уверенности в том, что я – настоящий писатель. Свои литературные недостатки видела сама. Например, перевод своих стихов с тувинского на русский язык – проблема. Не получается, и все тут. Строчки, так мелодично звучащие на родном тувинском языке, при переводе на русский просто распадались на отдельные слова и никак не рифмовались. Дополнительная сложность перевода: в тувинском стихотворении рифмы – в начале строк, а в русском – в конце. Со стилем и грамматикой прозы на русском языке – тоже проблема: как ни стараюсь, редактор все равно находит всевозможные ошибки. Я понимала, что плохо владею языком, что без профессионального образования не будет расти мое литературное творчество. Мечта получить литературное образование в Москве появилась еще в 2000 году, ее искорку зажгла во мне Лида Иргит.

Наконец-то все дети встали на ноги, получили образование. Сбылась моя мечта: с сентября 2010 года начала учиться в Литературном институте – в Лите. Да, именно в пятьдесят семь. И пусть это вас не удивляет, ведь и учиться, и круто изменить свою жизнь, осуществив мечту, никогда не поздно. Как никогда не поздно и проанализировать свою жизнь, рассказав о ней, прежде всего, самому себе.

Нам, поступившим на ВЛК в 2010 году повезло: платили за обучение 50 тысяч рублей в год, с 2011 года оплата возросла до восьмидесяти тысяч. Москва – очень дорогой город. Но надо перетерпеть временные финансовые трудности, ведь никто меня не заставлял: сама, по собственному желанию, поехала учиться.

Глянув в учебный план литинститута, я сначала растерялась. История античности, средневековья, отечества, русской литературы, старославянский язык, русская диалектология, зарубежная и современная литература, русская грамматика и еще тьма всевозможных предметов. Казалось, что вся эта уйма наук никогда не уляжется в моей бедной голове так легко и просто, как укладывается в головах восемнадцатилетних студентов. Тем более, что мое первое – медицинское – образование никакого отношения ко всем этим филологическим дисциплинам не имеет. Но постепенно втянулась, познание нового увлекло. Семинаров несколько: прозы, поэзии, литературной критики, драматургии, детской литературы, художественного перевода. Я выбрала семинар прозы. У нас такой порядок: за неделю до творческого семинара читаем, самостоятельно анализируем запланированное для обсуждения произведение слушателя ВЛК, которое предварительно размещается в Интернете. На занятии сначала выступают два основных оппонента, затем – все желающие, а в самом конце – Александр Андреевич Ольшанский, руководитель семинара прозы. Кроме основного семинара постоянно посещала семинар очерка и публицистики, руководил которым Юрий Сергеевич Апенченко, семинар прозы Александра Евсеевича Рекемчука. Окончила ВЛК (семинары прозы А.А. Ольшанского, А. В. Воронцова, А. Ю. Сегеня, семинар поэзии В. В. Сорокина) и поступила в аспирантуру Литературного института имени А. М. Горького (кафедра теории литературы и литературной критики).

Прежде я думала, что после пятидесяти, когда прожита уже большая часть жизни, ничего нового и увлекательного с человеком случиться уже не может, он просто автоматически едет по давно накатанной колее, и все самое интересное – уже только в прошлом. Да, всю жизнь училась: у родных, у жителей Монгун-Тайги, училась в школе, а потом – в мединституте, через каждые пять лет проходила профессиональную переподготовку врача, чему-то училась практически у всех, с кем довелось встречаться.

Жизнь, которая порядком измотала сложными экзаменами, подарила новый – особенный период. Чувствую, что у меня начался совершенно новый этап жизни, по-другому смотрю и на мир, и на людей, и на саму себя. Мне стало интереснее жить, гораздо интереснее, чем в предыдущие годы. Это потому, что все же решилась резко свернуть с наезженной колеи и осуществить свою мечту: уехала в Москву.

Сегодня постоянно познаю новое, особенно в Литературной лаборатории «Красная строка» (руководитель Нина Кромина), занимаюсь тем, что увлекает, приносит радость, встречаюсь с теми, кто вдохновляет, заряжает оптимизмом.

С радостью отмечаю самых активных участников, которые готовы всегда оказать помощь в литературном творчестве, организации и проведении встреч, экскурсий, лекций, презентаций и обсуждений: Галина Талалаева, Татьяна Бирюкова, Юлия Пучкова, Юрий Егоров, Наталия Ячеистова, Галина Стеценко, Тамара Селеменева, Юлия Великанова, Людмила Прусакова, Елена Вадюхина, Жанна Варнавская, Сергей Мельников, Александр Королёв, Михаил Кромин – оператор, фотограф, ведущий сайта Литературная лаборатория Красная строка. Благодарю Наталию Зеленину, Нину Шамарину, Олега Васильева, Раису Егорову, Нику Сурц, Елену Яблонскую, Ларису Мезенцеву, Татьяну Мороз, Ларису Кравчук, Татьяну Бугримову, Татьяну Медиевскую, Елену Гусеву и многих других за участие в наших встречах и проектах.

Радуюсь тем, кто недавно присоединился к нашим встречам Наталию Зубкову, Оксану Есипову, Елену Громову, Анну Сатжи (Тимакова), а также тех, кто находит время и знакомит нас со своими книгами: Ирину Ордынская, Сашу Николаенко, Галину Калинкину, Элину Сухову, Марию Аверину, Алексея Небыкова, Станислава Айдиняна, Аллександра Карпенко, Игря Гора, Надю Делаланд, Дану Курскую и всех тех, кому интересна жизнь нашей лаборатории.

Особенная признательность Ирине Сергеевне Силецкой, организатору фестиваля “Славянские традиции”, за участие в подготовке и издании трёх сборников “Калейдоскоп миниатюр”.

В первом и втором номерах были в основном представлены работы авторов Литературной лаборатории «Красная строка», а третье издание создано по итогам открытого конкурса, в котором соревновались авторы из различных регионов России и зарубежья.  И в них – пока малоизвестные, но яркие и, что называется, «подающие надежды» имена. Они пишут, рецензируют, верстают сборники, придумывают обложки, полемизируют на сайте. Словом – они незаменимы. Вы о них ещё не слышали? Ну так услышите, потому что они сделают литературу ХХ1 века.

Творчество для меня стало тем живительным ручьем, который помог вновь ощутить радость жизни. Сейчас я учусь в аспирантуре. Учеба – это бесконечный процесс, как и работа. Учеба – это и есть жизнь. Тут главное, не останавливаться, не переставать удивляться красоте мира. Также важно – дарить себя, делиться сокровищами души. Участвую в самых разных мероприятиях, где рассказываю о Туве, читаю свои стихи на тувинском языке, и, в переводе, на русском. В 2023 году издана первая книга романа «Душа шамана», а вторая книга ждёт спонсоров. Наши произведения даже после нашей смерти будут жить вечно.

Зоя Донгак, поэт, прозаик, член Союза журналистов России, член Союзов писателей Тувы и России, член Академии «Русский слог».

Ника Сурц

Простой вопрос   
 

Порой за то время, которое отпущено нам, невозможно понять, что именно ценно. А иногда, в какой-то неожиданный миг, определяется то, что будет греть тебя всю жизнь.

 

Он задумчиво посмотрел в панорамное окно стеклянного небоскрёба. Отъезжающие с парковки роскошные автомобили устремлялись вдоль набережной, ярко украшенной рождественской иллюминацией.

Секретарь услужливо протянула ему высокий бокал на фарфоровом подносе. Холодное вино плавно качнулось, бросая рубиновый блик на его белоснежный манжет.

 Щёлкнула золочёная зажигалка, и затрещал крошечный огонёк витиеватой свечи. Просторное помещение наполнилось терпким ароматом сандала.

Он не спеша опустился в мягкое кожаное кресло.

— Ты, наверное, думаешь: во дурак! О такой жизни мечтают многие, а у него почему-то вечно недовольный вид.

— Я так не думаю, — робко ответила секретарша, проверяя на своём планшете только что выполненные его поручения: вызов водителя, заказ столика в лучшем ресторане города, бронирование номера люкс в фешенебельном отеле.

— А что ты тогда думаешь? — не успокаивался босс.

Она пожала плечами, вспоминая о его последнем разводе: громкие скандалы с бывшей, раздел имущества, настойчивое внимание прессы и постоянные упрёки его единственного сына, недавно бросившего университет. В последнее время тот много тратил, путешествуя по дорогим курортам.

— Интересно, как же, по-твоему, выглядит красивая жизнь?

 Она промолчала и незаметно скрылась за стеклянной дверью.

— Не увиливай от ответа! — выкрикнул он ей вслед. — Я хочу знать твоё мнение! Ответь мне на простой вопрос: что для тебя, чёрт возьми, имеет значение?!

Она взглянула на часы — рабочий день уже давно закончился. В коридорах обычно шумного современного офиса стало непривычно тихо. Она быстро сложила тяжёлые папки в сейф, стёрла с губ красную помаду и направилась к лифту.

 Ровно через два с половиной часа она стояла возле низенького деревянного дома, окруженного высокими соснами.

— А я тебя уже заждалась! — сказала пожилая женщина, широко улыбаясь. — Всё прислушиваюсь к звукам поездов да выглядываю в окно.

Девушка обняла её, и они вместе прошли в маленькую, уютную комнату, где стояла пушистая ёлка, украшенная знакомыми ей с детства новогодними игрушками. В комнате чувствовался сладкий аромат яблочного пирога и сдобных ватрушек.

— Бабушка, а у меня для тебя сюрприз, — сказала девушка, обнимая суетливую хозяйку.

Они обе сели на небольшой диванчик у высокой печи, слегка потеснив рыжего кота, и уставились в дисплей мобильного телефона девушки. Через несколько секунд на экране появился мужчина средних лет. Он приветствовал их, весело подбрасывая над собой пушистый снег.

— Папа! — воскликнула девушка. — Какой же ты смешной!

Потом на экране появились её мама и младшая сестра.

Лицо бабушки засияло.

— Бабуля, — сказала девушка, обнимая её худенькие угловатые плечи, — иди скорее открывать им дверь! Они очень соскучились по тебе и ждут, когда ты их впустишь!

 Комната наполнилась гулом радостных голосов, ароматом мятного чая и настоящим счастьем. И от этой удивительной простоты девушка почувствовала необычайную лёгкость, ей показалось, что внутри неё открывается целая вселенная и весь мир создан именно для таких моментов.

 Папа сел за старенькое пианино, младшая сестра принялась кружиться под его волшебные рождественские мелодии, бабушка с мамой засуетились возле праздничного стола, а рыжий кот довольно замурлыкал.

Девушка взяла свой мобильный телефон и написала боссу: «Когда рядом с тобой есть люди с крыльями, ничего не имеет значения».

«Тогда сохрани это волшебство», — пришёл от него скорый короткий ответ.

Наталия Ячеистова
В ЛЕДЯНОМ ПОДНЕБЕСЬЕ
 

Это был, пожалуй, самый странный Новый год в моей жизни. Много времени минуло с тех пор, и я не вспомнила бы наверное о нем, если бы не наткнулась на пачку фотографий при разборе книжного шкафа. Открытое смеющееся лицо Виктора (странно, теперь он не казался мне таким старым, как тогда), вертикальные уступы ледяных гор - одного взгляда на эти снимки было достаточно, чтобы мысленно перенестись туда, забыв про дела.

Тот год выдался очень сложным; неудачи и поражения преследовали меня и на работе, и, что особенно печально, в личной жизни. Совсем недавно я рассталась с очень близким человеком после долгих лет казалось бы полного понимания и безоблачной жизни. Он принял решение переехать в Европу, звал меня с собой. После долгих мучительных размышлений я предпочла остаться. «Ты пожалеешь об этом, Нина», - сухо сказал он при расставании. Всего одна фраза - не оставлявшая надежды на перемены. Фраза, которая потом постоянно крутилась в моей голове. Нервы мои были истощены, усталость наваливалась с самого утра, вызывая апатию и безразличие к происходящему вокруг. Год близился к концу, повсюду чувствовалась предновогодняя суета, а я испытывала лишь одно желание: доползти бескровно до финишной черты. Но жизнь, как известно, полна сюрпризов.

Как-то, зайдя в парикмахерскую, я открыла лежащий на столике журнал с цветными фотографиями - предрождественская Европа, как восхитительно она смотрелась! Утопающие в золотых огнях Елисейские поля, заснеженные шале Швейцарии, сияющая Барселона! Ёлки, богато украшенные шарами и дивными игрушками, счастливые лица людей! Сказочно красивая жизнь… Казалось, эти снимки были сделаны на другой планете, в иной действительности. «Ты пожалеешь об этом, Нина», - напомнил мне знакомый голос. Я взглянула в окно: снег валил крупными хлопьями, словно пытаясь привнести хоть немного света в мое сумрачное настроение.

Неожиданно мне было предложено заменить приболевшего коллегу и отправиться на заседание инвестиционного комитета в Швейцарию. Сказка могла обернуться былью! В Женеве в то время работал один мой давний знакомый, Илья. Не скажу, чтобы мы были близкими друзьями, но по работе время от времени довольно тесно сотрудничали. Летом он приезжал в Москву со своей женой Алиной, и мы провели совместно один приятный вечер в ресторане. Алина, яркая брюнетка с примесью азербайджанских кровей, говорила в тот вечер без умолку, позволив нам с Ильей спокойно наслаждаться блюдами местной кухни. Илья, интроверт по натуре, мог подолгу говорить только о делах, но ни место, ни время тогда не располагали к этому. Готовясь к поездке в Женеву, я связалась с Ильей, что требовалось, в первую очередь, по работе. Вскоре мне перезвонила Алина: на правах доброй знакомой она предложила мне задержаться в Женеве после окончания моих дел и погостить у них. «Всё ровно впереди праздники, - убеждала она, - так побудешь лучше тут с нами». «А и вправду, - подумалось мне, - почему бы не воспользоваться такой возможностью? Когда-то еще я окажусь в Швейцарии, тем более, в канун Рождества?». И я согласилась.

Деловая часть поездки прошла довольно быстро и гладко, без обычных для такого рода заседаний длительных дебатов. Чувствовалось, что всем не терпится поскорее завершить дела и отправиться по домам к своим семьям и рождественским уткам. И лишь по прошествии четырех дней я обратила внимание на то, что Женева выглядит совсем не так, как в том цветном журнале. С самого утра влажный туман окутывал улицы, с озера тянуло холодной сыростью, то и дело заряжал мелкий противный дождь.

В канун католического Рождества я переехала из гостиницы к Зудиным, радуясь удачному завершению дел и предвкушая праздничную безмятежность в кругу близких людей. Так приятно, право, расслабиться после официальных заседаний в домашней непринужденной обстановке! 

- Куда мы поедем сегодня вечером? - спросила я у Ильи, испытывая некоторое нетерпение. Швейцария - протестантская страна, но в современном секуляризованном мире кажется, что бал правит одна религия - коммерция, в угоду которой разные праздники празднуются долго и повсеместно. Вот и в Женеве я готовилась стать свидетелем ярких и шумных торжеств. Но меня ждало глубокое разочарование.

- Ты куда-то хочешь поехать? - неожиданно переспросил Илья, наморщив лоб. - Но тут сейчас особенно и смотреть-то нечего. Все выехали в горы, в свои шале, на природу.

- Давайте съездим в собор в старом городе, - предложила Алина, заметив мою растерянность. - Там должна быть рождественская служба.

Вечерняя Женева казалась хмурой и сонной. Темные безлюдные улицы поблескивали мокрыми булыжниками и фасадами старых зданий. Подъехав к собору, возвышавшемуся серой громадой над площадью, мы не обнаружили там никакого оживления. Неподалеку тусовалась лишь небольшая группка подростков-мигрантов, их громкие возгласы то и дело разлетались эхом в темноте. Две ёлки с облезшим искусственным снегом на ветках мокли под дождем у входа в собор. Внутри, в полумраке под высокими сводами торжественно и отрешенно звучала органная музыка. Несколько человек неподвижно сидели на отполированных временем деревянных скамьях.

Покружив еще какое-то время по городу, мы вернулись домой. Мне отвели «детскую», в которой обычно жила дочка Зудиных Ася, ныне гостившая у своих друзей. Лежа вечером на узкой кушетке среди незнакомых вещей и запахов, я почувствовала себя глубоко несчастной и поняла, какой непростительной ошибкой было мое решение задержаться здесь.   

В последующие дни погода не благоприятствовала долгим прогулкам, но, дабы скоротать время и не наскучить гостеприимным хозяевам, я каждый день с утра отправлялась в город, пролагая всё новые маршруты. Женева однако город небольшой и вскоре я уже досконально изучила его, включая миниатюрные музеи и ухоженные парки с давно отцветшими розариями. Уже ни один раз прогулялась я вдоль Женевского озера, поднималась по крутым мощеным улицам к старому городу с его угрюмыми домами, спускалась к набережной, чтобы понаблюдать за бурным течением Роны. Сырой ветер сквозил отовсюду, в небе тяжелыми стадами ползли бурые облака. Лишь однажды сквозь них проглянуло солнце и - о чудо! - за гористой окантовкой города показалась вдруг заснеженная вершина Монблана. Чудесное видение длилось совсем недолго, но всё же мне повезло (в отличие от Вяземского, вынужденного признать после своего европейского путешествия: «Не видал, хоть из окна, / Живописного Монблана - / Скрылся он вовнутрь тумана»)…

Алина, почувствовав видимо в какой-то момент неловкость за мою чрезмерную самостоятельность, предложила присоединиться к ней в предновогоднем шопинге. Что ж, для разнообразия это было неплохо. Надо сказать, что швейцарская торговля имеет две ярко выраженных ниши: многочисленные сувениры - с виду милые, забавные, но на самом деле грубые, зачастую сработанные в Китае, и - качественные изделия собственного производства, цены на которые невероятно высоки. Алину, естественно, интересовали только вторые. Со свойственным ей восточным темпераментом она лавировала в толпе просторных магазинов, комментируя на ходу модные новинки. С изумлением оглядывала я мелькавшие рядом прилавки с прелестными сладостями - цветными, наполненными конфетами бочонками, длинными желтыми треульниками tubleron, пачками шоколадных плиток, перевязанных яркими лентами - обо всём этом в Москве тогда можно было только мечтать! Но я не могла там задержаться ни на минуту - наш путь лежал в отдел элитных кожаных изделий, где для Ильи было вскоре куплено мягкое портмоне из телячьей кожи. Далее мы проследовали в ювелирный отдел, где Алина долго и тщательно рассматривала выставленные на витринах украшения. Наконец её выбор остановился на кольце с крупным сапфиром в форме саркофага. «Илюша всегда предоставляет мне право самой выбирать себе подарки», - снисходительно заметила она, отставив в сторону руку с кольцом на пальце. Я почувствовала крайнюю неловкость при мысли о привезенных мною скромных подарках, (но, забегая вперед, скажу, что волновалась я напрасно: подарки в мой адрес оказались столь же просты, как и мои собственные).

Новый год было решено встречать дома. Не скажу, чтобы меня порадовало такое решение: я уже сильно тяготилась своим пребыванием в стенах этой казенной, довольно большой, но неуютной квартиры (каковыми остаются все квартиры наших государственных служащих за рубежом) - в праздник хотелось новых ярких впечатлений, шумного веселого общения. Но в этом вопросе мой слабый голос не был решающим. К тому же ночью ожидалось появление Аси, что обещало хоть какое-то разнообразие. Других гостей в доме не предвиделось.

Стол накрыли скромно и элегантно - на западный манер. Вышитые скатерти, цветной хрусталь, живые цветы. Фрукты, легкие закуски, сыр, шампанское. Лишь незадолго до полуночи я поняла, что в квартире нет российского телевещания. Оказалось, что мелькавшие на экране кадры фильма «С легким паром!» - это видеозапись, которую поставила Алина. Вскоре в дверях появилась Ася - худенькая девочка-подросток с синей челкой, в джинсах и свитере, с недовольным выражением на лице. Едва кивнув нам, она присоединилась к столу. В полной тишине Илья наполнил бокалы шампанским и замер, поднеся к лицу руку с часами Rolex. Наконец он взмахнул рукой, как бы давая старт Новому году.

- Бом, бом, бом!.. - торжественно провозгласил он двенадцать раз, после чего все мы звонко чокнулись своими бокалами.

Обменялись подарками. Пожелали друг другу здоровья и благополучия. Посидели за красиво убранным столом. Ася оказалась столь же немногословной, как и её отец. За время, проведенное с нами, она сообщила лишь, что дальнейшее её празднование будет проходить с друзьями в Hilton, где темой этого Нового года являются черные трюфели. Вскоре она вышла к нам, переодевшись в открытое черное платье и, чмокнув отца в щеку, направилась к выходу.

- На, накинь! - Алина бросила дочери пушистое боа. - Плечи торчат, как у вешалки.

 Илья прошел на кухню, а Алина, вытянувшись на диване с ногами и закурив, завела долгую историю про сложности женевской жизни. При каждом движении руки сапфир на её пальце переливался таинственным светом. 

- А где это Илья пропал? - спросила я через какое-то время, желая сменить тему.

- А он уже наверное спать пошел, - ответила она равнодушно. - Такой соня: после полуночи сразу на боковую.

Я тоже сослалась на утомленность после долгого дня и отбыла в «детскую». Стараясь не думать о странной и грустной - до кома в горле - встрече Нового года, я постаралась утешить себя мыслью, что любой жизненный опыт полезен, и что осталось всего четыре дня до моего возвращения в Москву. Швейцарская новогодняя история казалась мне законченной, но это оказалось не так. 

Новогодние праздники в Швейцарии короткие, уже второго января начинается будничная жизнь. Вот и Илья был вынужден вернуться к своим делам, хотя пока и в дистанционном режиме. Сидя за компьютером, он вдруг обратился ко мне с неожиданным предложением:

- Нин, - сказал он, - у нас завтра намечен круглый стол со швейцарскими бизнесменами. Мне там выступить надо. Может и ты поучаствуешь, раз уж ты здесь?

Его предложение застало меня врасплох. Свое деловое настроение вместе с бумагами я уже давно упаковала в чемодан, но отказать Илье было неудобно. Пришлось оживить в голове нужные сведения, полистать документы, сделать кое-какие заметки.

Анонсированное собрание оказалось на деле весьма скромным. В небольшом зале какой-то ассоциации, напоминавшем скорее просторную комнату, собралось человек двадцать. По заспанным лицам малочисленного президиума было видно, что мероприятие проводится скорее для галочки. Тем не менее присутствующие - большей частью немолодые швейцарские бизнесмены, имевшие какой-то коммерческий интерес к России, внимательно выслушали наши доклады, задали стандартные вопросы, после чего все перешли к кофе-паузе.

Ко мне подошел один мужчина из зала, представившись Виктором. Еще во время мероприятия я заприметила его: немного подавшись вперед, он был весь внимание, ловил каждое слово выступающих, одновременно делая пометки в блокноте. Виктор, тепло отозвавшись о моем докладе, засыпал меня вопросами; казалось, его интересовало всё, что так или иначе связано с Россией. Он прекрасно говорил по-русски, хотя и с явным акцентом - казалось, его слова зарождались где-то в глубине горла и потом проталкивались через носоглотку, отчего звучали сухо и отрывисто. Этот бодрый молодцеватый старикан с ясным взором живых глаз вызывал у меня симпатию, и я с удовольствием отвечала на его расспросы. Однако установленный регламент не позволял нам беседовать до бесконечности. Видя это, Виктор, спросил, долго ли я еще пробуду в Швейцарии. Узнав, что отъезд состоится уже послезавтра, он расстроился. Но тут же радостная мысль осветила его лицо:

- Давайте съездим завтра в горы! Вы были на Монблане? Нет? Тогда надо обязательно! Я могу заехать за вами утром, а вечером доставлю в полной безопасности обратно!

Я почувствовала легкое головокружение, будто пила в тот миг не кофе, а шампанское (наверное, Петр Вяземский понял бы меня). Вообще-то вся эта затея - поездка на Монблан с едва знакомым иностранцем - походила на большую авантюру, но странное дело: я успела проникнуться к Виктору таким доверием, что, не раздумывая, согласилась. После мероприятия я поделилась с Ильей своими планами. Он ничего не сказал, только как-то настороженно взглянул на меня и покачал головой.

Дома, в квартире Зуевых нас ждали «буря и натиск». Растрепанная Алина носилась из комнаты в комнату, перетряхивая всё на своем пути.

- Кольцо пропало! - выпалила она надрывным голосом. - Моё новое кольцо!

- Ну успокойся, - меланхолично ответил Илья, раздеваясь. - Сама его куда-нибудь засунула. В спальне смотрела?

- Я уже везде посмотрела, - ответила Алина, не переставая метаться по квартире. И вдруг остановилась передо мной:

- Нина, ты не видела моё кольцо?

Нет, я не видела.                     

- Вчера вечером, я хорошо помню, положила его вот здесь на секретере, а сегодня оно исчезло!

- А ты куда-нибудь выходила или к нам кто-приходил? - спросил Илья, направляясь на кухню.

- Ася только днем заходила, за свитером. А я мусор выносила.

- Ну, так ты наверное его вместе с мусором и выкинула, - послышался из кухни насмешливый голос.

- Я что, совсем идиотка?! - Алина упала в кресло, готовая разрыдаться.

Она избегала смотреть на меня, но я чувствовала висевшее в воздухе смятенье. Казалось, всё вокруг - секретер, шкафы, кресла - испытующе смотрит на меня и требует ответа. Что я могла сделать? Вывернуть свои карманы и сумку, вытряхнуть содержимое чемодана? Скучная многодневная пьеса грозила обернуться под конец фарсом.

- Ладно, не волнуйся, дорогая, - попытался успокоить жену Илья. Он поставил на стол тарелку с вареной курицей и отломил кусок. - Завтра я отодвину диван и мы тщательно посмотрим вокруг. Должно быть, закатилось куда-то.

Алина продолжала всхлипывать, глядя перед собой отсутствующим взглядом.

Я попрощалась и ушла спать.

Утром, как мы договорились, Виктор заехал за мной. Весь его вид излучал радушие и оптимизм. В машине мы тут же разговорились, словно продолжая вчерашний разговор - весело и непринужденно. Однако через какое-то время, взглянув на меня, Виктор воскликнул:

- Нина, вы совершенно неподходяще одеты! Там же холодно, очень холодно!

Да, я предполагала, что в горах будет холодно, поэтому поддела под куртку теплую кофту. Но этого, по мнению Виктора, было недостаточно.

- И обувь! Разве можно на каблуках! Господи ты Боже мой! Что же нам делать?

Я испугалась, что из-за моего неподходящего обмундирования поездка не состоится, но Виктор тут же нашел решение:

- Заедем к нам домой, там что-нибудь отыщется для вас.

По дороге Виктор успел кратко поведать мне о себе. Потомок русских мигрантов первой волны. Женат на швейцарке, имеет сына. Но сын - типичный швейцарец, по-русски не говорит. Почему не говорит? Если честно, то это он так решил: когда мальчик родился, отношение швейцарцев к СССР были далеко не дружественным. Зачем же было делать из ребенка пугало, белую ворону, усложнять ему жизнь? Тем более, что жена - швейцарка. Так и воспитали его. Но вот, что жалко: в прошлом году Алекс женился на алжирке, сокурснице. (Виктор многозначительно посмотрел на меня). Знаете, в последние годы здесь наблюдается большой приток мигрантов, особенно из мусульманских стран… Так что, если в Алексе еще есть частица русской крови, то в его детях ее будет уже совсем мало.

Виктор рылся в стенных шкафах, вытаскивая то одно, то другое, но все предлагаемые им вещи оказывались мне непомерно велики. Неожиданно в коридоре послышался шум и перед нами предстала невестка Виктора - приятной наружности девушка с тихим взглядом кофейных глаз. Узнав о причине суматохи, она тут же принесла мне весь необходимый комплект своей одежды: меховую куртку, теплые кроссовки, шерстяные носки, шарф и шапку. Всё подошло идеально. Поблагодарив Зиру, мы с легким сердцем отправились дальше.

Чем дальше удалялись мы от Женевы, тем неправдоподобнее казалась мне наша затея. Неужели возможно вот так, за один день, достигнуть Монблана? Но Виктор, бывавший там уже не раз, проявлял полную уверенность. Конечно, это раньше, в девятнадцатом веке людям требовалось много времени и сил, чтобы достичь вершины прославленной горы. Но теперь всё обстоит иначе: современные средства передвижения сделали это путешествие возможным даже для таких легкомысленных туристов, как я. Разумеется, множество людей тратят по-прежнему огромные усилия, чтобы достичь вершины своим ходом. Это сложное и опасное предприятие, особенно зимой. Но радость альпинистов в результате многократно превышает ту, что испытаем мы.

Мне казалось, наш разговор тек легко и благодушно, но Виктор, взглянув на меня в зеркало, вдруг спросил:

- Вы чем-то опечалены? - И, не получив ответа, заключил: - Не стоит ни о чем грустить. И жалеть ни о чем не стоит. - И добавил уже со смехом: - Вот я давно избрал для себя такой принцип: сначала сказать: «Всё замечательно!», а потом разобраться, что именно. Это очень хорошо работает. 

Миновав швейцарскую границу, мы оказались на территории Франции. Путь до Шамони, городка лежащего у подножия Монблана, оказался не таким долгим, как мне представлялось. Всё же европейские расстояния не сопоставимы с российскими! Через полтора часа мы были уже на месте. Узкие нарядные улочки вывели нас к канатной дороге. Подняв голову и увидев болтающиеся высоко в воздухе кабинки, я почувствовала себя не слишком уверенно, но отступать было поздно. То ли оттого, что солнце в Шамони по привычке щедро дарило свой свет, подбадривая горнолыжников, то ли от уверенного поведения Виктора - только нахлынувший было страх быстро покинул меня, так что, проплывая вскоре в металлической люльке над городком и раскинувшимися внизу долинами, я не испытывала ничего, кроме восторга. Постепенно из-за темной горной гряды, перерезанной белыми полосами снега, показалась величественная вершина. Монблан, увенчанный широкой ледниковой шапкой, гордо возвышался над всей округой, подобно царю, озирающему свои владения.                       

Всё выше поднимались мы - почти в небеса; всё ближе подступали огромные, кажущиеся неприступными скалы. Еще один марш на канатной дороге - и мы вступили на серые неровные камни Монблана, изрезанные многолетними ветрами и дождями. Весь привычный мир мгновенно отступил, скрылся внизу в тумане. А мой полет словно продолжался - уже на собственных крыльях, без какой-либо помощи. Самое первое сильное впечатление: воздух! Чистейший, холодный, прозрачно-кристальный - им невозможно было надышаться. Рядом, совсем близко, и дальше - по обе стороны - вздымались, словно пенистые волны в бурю, неровные края заснеженных скал. Морщинистые, вековые, они упирались в небо, разрезая проплывающие мимо тонкие облака, образуя таинственную цепь, обиталище неземных духов.     

Голос Виктора вернул меня к реальности. Глядя на мое лицо, он был, видимо, доволен достигнутым эффектом.

- Не холодно вам? - прокричал он сквозь ветер, пытаясь удержать готовую сорваться с головы шапку.                        

Тут только почувствовала я и холод, и ветер, услышала долетавшие сбоку голоса - рядом стояли еще какие-то люди. Легкое головокружение усиливало впечатление нереальности. Но чувство восторга не уходило, я словно летела над землей, над заботами и печалями, которые казались такими далекими и несущественными!

Узкая тропка вилась к вершине горы, от пропасти нас отделяло лишь небольшое металлическое ограждение. Лицо Виктора сохраняло спокойствие и безмятежность.

- Вам привычен такой пейзаж? - спросила я.

- О да! Я занимался альпинизмом. Да и в армии мы проходим обязательное обучение в снежных Альпах. При полном обмундировании, с саперной лопаткой. Однажды меня накрыло лавиной, и только благодаря этой лопатке я смог окопаться в снегу. А потом меня отыскал сенбернар. Чудесные это собаки! Столько людей спасли из-под снега! Вы ведь наверное знаете: они получили свое название от монастыря, где их держали для спасения людей. Сен-Бернар - так он назывался. 

Виктор указал куда-то рукой - взглянув, я онемела. Две скалы чуть поодаль соединялись узким мостом, и по нему перемещались люди! Но мы должны были пройти туда, и постоять на этом мосту, над бесконечной пропастью, чтобы понять: и это возможно, и это, оказывается не страшно! Восторг и радость! Бесконечный восторг! Желание находиться здесь долго-долго, чтобы впитать в себя эту холодную первозданную чистоту, понять, прочувствовать что-то новое, трудно постижимое.

Мы сидели в полукруглом кафе, прилепившемся к уступу скалы. Я предоставила Виктору сделать выбор: французское меню было для меня мало понятным. Нам принесли что-то очень вкусное и изысканное - какие-то viande sechee, epinard, medallons a la crème aux champignons[1]… Белое сухое вино. Взгляд, скользя по безупречной скатерти, проникал за панорамные окна - к близкому халцедоновому небу, к расщелинам в серых скалах, словно выстланным белыми половиками, к спускавшимся ярусами заснеженным елям.

- Вы давеча спросили, почему я не выучил Алекса русскому, - задумчиво произнес Виктор. - Дело, надо сказать, не только в отношении швейцарцев к русским. - Он помолчал, подыскивая нужные слова. - Дело в том, что нас, русских потомков, здесь очень мало. Все хорошо знакомы, узкий круг. Вы видели многих из них вчера. Мы часто встречаемся, говорим между собой по-русски. Но когда вас так мало, то неизбежно наступает вырождение, оскудение. Вы не представляете, какую радость доставляет нам возможность пообщаться с людьми, приезжающими из России! Это - как праздник! «Как после вековой разлуки/ гляжу на вас, как бы во сне, - / И вот - слышнее стали звуки, / Не умолкавшие во мне…».   Когда я был маленьким, у нас в семье говорили по-русски, и я чувствую себя в душе русским.  Но в повседневной жизни тебе не с кем поговорить, некому почитать русские стихи. Это мучительное чувство. От него я и хотел уберечь Алекса… Знаете, Нина, - добавил он, помолчав, - неразделенная речь - это гораздо горше, чем неразделенная любовь.

После полудня ветер усилился, и теперь его ледяное дыхание чувствовалось в полной мере. Надо было собираться в обратный путь. Мы постояли у металлического бортика на крошечной площадке, выдающейся над бездной. При взгляде вниз захватывало дух.

- Вот здесь они обычно и появляются, - Виктор указал на металлические поручни. - Вырастают из тумана, словно призраки, в тяжелой экипировке, в очках и шлемах, в ботинках на шипах. Эти альпинисты - отважные люди! Проделывают такой сложный путь! Обычно подъем занимает около восьми дней.

- Странно им наверное видеть здесь после долгого восхождения праздных туристов, попивающих колу!  

- А может, они наоборот, рады! - засмеялся Виктор. - Такой долгий подъем в ледяной вечности, и вдруг - живые люди!

 

Обратный путь показался мне быстрым и легким - словно мы неслись вниз по ледяной горке. Женева оглушила меня своей приземистостью и темнотой - спуск с небес оказался слишком стремительным.

В квартире Зуевых царило радостное возбуждение.

- Кольцо нашлось! - доложила сияющая Алина, едва я успела переступить порог. - В косметичке в ванной. Видимо, умывалась и сунула туда машинально.

В голосе Алине чувствовались извиняющиеся и заискивающие нотки, но даже, если бы оказалось, что кольцо найдено у меня под подушкой, это не смогло бы вывести меня из восторженного состояния, в котором я в тот миг находилась.

Недолгим застольем отметили мы завершение моего пребывания в Женеве, распив бутылку белого вина, купленного мною в Шамони. Упаковав свой не слишком потяжелевший чемодан, я погрузилась в глубокий сон - мне снилось, будто я лежу, накрытая снежной лавиной, и лохматый сенбернар тычется мне в плечо. Вечером следующего дня я была уже в Москве.

По возвращении вихрь различных дел закружил меня, и спустя некоторое время я заметила, что жизнь моя начала меняться к лучшему. Я получила повышение по работе, сердечная рана затянулась, появились новые друзья и интересы. Но лишь по прошествии долгого времени я в полной мере осознала, что рубеж переменам положила та женевская поездка, а точнее - поездка с Виктором на Монблан. Я вернулась из нее другим человеком, спокойным и уверенным в себе, понявшим, что сделанный мною жизненный выбор был единственно верным, что ни о чем не стоит жалеть и что всё в конце концов будет замечательно.

 

 

 

[1] Вяленое мясо, шпинат, медальоны в соусе из шампиньонов.

Алёна Кубарева

"Красивая жизнь"


Это, конечно, смех сквозь слёзы. Потому что речь - об отрывке из воспоминаний Галины Матвеевны, моей двоюродной бабушки. Отрывок - о Великой Отечественной войне.

...Вскоре после объявления войны мой брат Женя должен был эвакуироваться в Казань с авиационным заводом, на котором он в том время работал. Собраться надо было очень быстро, и быстро же – обдумать все вопросы. Сначала решили, что я также поеду – с Женей и его женой. Поэтому все мои вещи собрали и отправили в багаже... Но в самый последний момент я осталась в Москве.

Начались бомбёжки. На нашей улице стояли двухэтажные деревянные дома, и надёжного убежища близко не было. Поэтому нам приходилось бегать от Конюшковской улицы в метро на Смоленскую площадь. От нас это – очень далеко... А потом мы стали бегать в убежище, которое сделали в булочной Девятинского переулка. Это был также двухэтажный дом, но кирпичный, а в подвале его устроили убежище.

После объявления воздушной тревоги мы бежали, если можно так сказать, а на самом деле – шли, так как я всегда шла с бабушкой, а ей в то время было около восьмидесяти лет. И вот идём, спешим, а кругом уже сыплются осколки. Вспоминать даже страшно. Но в то время судьба наша была лучше, чем у многих других людей, так как мы остались целы. А сколько людей погибло, которые были рядом с нами?..

Однажды мы бежали в Смоленское метро, и по дороге в переулке был восьмиэтажный дом, в котором также было убежище. Мы всё же решили не идти в него, а пошли в метро. И именно в этот дом, как мы узнали назавтра, попала бомба! Все люди погибли...

А один раз мы решили остаться дома во время тревоги. Бабушка была у себя в комнате, а я с Мамой – в другой. Мы легли на одну кровать. Вот слышим: летит немецкий самолёт. У них был своеобразный противный, какой-то прерывавшийся звук. И вот слышим: ближе, ближе. Я смотрю на Маму – а у неё зрачки глаз всё больше, больше… И вдруг – ба-бах!!! Всё кругом посыпалось! Дверцы буфета открылись, посыпались стёкла, всё задрожало, стены затряслись, как от землетрясения. Потом оказалось – было прямое попадание в восьмиэтажный дом у Зоопарка, а это – очень близко от нас!..

Маму мобилизовали на Краснопресненский машиностроительный завод, в то время выполнявший военные заказы. Работала Мама сначала в литейном цехе. И только у неё была рабочая карточка. У бабушки – иждивенческая, и у меня – тоже. Но в феврале 1942-го я тоже пошла на военный завод №840 токарем, где и проработала до 1943-го.

Работала я на заводе по 12 часов. Неделю – днём, неделю – ночью. Как и всем остальным людям, нам было очень трудно с питанием. Мама от тяжёлой работы заболела. У неё было плохо с сердцем. А кроме того – дистрофия. Это – полное истощение организма. Она лежала в больнице на улице Герцена. Когда я навещала Маму, то не знала, как скрыть моё ужасное состояние – от того, насколько она была худа. На лице – одни глаза, туловище – кожа да кости. Трудно было себе представить, что такое состояние человека может со временем пройти.

Принести покушать ей было совсем нечего. Помню, в обед на заводе я завёртывала в кулёчек какую-нибудь пшённую кашу и несла маме в больницу...

На завод я пришла совсем маленькой, худенькой девочкой – хоть уже исполнилось мне двадцать лет. Специальной одежды у меня не было, и работала я в синеньком школьном халатике. На ногах были хорошенькие молочные туфельки. И были у меня две прекрасные косы, как вот на фото! Редко кто не оборачивался в мою сторону, проходя мимо...

...Работали по двенадцать часов. И очень трудно было в ночное время.
Однажды я чуть-чуть забылась, и коса моя попала в станок. Хорошо хоть, я не растерялась – сразу отключила мотор. Иначе с меня бы снялся скальп... После этого случая я стала завязывать косы назад и надевать косынку.

Работать было тяжело: большие нормы. Хотелось спать, хотелось есть, мучили тревоги. Иногда после работы шла домой и думала: «Неужели так будет всю жизнь? Неужели не сбудутся мечты об учёбе и я вот так и буду стоять у станка?..»

А дальше началась новая жизнь – с 1943-го, с года поступления в институт. Была ещё война. Я не хотела поступать в технический институт, а мечтала о ВГИКе. Затем подавала документы в педагогический на географический факультет, считая, что это будет связано с путешествиями. Но когда я встретила учительницу того класса, где была пионервожатой, она меня отговорила. И рассказала, что она стала учителем из-за несчастного случая. Раньше она была артисткой. У неё был хороший голос. Но она потеряла сына. Он утонул. И она от горя потеряла также и голос. Вот и пришлось ей менять профессию. Мне же она говорила: «Иди куда угодно, только не в школу!» И я, вернувшись из эвакуационного лагеря, из Елатьмы, забрала свои документы из педагогического института. С большим трудом – мне не хотели возвращать. После пошла работать на завод...

А после двух лет работы на заводе подала заявление в МИСИ. Но только для того, чтобы не потерять время учёбы. А потом хотела перейти в какой-нибудь гуманитарный институт.

Первый семестр занималась плохо. Думала, не сдам экзамены – ну, и хорошо, уйду сразу и не буду жалеть. Но экзамены за первый семестр я сдала и осталась на второй. Сдала за второй и не стала уже никуда переходить, так как жаль было терять год.

Так и осталась в строительном институте. Да ещё на факультете промышленного гражданского строительства, на конструкторском отделении!

Потом учёбой я увлеклась – я вообще увлекающаяся натура. Мне очень нравилась архитектура, хорошо давалось черчение. Графика была у меня хорошая. На первом курсе у нас был рисунок. Да и при поступлении в институт у нас был экзамен по рисунку, и я сдала его хорошо. Мне очень нравилось, что первый год мы учились в здании архитектурного института и дополнительно ходили на рисунок. Рисовали с натуры.

Есть было нечего, в аудиториях – дикий холод. Чернила замерзали в чернильницах. Сидели мы все одетые, в зимних пальто и шапках. В завтрак мы получали кусочек хлеба и холодный сироп на сахарине. Но учились, не унывали! Как все студенты, удирали с лекций в кино. Собирались на вечеринки, мечтали об окончании войны. О том, как мы тогда сможем свободно и весело проводить время, как будем уплетать, что захочется. И как сможем съесть сразу по целому свежему батону белого хлеба!..

Михаил Кромин

Стоянка поезда пять минут
 

Поезд шел сквозь снежную пустыню. Сергеев пытался смотреть в окно, но видел только свое отражение. Он прислонился лбом к черному стеклу и загородил свет ладонью, но все, что ему удалось рассмотреть – это две темные полосы с неровной границей – одна более темная – лес, вторая – посветлее – небо, и заснеженный откос, желтеющий от света вагона. Иногда появлялись похожие друг на друга небольшие станции с вокзалами из крашеного кирпича, остановившимися часами, пустой обледенелой платформой и незапоминающимися названиями -   …вка, …ово. Стук стрелок, переезд с мигающими красными глазами, один – два фонаря, темные дома и опять несущаяся навстречу чернота.

Постель застелена. На столе недопитый чай и журналы. Напротив с книгой удобно устроилась жена. Свет погашен, только над головой горят ночники. Монотонный шум быстрого движения и подрагивание создавали ощущение надежности и уюта. Сергеев с детства любил поезда, особенно такие, в каких он ездил последние годы – двухместное купе, вышколенные проводники, тапки, мыло и газеты в придачу. Ему казалось, что вместе с ним перемещается в пространстве и часть благополучного мира, в котором Сергеев жил с рождения. Сергеев с женой ехали в Ленинград – так по привычке он называл этот город, на премьеру спектакля.

Иногда ему приходилось ездить и в других поездах, где много людей, запах вчерашнего перегара, немытых тел и несвежей одежды, где нельзя пройти по вагону, не задев чьих-то ног в нестираных носках, где постоянный гул от разговоров и криков детей, вонь из неубираемого туалета и очередь к проводнику за серыми влажными простынями.  Там был другой мир – мир бедности и неустроенности, и мир Сергеева сжимался до размеров его тела. Как-то ему пришло в голову, что все люди разделены по своим мирам, и эти миры, как правило, не пересекаются. Любитель живописи, музыки никогда не станет своим, например, среди деревенских мужиков.  Не потому, что он лучше, а они хуже – мерзавцы бывают и там и там. Просто они другие. Человек, попавший из одного мира в другой, всегда будет ощущать его настороженность и враждебность и стремиться быстрее уйти.

Полоса леса стала прозрачней, потом и совсем исчезла. Сергеев увидел снежное неровное пространство с тускло освещенными постройками. Шум движения изменился, стал громче, появилось ощущение, что кто-то придерживает поезд. Пошли стрелки с синими фонарями, склады с разрисованными стенами, темное депо с выбитыми стеклами, несколько товарных вагонов, ржавые давно пустые цистерны. Путь раздвоился, растроился, размножился.  Сергеев видел истоптанный снег между рельсами, покрытый черным налетом и пятнами мазута. На пешеходной дорожке с надписью «Проход запрещен» стоял человек. Белые прожектора освещали пространство, и снег казался голубым. Вдаль уходил пешеходный переход над путями. Медленно проехал одноэтажный вокзал серого цвета с синими люминесцентными надписями – ВЫХОД В ГОРОД и КАССЫ. Некоторые буквы не горели, некоторые слабо мерцали. Платформа была кое-где очищена, в остальных местах желтоватыми ледяными буграми лежал снег. Ларек с пивом, кирпичная трехэтажка на вокзальной площади, две машины с включенными фарами.

Поезд остановился, наступила тишина. Женский механический голос за окном произнес – Скорый поезд номер … Москва - Санкт-Петербург прибыл на первый путь к первой платформе. Нумерация вагонов – с хвоста поезда. Стоянка поезда пять минут.  Где они берут этих женщин – подумал Сергеев. Сколько он не ездил, ни разу не слышал, чтобы объявлял мужчина или женщина с высоким голосом, на любом вокзале на любом языке говорила женщина с невыразительным неузнаваемым голосом.

Лязгнула сдвигаемая дверь купе. Послышались нервные голоса, быстрые шаги. Задевая за ковровую дорожку, к выходу катился чемодан. На платформе стояли люди. Интересно, думал Сергеев, кто они, как живут, всю ли жизнь прожили в этом дальнем райцентре соседней области или случайно здесь оказались? И какая сила занесла их сюда? Небольшая толпа с чемоданами и сумками пробежала вдоль поезда, женщина бегом катила коляску. Гуляли два милиционера с автоматами. Кто-то уезжал, кто-то оставался.

Электронный перезвон на вокзале призвал к вниманию, и тот же голос объявил – До отправления скорого поезда Москва – Санкт-Петербург осталось две минуты. Просьба пассажирам занять свои места. И через две минуты – Будьте осторожны. От первой платформы отправляется скорый поезд Москва – Санкт-Петербург. Какое-то время поезд еще стоял, затем незаметно тронулся. Опять пошли станционные постройки, трех - четырехэтажные дома, потом и они остались позади. И снова за окном пустая тьма.

Сергеев подумал, что на всем пространстве огромной страны есть всего несколько ярко освещенных пятен, между которыми светящимися гусеницами ползли поезда, перенося людей из одного благополучного мира в другой. Иногда на пять минут они останавливались во тьме, чтобы выпустить приехавших и впустить тех, которым посчастливилось купить билет.

Сергеев взглянул на жену. Она спала с книгой. Он осторожно взял книгу, погасил ночник и прислонил руку к ее прохладной щеке. Она в полусне прижалась к руке губами и отвернулась. Сергеев часто думал о том, зачем жил. Писал диссертацию, крепил оборону, работал на новых русских. И всегда всем был чужой, кроме семьи. Друзей у него не было. Сейчас дети выросли, живут своей жизнью, и единственным близким человеком во всей вселенной осталась жена – женщина, которую он любит вот уже пятьдесят лет.  И только сейчас Сергеев понял, для чего он живет – для того, чтобы вот так ехать с любимой женщиной в «знакомый до слез» город, поселиться в любимую «Октябрьскую» с видом на Лиговский, пройтись, держась за руки, по Невскому, а вечером в театр. Сергеев погасил ночник и, взглянув еще раз в окно, закрыл глаза.

Сергей Мельников

 

Капустница

​

В понедельник хозяин привёз художника. К среде на пустой стене бара появились горы, лес, озеро. В пятницу из озера высунул морду крокодил, в прозрачной воде засверкала рыбья чешуя, на ветвях расселись птицы фантастических расцветок и форм. В воскресенье утром хозяин поковырял пальцем нарисованного козла со смутно знакомым лицом и растолкал измученного художника, спящего на полу посреди смятых банок от энергетика.

— Долг оплачен, — буркнул хозяин, и создатель полотна, шатаясь от усталости, побрёл отдыхать, а наш бар открылся.

Картина была полностью готова: кроме козла появились лев с львицей, ягнёнок, совсем не страшный медведь. Рассмотреть в подробностях всех нарисованных зверей я не успел — хозяин взял меня за плечо и вывел наружу. За стеной, на выжженой траве, на надувном матрасе спал кто-то, плотно завернутый в шерстяное одеяло. Хозяин ткнул в него пальцем и сказал:

— Это Арсений, мой друг. Денег с него не брать. Всё, что съест или выпьет, пиши на отдельный счёт и сдавай мне... И не вздумай что-то приписать, полиняешь в разы сильнее, понял?

Ближе к обеду, когда солнце добралось до матраса, из-под одеяла выбрался Арсений — голубовато-бледный, как лягушачье брюхо, оплывший, с вислым животиком. Не открывая глаз, он взгромоздился на барный стул.

— Пиво и печеньку, — начал он фразой из барного анекдота.

— Печеньку не ешьте, я лучше орешков насыплю, — в том же духе ответил я.

Потом загуляла официантка и наш шофёр Феликс привёз новую. Я посмотрел на неё, посмотрел на водителя и спросил: 

— Сдурел? 

— Принимай пополнение! — уверенно ответил он. 

Перед барной стойкой стоял ребёнок: нежное создание мне по плечо, на хрупком стебельке — удивительный цветок: детская мордашка, щёчки-ямочки, огромные сияющие глаза с пушистыми ресницами, и вокруг всего этого ангельского великолепия — ослепительный шар кудрявых золотистых волос.

— Опыт работы хоть есть? — спросил я.

Она перевела на меня восторженный взгляд и ответила:

— Нет, но я быстро научусь! Честно-честно!

Фанерно-крашеную роскошь нашего пляжного бара она разглядывала, как сказочный дворец. Я с тоской воззрился на Феликса:

— Ну куда это дитё к нашим пьяным волкам выпускать?

— Намана-намана, — ответил тот. — других все равно нет.

Феликс уехал, я вручил ей швабру, она взяла и отправилась драить палубу. Без разговоров, с улыбкой, пританцовывая и подпевая чему-то, будто не грязная это работа, а игра в магазин или дочки-матери. Я позвал её раз, позвал другой — не реагирует. Подошёл сзади, слышу — напевает:

"Бабочки в моей голове...", — наушников под золотистым ореолом кудряшек не видно. Я тронул её плечо, она резко обернулась, вытаращив глазищи, вытянула затычки из ушей.

"Слышишь, "Бабочка", — говорю грубее, чем стоило бы и сразу, глядя в её испуганные глаза, об этом жалею, — когда бармен зовёт, отзываться надо!"

За соседним столиком похмельная официантка отпаивалась минералкой с лимоном, из кухни выглядывал повар — так к новенькой "Бабочка" и приклеилась. Иначе её больше никто не называл.

Вопреки опасениям, первая ночь прошла без напрягов. Бабочка порхала по столикам, легко проскальзывала сквозь пьяную, разгорячённую толпу, топчущую танцпол. Она не улыбалась, нет — она сияла.

"Господи, — думал я, — из какой же оранжереи тебя, чудо, выпустили?"

Тут заиграл знакомый мотив — диджей поставил какую-то ускоренную версию той песни, что напевала утром Бабочка. Она взвизгнула:

"Бабочки! Обожаю!"

С грацией девочки, исполняющей балетные па перед маминым трюмо, она выдала несколько пируэтов в обнимку с подносом, и все вокруг засмеялись, захлопали. Бабочка присела в глубоком реверансе и убежала на кухню.

«Какая ж ты бабочка? — подумал я. — Гусеничка ты в крапочку».

У этой сцены был ещё один зритель — Арсений. Он рассказывал какую-то пятьсот пятнадцатую байку про пьяных селеб в своём ресторане, я привычно-рассеянно протирал бокалы. Вдруг гладкая река его воспоминаний начала скакать по порогам, обмелела, а потом и вовсе иссохла. Я оторвался от протирки, смотрю — Арсений молчит, глаза опустив в бокал, и только крутит его по картонной "печеньке", а рядом со мной — запыхавшаяся улыбающаяся Бабочка.

Арсения не узнать: бросит незаметный взгляд на неё, и сразу прячет его в недопитое пиво. Бабочка, ничего не заметив, схватила тряпку и побежала, пританцовывая, столы протирать. Только ушла, Арсений посмотрел на меня так, будто у него кто-то умер, сполз со стула и ушёл. Кажется, впервые в жизни я увидел тот момент, когда человек внезапно и необратимо влюбился.

Под утро зал был почти пуст — сонно топталась вялая пара на танцполе, остальные: кого увезло такси, кого увели тёмные заросли окрестных кустов. Краем глаза я заметил какую-то несуразность. В арке под нарисованными густо-зелёными ветвями стоял Арсений. Он держался в тени, я видел только его бледное лицо с напряжённо сжатыми губами. Я вопросительно качнул головой, он он смотрел не на меня. В зале, тихонько напевая под нос, протирала столик Бабочка. Почувствовав мой взгляд, Арсений вздрогнул и отступил в тень.

С тех пор Арсений из бара больше не уезжал. Не знаю, как на другой смене, а на нашей он целый день бродил по залу, а по ночам спал на надувном матрасе за стенкой. Он рассказывал свои истории, но сбивался и замолкал, только появлялась Бабочка. Взглядом, полным боли и тоски, он следил за ней, густо краснел, ловя мой взгляд, и сразу заказывал выпивку. Пил недорогой виски, опрокидывая в раскрытый рот и занюхивая запястьем, все больше и больше пьянел, но каждый раз, когда я думал, что вот, сейчас Арсений наберётся смелости и подойдёт к Бабочке, он сползал со стула и, шатаясь, уходил к морю.

Так смена шла за сменой. Старшая официантка научила Бабочку своим нехитрым премудростям. Теперь, получив наличные со сдачей, она тоже поправляла салфетки, переставляла кувшинчик с цветочками — делала что угодно, лишь бы клиент сказал "Спасибо", на что улыбалась и отвечала: "Это вам спасибо!", ведь "Спасибо" клиента — это "сдачи не надо". Улыбаться Бабочка умела. От её улыбки невозможно было не улыбнуться самому, и, конечно, почти всегда сдача оставалась у неё.

Один раз, когда Арсений остужал голову в море, а все столы были помыты, заготовки сделаны, салфетки расставлены, Бабочка сидела на пустой кеге и сосредоточенно чиркала что-то в блокноте.

— Что рисуешь? — спросил я.

Она протянула блокнот:

— Смотри.

Конечно же там были бабочки.

— А где живот? — спросил я.

Она растерянно на меня посмотрела, растерянность сменилась пониманием, и по центру листа появился закрашенный кружок.

— Что это? — теперь не понял я.

— Пупок.

Всю смену я ходил и улыбался, а около часа ночи случилось то, чего я так долго опасался. Бывают такие наэлектризованные дни, когда люди, пьянея, не веселеют, а наливаются дурной злобой. Воздух в баре искрил и пах скорой дракой. Танцпол был пуст, по кухне заказов почти не было, с бара в зал шёл крепкий алкоголь. Моя опытная официантка ходила с каменным лицом и особенно старательно никого не касалась, одной Бабочке всё было ни по чём — то там, тот тут среди сгорбленных спин суветилась в ультрафиолете её футболка.

Я достал из морозилки ещё две заиндевевших бутылки водки и сунул на их место тёплую, а, когда закрыл дверь, а за ней стояла Бабочка. Её била крупная дрожь, ручки сжались в кулачки, глаза полны слёз. Странным движением, как сломанная механическая кукла, она дёргала подбородком в сторону зала и повторяла:

— Он... Он...

— Что "он"?! — спросил я как можно строже. На стойке лежал целый веер невыполненных заказов и истерика официантки мне была совсем не в кассу.

— Он...

Я сунул ей стакан с водой:

— Выпей, выдохни и скажи, что случилось.

Дробно стуча зубами, она выпила и выпалила:

— Он меня облапал! Усадил на колени и облапал! Он... рукой... залез ко мне... в трусики!

— Кто он?

— Мужик, пьяный, с "два-три".

Третий стол во втором ряду. У стойки ждала свой заказ вторая официантка.

— Знаешь, кто на "два-три"? — спросил я.

— Знаю. Мясной павильон держит на рынке, редкий мудак, и дружки такие же.

— Возьмёшь?

— Щас. Её стол, пусть учится.

Я посмотрел на Бабочку, и она замотала головой:

— Нет-нет-нет, я и близко не подойду, я лучше прям сейчас уволюсь.

Выхода у меня не было. На охране хозяин экономил, а я — не боец ММА. Хилый диджей, две официантки, да повар, который в кухню боком входил — вот и вся моя армия. Я выудил счёт столика "два-три", сумма на нём стояла приличная — я за две смены столько не заработаю — и пошёл.

 

Есть такая порода богатырей, свининой откормленных, водкой проспиртованных — кулаки с пивную кружку, ряха отпескоструена, на коленях — десятивёдерное тугое пузо. Вроде, и сала там на среднюю хрюшку хватит, а силы в ручищах немеряно. На меня и одного б хватило, а за "два-три" сидело четверо. Я встал перед ними, в чёрной жилетке, да в бабочке, уместный, как императорский пингвин в клетке с медведями. Один, что с краю, поднял тяжело голову: в счёте два литра бурбона, семь кружек пива.

— Слышь, халдей, — говорит, — мелкую позови, мы не договорили.

Я, едва не сорвавшись на козлетон, ответил:

— Она не будет обслуживать ваш стол.

— Ты, наверно, не понял. Мелкую сюда зови.

Я положил на стол счёт.

— Оплатите, пожалуйста, и я прошу вас покинуть наше заведение.

Он с преувеличенным вниманием вгляделся в бланк. Друзья зашевелились в предвкушении потехи.

— Не, слышали? — обвёл он взглядом друзей, и те поспешно заржали. — Я сейчас тебе ноги сломаю.

Я обречённо оглянулся. Из проёма кухни высунула испуганную мордочку вторая официантка, диджейский пульт по-прежнему брошен, Арсений, пьяный в дымину, спит где-то там на своём матрасе, на его счету сегодня стало на ноль семь вискаря больше.

Мне ужасно хочется сохранить и лицо, и морду — она у меня вполне востребованная, но понимаю, что чем-то одним придётся пожертвовать. Скорей всего, вместе с ногами. Как пленный солдат на допросе повторяет личный номер, я твержу: "Оплатите, пожалуйста, счёт и покиньте заведение", прекрасно понимая, что платить никто не будет, а из заведения вынесут меня.

Обидчик Бабочки поднялся, навис надо мной, от него несёт бухлом и кровью — запах сырого мяса въедается в кожу, его не вывести. Кругом толпа, но за бармена никто вписываться не будет: бармены гады, они обсчитывают и не доливают, на клиентах наживаются, официанток тискать не дают.

— Пока по-хорошему: мелкую сюда гони быстро.

— Она не проститутка.

— Она официантка. Если такая нежная, пусть в библиотеке работает. Давай, халдей! Ещё есть шанс на своих ногах уйти.

Я снова завёл:

"Оплатите, пожалуйста счёт", — повторяю эту фразу, как мантру, за неё кое-как и держусь. Вдруг чья-то рука сдвинула меня в сторрону, а на моём месте оказался какой-то пузатый коротышка.

— Ща разрулим, — крикнул мне кто-то в ухо, — ща кум ему разъяснит про места, где тот не был.

Случилось чудо: Бабочкин обидчик сник, осел на стул, и теперь коротышка-кум нависает над ним, а здоровяки-друзья разглядывают потолок.

— Он замначальника ОВД, этого урода как облупленного знает, закрыть может на раз, а тот на зоне не был ещё, глянь как моросит.

И правда, вижу: клиент лезет за бумажником, старательно отсчитывает деньги, слюнявя пальцы. Дёргает дружков — купюру разменять. Чей-то кум ждёт.

— А ты молодец, хорошо держишься! Иди ко мне работать, под тебя место освобожу.

Я обернулся и увидел мужчину, который часто мелькал в соседнем баре, но ответить ничего не смог — потянуло под рёбрами, кислота защипала горло. Опасность чудом миновала, и теперь накрывает откатом.

Мясник ещё раз не спеша пересчитал деньги и сунул в бокал, прямо в пиво утопил. Проходя мимо, толкнул меня в плечо, и я услышал его тихое: "Сочтёмся..."

Старшую официантку я нашёл на кухне, чокающейся с поваром.

"Вы охренели?! — От возмущения у меня отпустило сжатое горло. — Там очередь перед стойкой уже!"

Официантка умчалась в зал. Повар с каменным лицом поставил на весы пакет с яйцами и, покачиваясь, уставился на меняющиеся цифры — говорить с ним без толку. Я завернул в "шхеру", где отсыпаются после смены официантки. Бабочка сидела там, закрыв глаза и подпевая чему-то в своих наушниках. Я потряс её за плечо, она взмахнула ресничками с удивлением, видно от того, что я ещё жив.

— Иди работай. Они ушли.

Как ни в чём не бывало, подхватила поднос и поскакала в зал. Недолговечно детское горе. Пока стоял, приходя в себя, заглянула вторая официантка:

— Выйди, тебя Костян зовёт.

— Кто? — не понял я.

— Ну Костян! Хозяин "У охотника".

Я вышел в бар. Там стоял мой спаситель с деньгами. Я замотал головой, но он перегнулся через стойку и сунул их под клавиатуру.

— Подумай над моим предложением! — крикнул он и ушёл вместе со своим кумом.

Будто рассеялось напряжение, висевшее в воздухе — толпа беснуется, диджей уже на месте, машет руками, Бабочка порхает по залу, танцуя на ходу, повар храпит на кухне — будто и не было ничего. Только я вспоминаю тихое и тяжёлое, как камень, "сочтёмся" и с тоской думаю, что не ту работу себе выбрал. Вышел из ступора и наткнулся на любопытный взгляд официантки.

— Что он тебе предложил?

— Работу.

— Тю, и ты думаешь? Иди, он нормальный.

Утром приехал хозяин, ещё более угрюмый, чем обычно. Позвал за стол, долго сидел, уставившись на меня и не мигая, чтоб я полностью проникся моментом, потом пододвинул ко мне стопку счетов:

— Где счёт Лупатого?

— Кого? — не понял я.

— Мясника, с которым у тебя конфликт был.

Я выудил одну из бумажек и протянул ему, он глянул, с показной усталостью потёр глаза.

— По твоей вине мы потеряли постоянного клиента.

— Он приставал к официантке!

— Я этого не вижу, зато вижу счёт. Хороший такой счёт!

— Он чуть не изнасиловал нашу официантку!

— Расскажи-ка поподробнее. Он прям тут начал её насиловать? Разложил на столике...

— Он её облапал. Что я должен быть делать? Позволить ему распускать руки?

Он посмотрел на меня — так смотрит варан, когда ползёт за своей слабеющей укушенной жертвой.

— Ты не смог разрулить непонятку, не обижая уважаемых людей. Сумму этого счёта в пятикратном размере я вычту из твоего дохода. Иди сдавай смену.

Я только отошёл, и в баре появился мой ночной спаситель.

— Накосячил? — качнул головой Костя в мою сторону.

— А то ты не знаешь, — неприязненно ответил мой хозяин.

— Знаю. Хочу у тебя его забрать.

— Не пойдёт. Он мне денег должен.

— Много?

Хозяин назвал сумму. Костя свистнул, и хозяин недовольно пробурчал:

"У себя в рыгаловке свистеть будешь".

Хозяин небрежно махнул рукой, подавая знак, что аудиенция кончена, и Костя ушёл, поджав виновато губы, а из шхеры выпорхнула улыбающаяся Бабочка в ярко-жёлтом купальнике, с полотенцем на шее, и улетела на пляж.

Смену за сменой я расплачивался за своё мушкетёрство. Денег оставалось едва на проезд и дешёвый перекус. Официантки с поваром дербанили по утрам чаевые, а я высчитывал, сколько денег мне ещё осталось до свободы — работать тут дальше я не собирался. Не возьмёт Костян, и ладно, как-то выживу, хоть зимой баров и в разы меньше, чем барменов.

К "бархатному сезону" поток туристов стал пожиже, а публика посолидней. У диджея пошёл период "Дискотеки девяностых" и шансона, и совсем не французского, а Бабочка сделала неприятное открытие: её улыбка действует не на всех.

— Это что ещё за фокусы?! — Уже потому, как поспешно и незаметно Бабочка проскользнула в кухню, я понял, что передо мной её жертва.

Разъярённая дама трясла у меня перед носом счётом, который я выписал пару минут назад — колышется пересушенная кожа на руках, плещутся морщинистые коричневые медузы в чашах купальника. Всегда было любопытно: в скольких метрах от кромки воды у людей включается стеснение. Что в счёте я догадываюсь — за стенкой кухни тишина, какой не бывает в пустых помещениях. Когда так тихо в детской, страшно открывать дверь.

— Позвольте, я посмотрю.

Я расправил на столе смятый бланк. Единичка исправлена на четвёрку, тройка на восьмёрку, ещё одна единичка стала кривоватой семёркой, и всё не слишком умело. Итоговое число переправить не удалось, и оно тупо оторвано и в оставшуюся узенькую полоску вписано новое. В такой ситуации что ни сделай — всё плохо, а я так и не научился искусство нагло смотреть в глаза и не краснеть. У дамы раздуваются ноздри, как акула чует слабый запах крови подраненной жертвы, так она слышит кислый запашок моей вины — пусть не за себя, но без разницы.

— Разожрались на наших харчах, стыд потеряли! — радостно наращивая обороты, завелась она. — Мы с супругом кормить дармоедов не намерены!

Супруг за "один-два" понуро смотрит в стол — крашенные виски, тело с безнадёжными попытками сохранить форму под натиском домашних котлет. Бабочка-дурочка думала продать одну улыбку по цене часа эскорта, и кому? Стареющему каблуку с женой, опытной скандалисткой! Клиентка сразу разъяснила мой внутренний вопрос:

— На две минуты отошла — и на тебе!

Сумма их счёта ушла в минус вместе с тёплой бутылкой дорогого шампанского, которое пришлось оттирать под стойкой тряпкой. Простояла б она на полке ещё несколько сезонов, никому не нужная, не накосячь моя дорогая официантка. Выпроводив обсчитанных, захожу на кухню. По тому, как таращит выцветшие глаза повар, прикидываю, что под лежаком уже лежит пустой пузырь. Бабочка сидит со стаканом и невинно хлопает ресницами. Кладу перед ней счёт и жду.

— Ну не получилось, — говорит она и с хлюпаньем втягивает сок. — Зафакапила, бывает.

Я смотрю ей в глаза — они тёмные и холодные. Мне хочется увидеть там хоть какой-то проблеск вины, чтобы пробить, заставить прочувствовать, но нет: стальная броня, и броня не ребёнка, не знающего, что хорошо, что плохо.

— Сумму в счёте видишь? — тыкаю пальцем в корявые цифры. — Они не заплатили, плюс пузырь "Моёта" за десять косарей. Эти бабки ты мне должна.

— С чего это? — возмущается она.

— С того, что я твои косяки покрывать не буду!

— Там счёт не на эту сумму был!

— Не знаю. Не помню. В счёте эта сумма стоит.

— У тебя есть копия!

Я беру её за руку и выволакиваю наружу. От пляжа бредет унылый Арсений, но ловит мой тяжёлый взгляд и разворачивается обратно.

— Что с тобой происходит?

Бабочка смотрит на меня с детской злостью, но слова взрослые, хабалистые:

— Всё б нормально было, он в счёт не смотрел, на сиськи пялился. Отлистал бы не глядя, если б не припёрлась его кастрюлька.

— Кто?!

Словечко больно знакомое. Вторая моя официантка, которая во что только не вляпывалась и откуда только не выползала, зовёт так жён клиентов. Ну а кто ещё малу́ю дурочку жизни научит? Вот и она, только вспомни — уже высунула из норки любопытную мордочку — за ученицу переживает.

— Что в зале — нет никого? — спрашиваю её.

— Не-а, — говорит.

— Ну иди тогда салфетки разложи.

Исчезла, но больно тихо за стенкой — стоит уши греет.

— Морали мне читать будешь?

Никогда такой Бабочку не видел: губы сжаты в тонкую линию, глаза сощурены, набычилась. Молодая девчонка совсем — сколько ей? семнадцать? — а уже вижу хамовитую тётку, которая из неё лезет. Отвечаю:

— Нафиг надо.

— Типа ты не обсчитываешь?

— Обсчитываю, бывает. Знаешь, когда чел часами льёт мне в уши про свою конченную жизнь, я могу приписать ему пару бокалов, с него не убудет. Психологи за такие сеансы берут дороже. А то, что сделала ты — тупо нереально.

Бабочка больше не жжёт меня глазами, она смотрит на бредущих мимо туристов — бледных сегодняшних, вчерашних, как перезревшая хурма в расползающейся кожице, двухнедельных, цвета старой шоколадной плитки, буро-фиолетовой с проседью.

— Они всё равно тут все деньги спустят. Почему мне не забрать немножко?

Я молчу.

— Ненавижу!

И впрямь ненавидит. Губы трясутся как после встречи с мясником, глаза-щёлочки — чёрные щёлочки, злобные — и лицо постарело, осунулось.

— Вижу, синдромом ёлочной игрушки накрыло.

— Чем?

Она удивлённо посмотрела на меня, и ненадолго, на пару секунд, злобная жадная тётка исчезла, выглянула девочка-бабочка.

— Издержки жизни на курорте. Сезон начался — достали тебя из коробки туристов радовать. Закончится — обратно положат и до следующего лета вспоминать не будут.

— И чё делать?

— Да ничё! Виси и радуйся.

— Не хочу! Хочу, как они.

Мимо, плотоядно улыбаясь Бабочке, прошёл усатый дедок, его злобными тычками гнала шипящая тётка, похожая на сдувающийся аэростат.

— Правда, что ли? — Я проводил их взглядом. — Работай иди — они к нам заворачивают. И не вздумай со счётом химичить. Эта с калькулятором считать будет.

 

***

 

Я полностью рассчитался с хозяином, а Костя сдержал слово и сохранил за мной место, но пришлось выйти ещё на одну ночь, пока не привезли замену. Под утро к бару подкатил сверкающий кабриолет со столичными номерами. Из него выбрались трое упакованных парней — на каждом шмота больше, чем на лям. Бабочка в это время возвращалась из соседнего бара с баллоном сливок.

Тот, что был за рулём — классический скуластый красавчик-блондин — вдруг легко подхватил её на руки и закружил. Бабочка взвизгнула и, хохоча, заколотила его свободной рукой по плечу. Он поставил её на землю, навис над ней, и она стояла, задрав к нему личико. Даже из-за стойки я видел, как сияют её глаза. А ещё видел, как, пихая друг друга в плечо, стоят чуть поодаль два его друга и о чём-то перешёптываются.

Бабочка влетела в бар, парни остались снаружи. Она подошла ко мне и, глядя умоляющими глазами, попросила:

— Можно я на полчасика уйду? Пожалуйста-пожалуйста!

— Зачем?

— Мальчики меня пообещали на машине прокатить. Я только тут, по пляжу, проедусь, и сразу вернусь! Ну пожалуйста!

Наверное, я циничный и прожжёный, или просто опытный, и тоже катал так девчонок, хоть и не на такой крутой тачке, но у Бабочки такого опыта нет. Она смотрит на меня глазами, в которых нет ни капли понимания, куда и зачем повезут её эти три принца на белом спорткаре, и я просто ответил: "Нет".

Выслушал о том, что она никогда не ездила на кабриолете, о том, что Марик хороший, и у него такая милая улыбка, о том, что с ней ничего не случится, о том, что я ей не папа и не мама. На это я смог ответить:

— Не папа и не мама. Я тебе бармен, старший смены, первый после хозяина. Сдашь смену — хоть укатайся. Сейчас — работать!

— Так нету ж никого!

Этот Марик подходит ко мне, облокачивается о стойку.

— Чел, не душни! Отпусти девчонку, — говорит он мне и улыбается. Странно, но ничего милого я в его улыбке не вижу. Это улыбка обжоры, который занёс ложечку и готовится погрузить её в нежную мякоть тортика. Может и ладно — мне какое дело — вот только у входа ещё два таких же сладкоежки дурачатся, ногами машут, у них тоже ложечки, им тоже хочется тортика.

— Отпусти красавицу, покатаем и вернём.

На слове «покатаем» парень, ухмыляясь, пару раз ткнул языком в щеку изнутри. Бабочка смотрит на него восхищёнными глазами, она ту щёку не видит. Один из его друзей у входа заехал второму ногой в голову, притянул к себе, по спине хлопает: "Брат, прости!". Они ж как братья, а у братьев все общее.

Марик положил на стойку два косаря:

— Компенсация за неудобства.

Я отодвинул деньги. Эх, взял бы хозяин пенсионерок официантками — я б бед не знал.

— Иди на кухню, набей салфетницы, — говорю Бабочке. Она, надув губы, топает в указанном направлении. — Не поедет она, — отвечаю Марику. — Не имею права: у нас камеры. Отпущу — потеряю работу.

— Было б что терять. Хрен с тобой. Да и мелкая она какая-то.

Тут и спорить не с чем: и работа дерьмо, и хрен со мной, и Бабочка мелкая. Поищите, ребят, кого покрупней. Перегазовывая и кашляя, они сорвались с места и укатили, а старшая официантка сказала:

— Зря ты, взял бы деньги.

— Ты понимаешь, что они бы с ней сделали?

— Ну и ничего, не стёрлась бы. Поумнела б, может. А ты чего так её опекаешь? Сам что ли?..

Из кухни высунулась надутая Бабочка, сгрузила на стойку десяток набитых салфетниц и снова скрылась.

— Не, эта ещё нетронутая. И за что ей столько счастья? — и протянула с завистью: — У меня такого ангела-хранителя не было.

Я промолчал. Это моя последняя смена — завтра я переберусь в бар напротив, к живому и человечному Косте, и забуду этот "Райский уголок" со всеми его животными, живыми и нарисованными, как страшный сон. На том и Бабочкина опека кончится, дальше — сама. Я неправильное прозвище ей дал. Гусеница она, только пора уже вылупляться.

Через день я сменил бар. Теперь вместо райских кущ меня окружали патронташи, муляжи ружей, битые молью чучела, но я быстро перестал обращать на них внимание. Здесь, в этой нелепой обстановке охотничьего клуба на пляже, я понял, как душно было на прежнем месте.

Через узкую дорожку, за косой решёткой по-прежнему прятались от злого хозяина в райских кущах добрые звери, устало взмахивала крыльями Бабочка, юркой крыской сновала её опытная напарница. Я наблюдал за ними, как смотрит посетитель зоопарка за его обитателями — с интересом, жалостью и облегчением, что между мной и зверями — решётка.

За стойку там встал новый бармен — болезненно худой парень с затравленным взглядом, и я сделал очень неприятное открытие: я понял, по какому признаку хозяин "Райского уголка" нанимает барменов. А, как понял, дал себе слово, что никогда больше я не позволю страху отразиться в своих глазах, никогда не вскину виновато брови — ни одна работа не стоит этого, ни один хозяин не достоин.

На третью смену в мой бар заглянул неожиданный клиент. Дело было утром, пересменка закончилась. С моря дул холодный ветер, и я раскатал с той стороны мутные полиэтиленовые экраны, а, когда обернулся, увидел Бабочку.

— Привет! — слабо пошевелила она пальцами.

— Привет. Соскучилась?

— У тебя есть время?

Я оглянулся на пустой пляж. Ночной шторм намыл кучи водорослей и их никто не убирал. Конец сезона — туристы ходят по музеям, напиваются в номерах, а наши распахнутые всем ветрам бунгало стали неуютны. Скоро мы раскрутим столы, скатаем навесы, упакуем в ящики бокалы и кофейные чашки, обмотав их бережно бумажными полотенцами. Заказанный грузовик вывезет всё летнее в какой-нибудь пустой гараж, и будет оно припадать пылью в темноте до следующего мая.

— У меня есть всё время мира, — ответил я ей строчкой из любимой песни.

— Столько не надо, — улыбнулась она. — Сделаешь кофе?

Мы сели за столик, она долго, уставившись в стол, мешала в чашке давно растворившийся сахар. Потом, наконец, подняла глаза.

— Мне нужен дружеский совет, — сказала она.

— Неожиданно. Почему я?

— Оказывается, больше не к кому... Ты умный, и, кажется, тебе от меня ничего не нужно.

Я заглянул ей в глаза. В них больше не было яркого, восторженного света, с которым она пришла в мой бывший бар в первый день работы. Привези Феликс её сейчас, у меня не было б ни капли сомнений, что она справится с работой.

— Ты говорил, что мы ёлочные игрушки.

— Мало ли что я говорил? — отмахнулся я.

Она помотала головой:

— Нет. Я не понимала, пока ты не сказал. Мы — «люди на сезон». Мы все — ёлочные игрушки, сверкаем на ёлке, а разобьёмся — так и не жалко.

— Тань! — Господи, я впервые назвал её по имени, потому что мне надо было, чтобы она меня сейчас услышала, как услышала тогда, когда я ей втирал про эту дурацкую коробку. — Мы люди — и они люди, мы живём от сезона к сезону — и они живут от отпуска до отпуска. Нет никакой разницы.

Она капризно, по-детски стукнула кулачком по столу, только ничего детского не было ни в злых её глазах, ни в заострившихся чертах лица.

— Не могу! Я не дешёвая игрушка, у меня есть цена! — выкрикнула она и потупилась: — Прости. Арсений предложил мне уехать.

— Куда?

— К нему. Он хорошо зарабатывает, у него красивый двухэтажный дом под Москвой.

— Он тебя замуж зовёт, что ли? — удивился я.

— Нет. — она закатила глаза и выпустила воздух сквозь сжатые губы. — Я б и не согласилась.

— Ничего не понял. Ты просто полетишь с ним, чтоб пожить в его доме под Москвой?

— Я ещё ничего не решила!

Она вдруг схватила мою руку.

— У тебя есть что-нибудь покрепче? Мне сейчас очень надо.

Я ушёл за стойку и плеснул в бокал коньяка. Мне не нравился этот разговор, но я не мог его оборвать — до сих пор я чувствовал дурацкую, никому не нужную и толком необъяснимую ответственность за свою бывшую официантку. Бабочка сидела за столом, голова в полоборота. Я глянул через дорогу и увидел в глубине соседнего бара Арсения. Он стоял в арке, обрамлённой ветвями райских деревьев и смотрел на нас. Поймал мой взгляд и исчез. Я протянул Бабочке бокал, она выпила его залпом и уткнулась носом в сжатый кулачок.

— Дело твоё, — сказал я, опустившись на стул. — Не дешевишь?

— А больше никто не предлагает! — зло ответила она.

Вот оно, взросление — у всего появилась цена: у чувств, жизни, тела.

Под вечер я заметил на пляже Арсения. Он сидел на топчане, зябко кутаясь в махровое полотенце, я присел рядом и спросил:

— Когда уезжаешь?

— Послезавтра.

Арсений протянул мне ополовиненную бутылку виски, но я отказался, и он, пожав плечами, присосался к горлышку.

— Что-то ты не сильно рад.

— Я рад, — сказал он. — Я очень рад. Она тебе сказала?

— Да.

— Значит, решилась.

— Думаешь, полюбит?

Он посмотрел на меня как на идиота.

— Ты сейчас серьёзно? — спросил он. — Посмотри на меня.

Он скинул с плеч полотенце, обнажил красноватое конопатое пузо, вислые сиськи, торчащий бледной загогулиной пупок. От этого дряблого тела, и от вызова в его глазах, а ещё больше от того, что кроме вызова там было и требование пожалеть его, я разозлился:

— Кончай бухать, пойди в спортзал, найми тренера, займись собой — деньги у тебя на это есть!

— Вам, красавчикам. всё легко достаётся — девчонки сами вешаются. Зал-шмазал... Ничего не изменится! Ни-че-го! Так хоть на время она моей будет. Не за деньги...

— А за деньги, — закончил я за него.

Я встал и заботливо укрыл его сброшенным полотенцем.

— Мне, в принципе, похрену, — сказал я тихо, безуспешно пытаясь поймать его взгляд. — Я вообще не знаю, какого пошёл с тобой разговаривать. Какое-то дурацкое чувство, что каждый из вас что-то ценное и невосполнимое сейчас на кусок пустоты меняет, но дело ваше. Что я вам, папа, что ли? Отдыхай, Арсений! — Похлопал я его по плечу и ушёл к себе.

Он долго сидел там же, сгорбившись под аляповатым пляжным полотенцем — время от времени запрокидывал голову, и тогда блестело в закатных лучах тёмно-зелёное стекло.

Через два дня Костя приехал в прекрасном расположении духа.

— Сегодня гуляю! — заявил он с порога. — Решил проблему с зимним баром. Готов работать со мной дальше?

— С радостью! — ответил я искренне.

— Тогда неси… Что у нас там осталось подороже? Давай "Курвуазье" и два бокала.

— Кого-то ждёшь?

— Тебя.

— Я на смене.

Он комично заозирался по сторонам, потом выдал:

— Так нет никого — конец сезона! Твоя работа сегодня — пить со мной.

Я взял бокалы, собрал на пустой кухне немудрёную закуску. Вернулся к Косте и, на всякий случай, вопросительно посмотрел на него, но получил недвусмысленный жест: садись. Я разлил коньяк, подцепил кусочек сыровяленной колбасы.

— Сезон умер! Да здравствует зимний сезон! — провозгласил Костик, и мы сдвинули бокалы.

Через полчаса я притащил пледы — с моря неслабо задувало. Я хотел уже опустить экраны и со стороны дороги, но Костя остановил меня:

— Подожди, — сказал, — у соседей какая-то движуха, давай посмотрим.

Сначала Феликс привёз хозяина. Тот бросил неприязненный взгляд на меня с Костей и вошёл внутрь. Может, это был его обычный взгляд — других я ни разу не видел. Внутри заметались люди — в "Райском уголке" до сих пор работала полная смена. Потом подъехал мерседес, из кабины выскочил водитель, распахнул дверь, и из салона выбрался Арсений. В этот раз он был не в плавках, как я привык его видеть — джинсы, кросовки, клубный пиджак, белая рубашка с расстёгнутым воротом. Теперь он выглядел настоящим гостем из столицы.

— Это в честь чего такой парадный выезд? — удивился Костя

— Скорей всего, ради Бабочки, — ответил я.

— Умеет... — протянул Костя с уважением.

Хозяин с Арсением сели за столик. Арсений получил пачку счетов, Бабочка принесла калькулятор и скрылась на кухне. Они долго тыкали друг другу бумажки и стучали по кнопкам, потом Арсений бросил на стол пачку денег и провёл ладонью. Жест недвусмысленно говорил: "Всё". Хозяин поджал губы, но взял деньги и положил в карман. Арсений встал, протянул руку. Хозяин не сдвинулся с места. Арсений тряхнул рукой. Хозяин сунул ладони подмышки.

— Кажется, дружба кончилась, — констатировал Костя.

— Похоже на то, — ответил я и подлил в бокалы.

Арсений вышел из бара, под руку его держала Бабочка. Хозяин так и сидел, нахохлившись, за столом. Бабочка вдруг вскинула руку с задранным средним пальцем. Арсений предупредительно открыл перед ней дверь машины. Бабочка повернулась, увидела меня. Я отсалютовал ей бокалом, но она опустила взгляд и скользнула в салон. Следом залез Арсений, и машина укатила.

— Изгнание из рая! — расхохотался Костя.

— Какое там изгнание? — отмахнулся я. — Детство кончилось, Адам и Ева повзрослели, вечной жизни, оказалось, нет. И пошли они добывать хлеб насущный телом.

— Жестоко, — усмехнулся Костя, — но по сути верно. Поверь отцу двух повзрослевших дочерей. За детей!

Мы сдвинули бокалы.

— Не знаешь, почему так грустно? — неожиданно для самого себя спросил я.

— Знаю. Взросление всегда грустно, потому что оно так же необратимо, как старость и смерть, а ещё у нас коньяк кончился.

— Попроще есть. Пойдёт?

— Неси!

Я ушёл за стойку, где стояли коробки с завёрнутыми в бумажные полотенца бокалами. Завтра я упакую, что осталось, и грузовик увезёт всё летнее в зимний бар. Жизнь продолжается, Костя договорился.

Елена Громова

Месяц из долгой счастливой жизни

            Жизнь у пенсионеров  разная. Летом туристические теплоходы выпускают на берег толпы бабушек и дедушек в белых одеждах.  Говорят они   на финском,  английском или французском языках. Это западные пенсионеры заслуженно отдыхают и мир смотрят.  Может и не все западные пенсионеры могут себе это позволить, кто их знает.

Да и наши, российские очень по-разному живут. Не будем говорить о тех, у кого дети стали новыми русскими, чиновниками или знаменитостями и при этом не забыли родителей;  о тех, кто работал в органах правосудия и на государственной службе и о тех, у кого дети отбирают последний рубль, чтобы купить бутылку водки или тройной одеколон. Будем говорить о среднестатистическом российском пенсионере. Многие из них ещё в советские времена, когда не пенсионерили,  построили  дачки вокруг города. По выходным  ездили на свой участочек в шесть соток, тащили  каждую досочку и строили, или брали кредит и собирали каркасный домик, за который потом год или два расплачивались.

Очередной отпуск тоже проводили там, то участок надо освоить, то баньку построить, то теплицу. Да и на зиму запастись дарами леса надо. Хорошим  подспорьем в деле проживания от зарплаты до зарплаты служили сушеные и солёные грибочки, варенье из морошки, брусники, клюквы. Выйдя на пенсию, они уезжали на дачу в мае и возвращались в город в октябре. Там разработан каждый клочок земли и расписана каждая неделя  жизни: когда и что сажать, поливать, полоть, собирать, варить, сушить, солить, закатывать. Внуки тоже там всё лето паслись, всё-таки на воздухе. Разве уедешь куда-нибудь от этого? Да и на что? А дача и летом и зимой кормит. Любили и любят пенсионеры дачи и «отдыхают заслуженно» на земле с удовольствием пока инфаркт или инсульт на грядке не схватят. А до этого они вполне счастливы.

Мы же поступили проще – купили дом в городе. Ездить никуда не надо, собираться, добираться. Пятый год ремонтируем, благоустраиваем, пристраиваем. И тоже довольны.  Планы грандиозные и если время ещё отпущено, то выполним. Но планы планами, а жизнь своё подбрасывает. Не зря народная мудрость говорит: «Не живи, как хочется, а живи, как можется». Иногда приходится делать перерыв  в осуществлении своих планов. Вот я и хочу рассказать про месяц такого перерыва.

Месяц этот – ноябрь. У меня ноябрь особенный. В этом месяце родилась я и мой единственный брат, только на год раньше. А ещё в советские времена в ноябре отмечали годовщины Великой октябрьской социалистической революции. Отмечали праздник весело, с удовольствием. Верили. Оказалась она совсем не великой и даже, можно сказать, – ужасным переворотом. Но это тема другая, сейчас не о ней. В ноябре дни рождения у многих моих знакомых. Например, на работе мы объединяли три дня рождения в один, потому что в ноябре в нашем небольшом коллективе их оказалось несколько. Ведь не будешь каждый день праздновать.

За удивительную урожайность на детей ноябрь должен благодарить зиму, а точнее её последний месяц – февраль. Темно и холодно, вьюги такие, что из дома выходить не хочется. Усталость от зимы, тоска по весне и любви. А результат – нарожали в ноябре, и рожать продолжают. Страны меняются, строй в них, правительства, а времена года, слава Богу, неизменны.  В моей жизни наступил шестидесятый ноябрь, обещавший подарить третьего внука. Два старших уже школьники. Очередной, юбилейный ноябрь оказался запоминающимся. Но, всё по порядку.

Осенние каникулы у школьников. Меня это касается, потому что очень люблю, когда внуки приезжают на каникулы. Первого ноября в воскресенье встретили в девять утра московский поезд, приняли в объятия любимых внуков. Их мама привезла на неделю. Сама же вечерним поездом обратно – работа. К вечеру у старшего внука, десяти лет, поднялась температура. Мама, наша старшая доченька, засомневалась: ехать или нет? А надо сказать, что она месяц назад устроилась на новую работу. Представляете, через месяц уже на больничном? Мужа из-за кризиса сократили, другую работу найти не успел. В нашем мире всё меняется слишком быстро. Полтора года назад дочка подарила нам машину, а наступил момент и сама выкарабкивается. Уверена выплывет. Но, работа – важно, поэтому попыталась успокоить:

‒ Ну, что волнуешься? Вылечим, езжай спокойно.

Уговорила, проводили. Через час после её отъезда у внука температура поползла вверх. Горит весь – уже под сорок, рвота. Тяжело мальчишке очень. Хорошо ещё у нас помещений много, есть куда изолировать больного от здорового. Лекарства ребёнок принимать не мог, сразу обратно выворачивало. Поила его водой по ложечке через каждые десять минут. Дедушка за водкой сбегал. Не держали её, не пили у нас. А если смешать водку с уксусом и водой да протереть ребёнка температура снижается. По телевидению без конца страсти рассказывали про свиной грипп, количество летальных исходов считали. Ночью страшновато стало, скорую помощь вызвали. Врач скорой послушала мальчика, предложила в больницу. Представила я, как внук будет лежать в тёмной палате без меня и без мамы. Нет, думаю, никто там возле него всю ночь сидеть не будет, а я буду.

Какая мать не знает таких ночей? И страшно, и тяжело, а не можешь отойти от ребёнка. Ночь кажется длинной-длинной. Посматриваешь на часы, утра ждёшь, к дыханию ребёнка прислушиваешься, дышит ли. Почему-то днём не так страшно. Вернее, не днём, а уже с шести утра. Даже, если это зима и совсем темно на улице в шесть понимаешь, что уже утро. А если до утра дожили, то всё будет хорошо.  Вот и сидишь, водичкой поишь, мокрое полотенце на головку кладёшь, то укрываешь, когда знобит, то раскрываешь, когда жаром пышет. И так час за часом.

Не думала, что такое ещё повторится. И не важно, что тебе не двадцать пять и это не доченька. Тогда, в молодости, ещё и глаза слипались и в сон изредка проваливалась. А потом совесть мучила и мозг сверлила мысль «Как же ты можешь хотеть спать, когда твоему ребёнку плохо?». То вдруг жалость к себе накатывала. Все спят, окна в соседних домах тёмные. Страшно и очень одиноко. Руки, на которых лежал ребёнок, затекали и немели, спина ныла, голова тяжелела. Такими ночами вспоминалась Таня из пьесы Арбузова. Вот она могла не спать и себя не жалеть, когда ребёнок болел. Потом вдруг на мужа злость появлялась: «Вот он спит себе, а я тут одна!». И тут же следом другая: «Ему ведь на работу утром, а у меня больничный».

И вот опять. Стрелки на часах подлые, еле тянулись. Мысли шарахались от одного к другому. Всякие ужасные примеры из жизни в голову лезли. Не дай, господи!

Тогда, в молодости наплевала, что нас атеистами растили. Кроме как к нему, всевышнему, не знала к кому обратиться. Вот и просила его неумело, коряво – только помоги. Верила, ой как верила в тёмные  тревожные  ночи! На коленях стояла перед кроваткой и молила «Помоги, господи! Пусть мне тяжело будет, только не ей! Виновата в сомнениях, в осуждениях, в гордыне, да мало ли ещё в чём. Прости. Прости меня грешную. Меня накажи, меня. Ребёнку помоги, век не забуду и от тебя неотрекусь».

Думала, что у меня такие страшные ночи уже позади, ан нет. Ещё одна… Лишь бы ему полегчало.  Сомнения раздирали, может зря в больницу не отдала к врачам поближе? А когда смотрела в больные, несчастные глазки, понимала, что любовь рядом тоже лекарство. Его успокаивала:

‒ Всё будет хорошо, родной, скоро тебе полегчает. Давай ещё глоточек сделаем. Не бойся я не уйду. Закрывай глазки, я тебя поглажу. А внук спрашивал:

‒ Бабушка, а ты не отдашь меня в больницу?

‒ Да что ты, мы справимся, вот только давай свечечку поставим. Она температуру снизит. Неприятно, зато легче. Сейчас бабушка тебе опять полотенце холодной водичкой намочит. Так лучше?

Долгожданное утро наступило, а болезнь не отступала. Градусник продолжал пугать. День выдался сумасшедший: вниз на первый этаж вынести горшок у лежащей с переломом шейки бедра мамы, накормить её и младшего, а между всем этим – наверх, дать старшему ложечку воды, жаропонижающее, посмотреть, не рвёт ли.

Заехала доктор. Тоже всё бегом, вызовов много, грипп. Смотрела, слушала, выписала лекарства и оставила направление в стационар, если станет хуже. Но, главное, что в лёгких чисто и симптомов менингита нет. Заверила врача:

– Мы постараемся, чтобы хуже не становилось.

Дедушка носился в аптеку, в магазин за продуктами. Вторая дочь на последнем месяце беременности не могла помочь из-за вируса. Выручала тем, что младшего прогуляться брала, чтобы не закис совсем. А если верить Комаровскому, на улице вирус не передаётся. Мама внука звонила несколько раз в день: «Как вы? Какая температура? Может мне приехать?» Если бы от маминого приезда дети выздоравливали, то конечно. А так, какое значение, которая из мам рядом?

Ура! Лекарства начинали действовать, облегчение наступило к вечеру второго дня. Следующая ночь прошла спокойнее. Старшенький оживал. Слабенький, с головокружением, ходить, играть, читать не мог, но слушал с удовольствием. Сидела рядом и читала вслух. Чтобы ничего не упустить, написала на листе бумаги названия лекарств  и отмечала, во сколько и что принимали. Температурный лист завела, как в стационаре. Температура снижалась каждый час на две десятых градуса, это радовало. Трудно себе представить, что температура тридцать восемь и шесть может так обрадовать. Ещё раз убедилась, как прав Эйнштейн. На третьи сутки поняла, что  мы выбрались. Но…

Выдал температуру младший. Второй этаж дома превратился в лазарет. Правда, младший переносил всё легче. Температура так не поднималась, рвота не донимала, просто спал, спал и спал. У меня уже два листа с отметками о приёме лекарств и замерами температуры  образовались.

Чуть детям полегчало, придумывали, чем заняться. Хорошо, что любили журналы  читать. Но, не весь же день читать. Да и приближался день рождения сводной сестрёнки. О подарке задумались.

‒ Бабушка, пойдём за подарком для  сестрёнки, ‒ предложили внуки.

Бродить, да ещё по магазинам, когда грипп свирепствует? Не желательно. Постаралась выкрутиться и предложила:

‒ Давайте сами сделаем подарок. Купить-то просто, особенно на мамины деньги.

‒ Что же мы можем сделать?

‒ Красивую кожаную шкатулку. Зато такой больше ни у кого не будет.

Наступили приятные моменты. Несколько дней мы раскрывали книгу «Поделки из кожи», раскладывали инструменты, кожу, клей, картон, красивую ткань для внутренней отделки и в шесть рук резали, клеили. Получилось здОрово! Внукам понравилось и мне тоже.

Каникулы кончались, но об отъезде и речи быть не могло. В Москве объявили карантин и школы закрыли ещё на неделю. Дети остались. Грипп в городе слегка затихал. Главное, что выздоровели и мы могли гулять, ходить в боулинг, в общем отдыхать. Но…

В пятницу шестого ноября вечером позвонил младший зять с сообщением, что отвёз нашу младшую дочку в родильный дом. Хоть до срока ещё две недели, схватки уже каждые три-пять минут. Вот, вот третий внук появится. В родильном доме карантин по гриппу не сняли и зятя для поддержки не пустили. А они так этого хотели.

Вечер плавно перетекал в ночь, а мы мотались из угла в угол, ждали, звонили. В двадцать три – нет, в полночь – нет, в час – нет, в два – нет.  Дёргать  работников родильного дома неудобно, спать невозможно. Бродим по дому и ждём. Попросила дежурную сестру  позвонить в любое время и продиктовала номер телефона.

‒ Не волнуйтесь, позвоним, ‒ ответила та доброжелательно.

И действительно, позвонила в пять тридцать:

‒ Родила, мальчика. Три килограмма шестьсот восемьдесят грамм, пятьдесят четыре сантиметра.

Бедная девочка, столько мучилась. Но, слава Богу, всё хорошо. Счастье-то какое!

Дома они ремонт закончить не успели. Не хватило дней  восемь-десять. А у нас вирус гриппа, дети. Решили, что мама с новорожденным едет домой. С внуками бегали к родильному дому, вернее ездили. Дети на заднее сиденье, я за руль и вперёд. Выписать обещали в среду. В понедельник пришла к дочке и зятю домой посмотреть, всё ли для малыша приготовлено. Утром во вторник, как всегда мамин горшок, завтрак, детей с дедушкой в боулинг, сама в магазин собралась докупать ползунки, памперсы. В одиннадцать раздался звонок от новоиспечённой мамочки:

‒ Меня сегодня выписывают. Выписка до половины второго.

Наша замечательная медицина! Палату им понадобилось освободить. А ей назавтра только швы снимать:

‒ Ничего, ‒ сказали наши отзывчивые медики, ‒ придёте завтра к девяти утра.

Это на четвёртый то день после родов! От четырёхдневного ребёнка! Но возмущаться некогда, опять за руль в магазин и в роддом. У нас с зятем на всё целых два с половиной часа. Что такое аврал мы с Советском Союзе, знали не понаслышке. Прорывались. В тринадцать тридцать моя машина стояла возле родильного дома. Зять с приданным и цветами умчался в комнату выписки. Вынесли внука, доченька, еле передвигаясь, села в машину. Отвезла я их домой в ремонтируемую квартиру. Нет, они не лодыри, что так затянули. Они большие трудяги и творцы. Только пятого ноября, в четверг открывалась международная выставка «Отпечатки», посвящённая Белому морю, на которой они представили проект. Делали его полгода. Труд огромный. Триенале  посвящена современному искусству. Зять не спал сутками, чтобы собрать их совместное детище – инсталляцию «Физиологус». В четверг состоялось открытие, в пятницу рожали. Удачно получилось, хорошо, что не наоборот.

Вот так седьмого ноября к нам вернулся праздник в виде дня рождения третьего внука. Это ли не счастье! Изменился статус бывшего младшего, он стал средним. Старший остался доволен, ведь его место в этом строю уже не изменится никогда. В пятницу, тринадцатого старший и средний уезжали домой, в Москву, с маминой подругой.

В девятнадцать часов мы с дедом помахали руками старшим внукам у вагона фирменного поезда Карелия и под звуки песни «Долго будет Карелия сниться» сели в машину и отправились за младшим. Надо закончить ремонт в квартире, поэтому на десять дней, которых не хватило, они переехали к нам. Мы уступили им спальню на первом этаже и перебрались наверх. Дело привычное. Радость в доме!

Удивительно, беременных гоняют на какие-то занятия, а уходу за детьми не учат. Спасибо Комаровскому,  написавшему  книгу, куда можно заглянуть и найти что нужно. В своей памяти тоже роемся, но нынче всё изменилось. Мы кормили по часам, ночью перерыв, водичкой поили, пеленали первое время. Теперь корми, когда захочет, ночью тоже. Воды, оказывается, грудничкам не требуется. Молоко это и еда, и питьё. Выдавай по первому требованию. Чем это в будущем аукнется, вопрос риторический. Поживём, увидим. Старшая дочь, которая тоже ждала появления племянника, делилась своим опытом, её подруга своим. Девчонки толковые – много полезного знают. Я помогала, чем могла, учитывая, что зять всё время на работе. Но…

Заметила, что дочь не восстанавливается после родов, а наоборот чувствует себя всё хуже. Созвонилась со своим врачом, которому доверяю. Поехали на приём, получили направление на УЗИ. После него ошеломляющее известие – срочно в стационар.

– А маленький? – опешила я.

– Можете возить на кормления, – великодушно разрешили в больнице.

Сидела полдня на телефоне, искала, где могут взять с ребёнком.  Во всём городе нигде! Дочь плачет, мы с зятем шоковое состояние прятали за показным спокойствием. Со страхом думали о первой ночи без маминой груди рядом. Носились по аптекам в поисках бутылочек и сосок, которые не приведут к отказу от груди. Лезли в того же Комаровского. Покупали кучу российских сосок по его совету и экспериментировали с прокалыванием дырок. Долго и безрезультатно. Тут одно из трёх: или Комаровский подвёл, или у нас терпения не хватило, или в книге опечатка. Но как после прокалывания соски её порвать, а потом давать ребёнку так и не поняли.

Первый день показался адом, да и ночь тоже. Одевали, ехали, в машине малыш засыпал, у мамы спал. Опять одевали,  ехали, в машине спал, дома орал. Не забыть сменную обувь, бутылочку для сцеживания на ночь, памперс и пр. пр. После первой ночи тыкались по очереди спать и опять в машину. Интересно, доктора, которые выписывают нездоровых рожениц, осилили бы такой режим? Или они не в курсе истинной ценности грудного вскармливания? Или только правительству и президенту необходимо повышать рождаемость в России? Дурацкие вопросы теснятся в мозгу.

‒ Ну что вы, тут возят ребёнка, которому только пять дней, а вашему уже две недели, ‒ утешали нас  в больнице.

Доктора в больнице заявили, что привозить ребёнка можно только с семи утра до десяти вечера. А в остальное время соска или ложка. Ночью ложка в двадцать дней ‒ это звёздно! Отзывчивей докторов оказались охранники, они пускали и ночью. А мы возили и возили.  Теперь уже поодиночке, то папа, то бабушка. В корзинку на заднее сиденье и в больницу.

 Из некоторых машин на всю улицу доносится музыка, разная, но чаще рок. Мои «жигули» неслись по городу с громким детским криком. Ведь ехали, когда есть хотели. Как быстро человек ко всему привыкает. Мы уже спокойно втянулись в ритм такой жизни. А если вспомнить, по литературным произведениям конечно, как люди выживали в концлагерях и гулагах, то даже жаловаться стыдно, у нас рай. Главное, чтобы все дети и дети детей  здоровы были.

Ноябрь всегда активный месяц, но чтобы до такой степени! Выкраивала минуты для звонков родственникам и друзьям, которых я всегда рада видеть в день своего рождения. Они это знали и приходили запросто. К сожалению, не в этот раз. Просто даже не смогла бы поговорить. Если внук спал, то я отвечала на звонки со шваброй или пылесосом в руках. А старенькая мама каждый день спрашивала, не выписывают ли нашу дочку, её внучку, забывая сразу, что ей ответили. Я тогда подумала: «Хорошо, что день рождения у меня в конце месяца, может с ноябрём  и активность спадёт.  И мы спокойно посидим с друзьями, декабря этак пятого-десятого и порассуждаем, какой же я счастливый человек».

 А ведь это действительно так! Как у Ольги Берггольц «И все-таки всё это – счастье». Тот давний юбилейный ноябрь запомнился на всю оставшуюся жизнь.

Нина Кромина

В гостях у Дурылина


     У Михаила, моего мужа, была чудесная двоюродная тётя, Татьяна Григорьевна Шаборкина, директор музея Скрябина. Влюбленность в свою работу, обожание музыки и литературы выделяли ее из круга моих знакомых. С восторгом я слушала по радио ее лекции об Александре Николаевиче Скрябине. Прекрасная речь, красивый тембр голоса, увлекали меня. Приятная внешность, мягкая обходительность, общение с ней дарило радость. Спустя несколько лет после ее смерти, одна из внучек Татьяны Григорьевны издала о ней книгу. Воспоминания, письма.
Среди адресатов тети Тани, а именно так называли ее близкие, я нашла страницы о Сергее Николаевиче Дурылине. Это имя, запомнившееся из ранее прочитанных книг о культуре 20 века, заинтересовало меня. Татьяна Григорьевна познакомилась с Сергеем Николаевичем в годы Великой Отечественной войны. В течение нескольких лет Дурылин читал в музее Скрябина цикл лекций, и с тех времён началась их дружба. В своих воспоминаниях она рассказала о поездках в Болшево, гостеприимстве Ирины Алексеевны, жены Дурылина,  о тихом тепле их дома, общности бесед. Из переписки мы узнаём, что Сергей Николаевич ежегодно поздравлял Татьяну с днём именин. Она отвечала ему тёплыми словами благодарности.
     Мне кажется, что кроме этого их объединяла духовность. Поскольку Татьяна Григорьевна была человеком религиозным, а Сергей Николаевич, не смотря на церковные гонения, оставался священником, это не могло не отразиться на их общении. Заинтересовавшись этой страницей жизни Татьяны Григорьевны, захотелось узнать подробнее о Сергее Николаевиче.

Февраль 2022. Болшево, ул. Свободы, 12
     Снега уже остекленели, придорожье, изрытое жёстким настом, не оставляло выбора: места для парковки найти не удавалось. Неужели придётся возвращаться в Москву не солоно хлебавши? Захлебнувшись снегами, буксуют на обочине внедорожники. Куда уж нам… Михаил развернул машину. Но боковым взглядом углядел одно очищенное от сугробов место около медцентра.  Мелькнула надежда, что сегодня нам повезёт. Окрылённые побрели, осторожно ступая в чьи-то следы. Подмосковный островок, не застроенный многоэтажьем, обещал ностальгически-приятное: возвращение в раннее Лосиноостровское детство, где летние месяцы я проводила на даче с родителями, дедушкой и бабушкой.  В то время там благоухали сады и прятались за ними одно и двухэтажные дома.
Остановившись у невысокого забора с узкой калиткой, уткнулись в скромное объявление: посещение музея только по предварительной записи. Оробела и сникла. Михаил позвонил. Прошло некоторое время, я уже успела подёргать Михаила за рукав: придётся не солоно. Но калитка отворилась.
Её открыла средних лет женщина, позже я узнаю, что её зовут Татьяна, Татьяна Юрьевна. Она миловидна и строга. “Не пустит, наверно, думаю я”.
Извиняясь, и всячески выказывая желание попасть в музей, тараторю что-то.
- Раз уж приехали, заходите.
     Вошли на территорию. Плодовые деревья укутанные снегом, у входа, в саду за домом. Расчищенная к дому тропинка, сугробы, слева хозяйственные постройки, пустая, без собаки будка (когда-то, по воспоминаниям Татьяны Григорьевны в ней жил “немного страшный, чёрный пёс”).  Небольшой двухэтажный дом, не чета сегодняшним дачам-особнякам, которые прячутся в Подмосковье за высоченными кирпичными заборами. В глаза бросаются светлые полукружья окон, лёгкий ажур веранды. Приятное сочетание коричневого и зелёного. Позже мы узнаем, что здание построено в 1936 году по проекту архитектора Алексея Викторовича Щусева. При строительстве дома использованы некоторые фрагменты Страстного монастыря. (В моей памяти дух монастыря ещё витал на Пушкинской площади, куда я совершала прогулки с дедушкой и, кажется мне, что я, то ли во сне, то ли наяву, видела кирпичные останки серо-белого цвета, сваленные недалеко от того места, где позже (в 1961 году) обрадует москвичей “взлетающей крышей” кино –театр “Россия”). 
     Дом Дурылина красив. Деревянный модерн: излюбленный стиль провинции начала 20 века. Сориентирован, как храм, с запада на восток. На стене справа – мемориальная доска, под ней ваза с кустиком вечнозелёного растения. Входим на застекленное крыльцо. На небольшой скамейке свернулась чёрно-белая кошка. (Некогда хозяин дома котам посвятил многие страницы. И даже одно из самых задушевных произведений назвал “Сударь кот”). На стене слева от двери в дом – фотография трёх доброжелательных, улыбчивых женщин. Нас встречают три сестры – Ирина, Пелагея и Александра Комиссаровы. Ирина – жена Сергея Николаевича, его “единодыхание, ангел, ниточка, привязывающая к жизни, дуновение радости и здоровья”. Она – средняя. Младшая, Александра, сохранила для нас этот дом. Получив его в наследство от Ирины, сберегла и добилась статуса музея.
     Экскурсовод, Николай Иванович Рябов, высокий, энергичный мужчина, через комнату Ирины Алексеевны, проводит в кабинет Дурылина. Я, едва переступив порог, ощущаю атмосферу дома, благоговение перед личностью его хозяина. Это не удивительно: предельная скромность, (всегда возводимая мною в культ) за стеклами книги, множество книг, фотографии, папки с рукописями. Икона Нестерова “Богоматерь с младенцем”. А вот –письменный стол, настольная лампа – подарок родителей к поступлению в гимназию. (Как похожа эта лампа на ту, тоже с зелёным абажуром, моего деда со стороны отца, доставшаяся мне в память. Под ней – все мои школьные годы. Уроки, чтение. Едва заслышав шаги мамы, быстро задвигаю грудью ящик с книгой и делаю вид, что выполняю домашнюю работу. А если карябаю в дневнике, накрываю его учебником. Потом, когда мама уйдёт, спрячу под одежду в старинном, тёмного дерева комоде, который стоит у нас между двумя окнами). В дополнение к столу и лампе маленькому Серёже сюрприз - томик Лермонтова, как завещание. Творчеству Лермонтова Сергей Николаевич посвятит много времени и труда (Хочется поскорее прочитать эти работы, но всему свой час!).
На стене, над диваном, портрет Дурылина. Это копия работы Нестерова, выполненная Фёдором Булгаковым, сыном Сергея Булгакова.   
В тот день первого знакомства с жизнью Сергея Николаевича Дурылина, я буду многому удивляться: тому, как много было человеку дано: педагог, исследователь Севера, священник, писатель, театральный деятель, философ. Трудному жизненному пути: ссылки, скитальчество, поиск себя. Знакомству Сергея Николаевича и дружбе (“нить любви”) с огромным кругом людей, в которых отразился двадцатый век русской культуры: От Льва Толстого, Андрея Белого, Розанова до Волошина, Нестерова, Фалька, Екатерины Гениевой, помнящей дом Дурылина с детства (ей запомнился “дивный сад и коты”, которые были настоящими членами семьи и любимцами Сергея Неколаевича, гостеприимное чаепитие… и… настоящая тайна. При входе в дом, налево была самодельная ванная комната…, которая преображалась… и (начиналась) тайная служба, таинство причастия”. ( Е.Гениева “Я никому не писал так, как Вам….” Опубл. в журнале “Вестник Европы”, 2009, №26).                Сергей Николаевич родился и вырос в религиозной семье, с детства приученный к церковной жизни, он с радостью ходил в храм, с благоговением относился к обрядам и традициям. Но в годы юности произошёл перелом. Смутили веяния времени. Мама, Анастасия Васильевна, с тактом и уважением относилась к его исканиям, но непрестанно молилась о том, чтоб вернуть сына к вере. И сила материнской молитвы помогла. Вспоминаются рассказы о силе молитвы. Одна из них - из жизни моего отца. Во время Великой Отечественной войны его мама, моя бабушка, непрерывно молилась за него, не раз она являлась ему коленопреклонённой у иконы, и он остался не только жив, но и ранение было всего одно, лёгкое. А уж что только не пришлось пережить на фронте!
Молитвенная помощь пришла и к маме Сергея Николаевича. Икона “Семь отроков эфесских” принесла ей чудотворное исцеление.
(Стоя у этой иконы, с тёмными, почти неразличимыми ликами, подумала, что многие неприятности в жизни я могла бы переносить гораздо проще, если бы вера моя была сильнее, и молитва жарче. Может быть и жить бы было радостнее).
Войдя в дом-храм Сергея Николаевича Дурылина, я ощутила радость обретения и возвращения.
Будто когда-то давно ушла, а теперь вернулась! Вот лампадка под чудотворной иконой, (когда-то в детстве и у нас в комнате в углу рядом с форточкой, через которую кормили воробьёв и слышался разнобой их перекличек, под бабушкиной венчальной иконой теплилась в ночи лампадка). Я узнаю забытые за жизнь предметы из утраченной старомосковской и пригородной жизни. За каждым -своя история, своя память).
     Праздником стал для меня этот зимний день, и захотелось поделиться им с друзьями по литературной лаборатории “Красная строка”.  Выждав, когда солнце растопит зиму и высохнут лужи, нагрянули. Татьяна Юрьевна (смотритель музея) даже оторопела, увидев толпу у входа. Однако уместились не только во время экскурсии в комнатах, но и позже на удлинённой веранде. Окна и застеклённая дверь в зазеленевший майский сад пестрили солнечными лучами, а на столе нас ждал чай со сладостями, припасёнными Татьяной. Эта радость общения, обретения друг друга и незнакомого для многих важного литературного имени объединили нас. Елена Яблонская порадовала своей новой книжкой, которую только что получила из печати. Прочитала из неё несколько миниатюр. Галина Талалаева от имени собравшихся написала тёплые слова в Книге посетителей музея.
     Правда, чай пили без молока, Милушку (имя коровы Дурылиных) музей не завёл (а как-то во время войны, пишет в своих воспоминаниях Татьяна Григорьевна, Ирина Алексеевна привезла ей в подарок бутылочку молока). Теперь же на продолговатой постройке, где когда-то Милушка ожидала хозяюшку, табличка “Архив”. Думается, что пройдут годы и откроются новые страницы жизни и творчества Сергея Николаевича Дурылина, его книги и книги о нём будут издаваться более крупными тиражами и желающие смогут пополнить ими свои библиотеки. В настоящее время его книги – библиографическая редкость, те небольшие тиражи, которые издавались, распроданы. Утешают электронные книги, которые удалось приобрести и скачать.
Среди них:

В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва. – М., Никея, 2017
Автобиографическая книга о детстве и юности.
Сударь-кот (Семейная повесть).
Нестеров. – М., Молодая гвардия, - 1976.
Колокола. (Последняя авторская редакция 1951г.)
и др.

Елена Вадюхина

Сказка о красавице и трех ее сестрах

Глава 1. Маркиза и её дочки.

Жила-была маркиза-вдова с четырьмя дочками. Все они были красавицы, а самая старшая не просто красавица, а раскрасавица. Дело в том, что у маркизы была знакомая фея, знавшая ее с самого детства, и когда у маркизы родилась первая дочка, фея спросила, что же ей подарить. “Подарите, сударыня, ей красоту, я думаю, что для девочки это самое главное”, - попросила молодая мать, и фея исполнила ее просьбу, одарив новорожденную несказанной красотой.

Когда же родилась вторая дочка, маркиза стала старше, умнее, она поняла, что красота – не самое полезное качество, красота проходит, а ум остается. «Хорошо бы прибавить ума нашей семье», - попросила маркиза, и фея наделила девочку необыкновенным умом. Маленькая маркиза очень рано научилась говорить, читать и писать, а учителя не могли ей нахвалиться.

А вот третьей дочке маркизы фея решила сама выбрать подарок. Она одарила ее, кто бы мог подумать, трудолюбием, потому что фея знала, что этой аристократической семье предстоят трудные времена, а одними красотой и умом сыт не будешь.

Когда родилась самая младшая дочка, маркиза была уже не так молода, приходилось думать о своем здоровье, да и с дочками она уже до-статочно намучилась: то у них жар, то кашель, то животы болят, то их осы покусают, забот и волнений с детьми даже у маркиз предостаточно. Так вот, решила мать, что самое главное в жизни – это здоровье, и попросила фею сделать дочку самым здоровым человеком на свете. Фея выполнила и это пожелание. Наконец-то маркиза могла не заботиться о здоровье ребенка. Девочке всё разрешалось, ей не докучали, тем более, что в пять лет она осталась без няньки, так как в их семье настали трудные времена.

Всех четырех дочек фея назвала именами цветов. У старшей дочки, когда она родилась, глаза были как фиалки, фея подарила молодой маме букетик этих лиловых лесных цветочков, и девочку назвала Виолеттой, ведь Виола на латинском языке означает фиалку. Вторую дочку назвала Лилией, потому что она родилась беленькой и нежной, как этот цветок. Третью трудолюбивую назвали Гортензией, потому что в тот день, когда она родилась, зацвела гортензия. А младшую назвали Розочкой, потому что щечки ее были, словно розочки, и сама была прехорошенькая. На каждые дни рождения фея дарила своим крестницам букет цветов, в честь которых они были названы.

Настали, как предупреждала фея, в семье трудные времена: сначала они разорились, потом умер маркиз. Доходов стало так мало, что в огромном замке оставили только пять слуг. Если бы не Гортензия, наделенная трудолюбием, семья впала бы в нищету. Пока старшая целыми днями вертелась перед зеркалом в разных нарядах, а вторая целыми днями читала книги, трудолюбивая наводила порядок в комнатах, поливала цветы, ездила за покупками, вела хозяйственные книги, шила вязала, вышивала, а когда кто-либо из служанок болел, мыла полы готовила и подавала обед. А уж в своей комнате юная маркиза мыла пол каждый день, так она любила чистоту.

Младшая же сестрица целыми днями гуляла где-то в лугах и лесах, играла с дворовыми и деревенскими детьми. Был у нее, к сожалению, один недостаток: всегда она что-нибудь теряла. То бантик потеряет, то заколку, то поясок, то платочек, то книжку, а то и целую туфельку. А уж чтобы платье разорвать или испачкать, это получалось каждый день. Поэтому и прозвали ее растеряшкой. А растеряшкой она была потому, что была очень озорной и мечтательной. Пойдет она на речку, стихи в голове сами собой рождаются, шепчет их юная маркиза, бредет меж высоких трав и не замечает, как бантик упал или платочек за колючку зацепился. Красота кругом такая, что дух захватывает, и начинает она танцевать и падает в душистые цветы. Залезет Розочка на крону огромного бука, чтобы книжку почитать или просто помечтать, где уж тут думать о платьях и кружевах. Вот такая она растеряшка.

Однажды она сама потерялась. Было ей 7 лет, отправилась она в лес бабочек смотреть и заблудилась. Шла, шла, а выхода нет, стало ей страшно, Розочка залезла на дерево, кругом видит только лес. Бродила в ту пору по лесу добрая старая женщина – грибы собирала. Нашла она на тропинке букетик цветов, потом носовой платочек, дальше идет – сумочку, еще дальше – носочек, так и нашла она маленькую девочку. Отвела ее домой. Маркиза говорит: «Как мне тебя отблагодарить, добрая женщина, проси, чего хочешь: денег, драгоценностей», хотя и того и другого и самим не хватало, но что не сделаешь за спасение ребенка. А женщина попросила построить ей домик в лесу на берегу ручья. Маркиза исполнила ее просьбу, и с тех пор старушка так и жила в лесу, а маленькая маркизочка иногда навещала ее, к дому была прорублена и протоптана тропинка, вдоль которой на кустах были привязаны красные ленточки, чтобы девочка больше не заблуждалась.

Дочки выросли, и пришла пора выдавать их замуж. Только ничего у маркизы не получается. К старшей женихи съезжаются свататься чуть ли не со всего света, но красавице все они не нравятся: один слишком низкий, другой – высокий, третий –толстый, четвертый –грубый, пятый –недостаточно знатен. Никто не нравится юной маркизе. Да и её мать хотела бы отдать дочь замуж за принца, да вот беда: старший сын короля отправился десять лет назад в странствия по свету совершать подвиги и до сих пор не вернулся, и уже два года, как не было о нём никаких вестей. Младшего сына король решил, по обычаям их страны, женить только после старшего. Из соседних государств принцы не приезжали, зато менее знатные господа часто посещали их замок. Умная Лилия была им вместо переводчика, ведь она знала много языков, но сама никогда ни в кого не влюблялась, гости казались ей скучными и неинтересными. Девушка выписывала книги со всего света и только успевала их прочитывать. А трудолюбивой сестре некогда даже было подумать о женихах. Целыми днями она была в хлопотах по хозяйству, поклонники Виолетты принимали её за служанку или экономку. Младшую дочку пока было рано выдавать замуж, да и одеть её было не во что. Матери надоело покупать ей наряды, все равно она их порвет или потеряет, так и приходится растеряшке донашивать платья и чулки за своими сёстрами, только их ненадолго хватает.

 

Глава 2. Приглашение.

Вот как-то вечером, когда маркиза закончила подсчитывать, насколько их расходы превышают доходы, решила она просмотреть почту и что же она увидела? Приглашение. Её вместе с дочерями король приглашает на бал, на котором младший принц будет выбирать себе невесту. Всё-таки его величество решился женить сына. Что тут началось! Завтра рано утром надо выезжать, а у них ничего не готово. Гортензия стремглав помчалась закрывать окна в замке, на ходу отдавая слугам распоряжения. Красавица побежала выбирать наряды и украшения, но как сложно что-нибудь выбрать, когда столько нарядов и когда едешь на королевский бал только третий раз в жизни. Промучившись два часа, она побежала советоваться с сёстрами и матерью, но те советовали ей всё разное, тогда она велела служанкам упаковать четыре платья и целую коробку украшений. Младшая сестра, наоборот, выбирала-выбирала и ни одного приличного платья не нашла, пришлось занимать у красавицы. А вот туфельки бальные у нее были (Виолетта отдала ей вышедшие из моды, которые сама она так и не успела одеть), но почему-то в этот вечер, когда они именно и понадобились, одна туфля исчезла. Растеряшка перевернула весь свой гардероб, удивляясь, сколько потерянного ранее она нашла, но туфли не было. Она даже посмотрела на люстру и порылась на книжных полках, но злополучная туфелька исчезла. Когда пришла маркиза, она пришла в ужас от такого беспорядка, пришлось звать Гортензию, чтобы уложить все вещи, только одна она не теряла присутствия духа после поисков растеряшки. А туфли пришлось взять в долг у красавицы, правда, они оказались чуть малы, но это лучше, чем прыгать в одной туфле.

Одна только Лилия не суетилась, на то она и была самой умной. Умница приготовила своё единственное бальное платье и стопку книг, чтобы читать в дороге и не скучать от безделья на балу.

Самой последней легла спать труженица, ведь только отдав распоряжения по дому и собрав своих сестёр, она смогла собраться сама. Гортензия тут же уснула, и ей приснился прекрасный сон: звучала музыка, и она танцевала, танцевала и танцевала. А вот красавица не могла уснуть, она все думала, какое из четырех платьев ей надеть, какое впечатление она произведет на принца. Она не сомневалась, что принц сделает предложение ей, а еще она думала о том, сказать ли принцу о своем обещании выйти замуж за его старшего брата - это была её тайна, и никто на всем свете об этом не знал. Принца она уже почти не помнила, видела она его только один раз, на первом в ее жизни балу, ей тогда было только тринадцать лет. Принц влюбился в нее и просил стать его невестой, но юная тщеславная красавица сказала, что выйдет замуж только за героя, который совершит не меньше десяти подвигов. К её удивлению, принц уже на следующей неделе отправился в странствия совершать подвиги, и так и не вернулся. Виолетта уверяла себя, что он, наверное, женился в другой стране и забыл про нее, но иногда она всё-таки чувствовала себя виноватой, и приходи-лось уверять себя, что только глупый мальчишка мог принять её слова всерьез. “Я была ребёнком, это было давно и неправда”, – повторила раз 50 красавица и, наконец, уснула.

Розочка и не думала ложиться сразу спать. Она сидела на подоконнике у раскрытого окна, смотрела на легкое колыханье цветущих деревьев в парке и мечтала-мечтала. Потом она написала стихи про весеннюю ночь и легла спать. Ей снилась музыка, танцы, мороженое и цветы, цветы, цветы и еще прекрасный принц, только он всё время терялся в огромном королевском дворце.

Глава 3. Бал.

Маркизе и её дочкам выделили во дворце прекрасные комнаты. Приведя себя в порядок после дороги, дамы нарядились, причём красавица надела все свои украшения, так что и места на ней не осталось, где бы ни было какого-нибудь бантика, цветочка, драгоценностей, заколочек и брошек. Маркиза пыталась её убедить снять хотя бы что-нибудь, но дочка не привыкла слушаться. “Что ж, – подумала маркиза, – такую красавицу я и с излишними бантами замуж выдам”, и они отправились на бал. Маркиза приложила все усилия, чтобы первой представить королю и принцу свою старшую дочь, и, конечно, принц на первый танец пригласил нашу красавицу.

– Я столько про вас слышал, – сказал принц, – я даже влюбился в Ваш портрет, мне показал его один художник, и я тогда же решил, что Вы самая красивая девушка в нашем королевстве. Говорят, что ваши сестры тоже прекрасны, Вы меня познакомите с ними?

– Да ничего нет в них прекрасного, - отрезала красавица, возмутившаяся тем, что принцу недостаточно её общества, – одна вечно все теряет, другая целыми днями читает, а третья, как служанка, любит полы мыть.

– Так это хорошо, что Ваша сестра много читает, наверное, с ней интересно поговорить.

– С ней и поговорить нельзя, такое скажет, что ничего не поймешь.

– Тем более интересно, – не унимался принц, – всегда интересно узнать что-нибудь новое, тем более от барышни. А может быть вы мне что-нибудь интересное расскажите, ведь говорят к вам приезжали художники, поэты и музыканты чуть ли не со всего света. Наверное, они очень интересные люди.

– Вы себе и представить не можете, Ваше Высочество, как они мне наскучили. Художникам надо позировать, это невыносимо тяжело, а поэты и музыканты утомили меня своими вечными вздохами, комплиментами. А эти стихи, как печальна осень, как тосклива осень, как будто больше не о чем писать.

«С ней и поговорить-то не о чем, – подумал принц. Надо пригласить на танец её умную сестрицу».

– Позвольте, сударыня, пригласить Вас на танец, – обратился он к Лилии, читающей книгу. Та подняла голову, посмотрела на него рассеянным взглядом и спокойно ответила без всяких объяснений: «Я не танцую».

– Так, – подумал принц, - ну и бал, если так и дальше дело пойдет, невесты мне не выбрать. Приглашу-ка её младшую сестрёнку, вон она какая румяная, веселая и милая.

Розочка так и подпрыгнула от радости, когда принц ее пригласил, ведь это был первый в её жизни бал, да ещё в королевском дворце. На первый танец её никто не пригласил, и она так и сгорала от нетерпения, и вдруг - сам принц. Розочка могла танцевать хоть целый день, но проклятые туфли были узки и жали ноги. К тому же они были на высоких каблуках, а Розочка никогда не пробовала ходить на таких каблуках, а не то, что танцевать. Боль становилась просто невыносимой. Ах, если бы было можно танцевать босиком! Принц видел, как его партнерша на глазах стала бледнеть, улыбка спала с её лица, а в глазах появилось несчастное выражение. Она закусила губу. «Я, наверное, плохо танцую, – подумал принц, усаживая несчастную девушку. – Надо посмотреть на себя в зеркало, может, у меня на лице что-то страшное написано»

Принц рассматривал себя в зеркало, удостоверяясь, что все вроде бы нормально, и тут он увидел отражение еще одной сестры красавицы. Гортензия танцевала с такой легкостью, так четко поворачивалась на своих маленьких каблучках, а платье на ней было просто неподражаемо. Принц пошёл приглашать её на следующий танец, не замечая распрекрасных барышень, ловящих его взгляд. Гортензия с удовольствием пошла танцевать. Кто хорошо работает, тот и хорошо отдыхает, удовольствия ценятся теми, кому они не надоели.

–Какое на вас прекрасное платье, сударыня, за всю мою жизнь я не видел такой красоты. вы, наверно, одеваетесь у заграничного мастера?

– Нет, что вы, Ваше Высочество, я шью себе сама.

– Как такая знатная барышня сама шьет себе платья?

– Представьте себе, все наши доходы уходят на наряды нашей старшей сестры и на прием её гостей, по-этому приходится шить самой, к тому же мне это нравится. Хотите, я и вам сошью?

-Я был бы несказанно счастлив.

- Пойдемте, я с вас мерки сниму.

Принц проводил девушку в гардеробную, радуясь возможности побыть с ней наедине. Войдя в комнату, Гортензия поразилась беспорядку. «Если Вы не возражаете, – предложила она принцу, – я сначала наведу здесь порядок». Девушка решительно принялась за уборку. Сначала принц смутился. Дело в том, что во дворце не так уж хорошо обстояли дела. Из экономии часть слуг пришлось уволить, вот и некому было наводить каждый день порядок во всех комнатах, тем более в гардеробной. Принц смотрел-смотрел на Гортензию и начал помогать в уборке – в первый раз в жизни – и ему это понравилось.

Когда Гортензия подметала под диваном после того, как принц его отодвинул, она нашла в стене потайной ящик.

– Что это? – спросила Гортензия.

– Не знаю, - удивился принц.

После нескольких попыток девушка открыла тяжелый ящик, и что же вы думали, он был полон сокровищ.

– Теперь вы богаты, Гортензия, – сказал принц.

– Нет что вы, это ваше.

– Да ведь это вы же нашли.

–- Но нашла я этот ящик в вашем дворце и вашей гардеробной.

– Я знаю, что надо сделать, чтобы не спорить, чьи это сокровища.

– Что же?

– Надо пожениться. О такой жене, как Вы я даже не мечтал. Вы самая прекрасная и необычная девушка, каких я когда–либо видел. Вы наведете порядок во всем королевстве, как и в этой комнате.

Гортензия достала из потайного кармана кружевной платочек, вышитый собственноручно, вытерла пот со лба, отряхнула пыль с платья, ведь барышня должна всегда быть в порядке, и принц ее поцеловал. Через полчаса они уже бежали за родительским благословением, а король с маркизой тем временем уже сами влюбились друг в друга. Король, как и маркиза, тоже был вдовец, и маркиза пришлась ему по вкусу.

А что же было с другими сёстрами? Растеряшка сидела, сняв туфельки грустная и печальная. Мимо прошел один нескладный принц (гость из соседнего королевства) и задел её туфельку ногой. Потом туфельку задели ещё и ещё раз, и она оказалась очень далеко от своей хозяйки. Розочка готова была плакать, когда обнаружила пропажу. «Красавица голову оторвет, – сокрушалась она, – к тому же, как же я уйду с бала, в одной туфельке что ли хромать? Куда же она подевалась, улетела что ли? И почему это со мной всегда случается? Мороженого очень хочется. Хоть бы кто из сестриц подошел… Что же это нашей труженицы не видно, она бы мне помогла».

А неуклюжий принц всё бродил по залам с шахматной доской, пытаясь найти кого-ни-будь для партии в шахматы, ведь танцевать он не любил, не умел, да и всё равно с ним никто не пойдет танцевать, зная, что он может наступить на ноги, а то и на подол платья. К его огорчению, никто не соглашался с ним сыграть партию: молодёжи было не до того, а старики знали, что он обыграет их в два счета. Ещё никому не удавалось выиграть у него партию. И тут неуклюжий принц заметил барышню с книгой в руке, рядом с ней лежала целая стопка книг. «Вот она-то согласится», –- подумал принц, и девушка действительно согласилась сразу без всякого кривляния. Они начали партию, принц чесал затылок, вздыхал и потопывал ногой, а его партнерша оставалась спокойной и выиграла.

когда-либо встречала.

– Знаете что, –– неожиданно для себя сказал принц, – мне очень хочется станцевать с Вами польку.

– И мне, – ответила Лилия.

«Видимо, всё дело в том, с кем танцуешь, - подумал принц. Эта барышня все делает лучше других. Сегодня же попрошу её руки и сердца». А Лилия думала: «Как весело танцевать, отчего же я раньше не танцевала?».

Потом они объяснились в любви и просили благословения у маркизы. А у той голова шла кругом: только что сам король просил её руки, потом его сын руки её дочери, а теперь еще этот иностранный принц.

А что же было с Розочкой, неужели она так и грустила весь вечер? Надо сказать, что на балу было двое растерях, вторым был один рассеянный принц (младший брат неуклюжего принца), он потерял на балу не больше, не меньше как корону. Бедный принц ходил по залам и коридорам, заглядывал под столы и стулья в поисках пропавшей короны и вдруг он нашел атласную туфельку, вышитую бисером и жемчугом. Такая туфелька может быть только с ножки прекрасной принцессы, принц почти забыл о короне и стал искать обладательницу изящной туфельки. Заглянув под стул то ли в поиске в поиске короны, то ли в поиске разутой ножки, принц обнаружил две прекрасные ножки, расположившиеся на одной снятой туфельке, точно такой же, как нашел принц.

- Сударыня, –воскликнул радостно принц, - я счастлив, что нашел вашу туфельку, позвольте надеть мне ее на вашу ножку.

Лицо Розочки озарилось улыбкой.

–Чем бы я могла отблагодарить вас, благородный принц? – спросила она.

– Помогите, пожалуйста, найти корону, я такой рассеянный, что потерял даже корону, и вот уже целый час ищу и не могу найти.

– Да вот же она, - воскликнула Розочка, – у вас на спине, зацепилась за воротник. Позвольте, я её на вас надену.

Не успела Розочка надеть на его голову корону, а принц поблагодарить ее, как он стал опять искать что-то вокруг себя.

– Ой, воскликнул он, – я, кажется, тетрадь потерял.

– Какую тетрадь?

– Со стихами моими.

– А вы. Ваше высочество, стихи пишете? Почитайте мне, а я вам свои почитаю.

Они отправились в галерею, читали друг другу стихи, там неожиданно и тетрадь нашли. И ещё они ели мороженое с розовыми лепестками и фрукты и проговорили в королевском саду всю ночь напролет. Влюбленные были так счастливы вместе, что не заметили, как наступило утро. Тогда эта пара поспешила к маркизе и тоже получила благословение маркизы на по-молвку.

Совместную помолвку четырех пар решили устроить через месяц, и счастливая мать с дочками поехали домой.

Что же было с красавицей на балу? Барышни и дамы фыркали, гладя на её чрезмерные украшения, она сидела обиженная на принца, сестёр, дам и весь белый свет, никто ее не приглашал на танец, потому что никто не хотел танцевать с такой сумрачной барышней. И даже мороженое никто из кавалеров ей не предложил. Многие ещё помнили, как холодно она их принимала в своём замке.

Глава 4. Возвращение.

Дорогой сестры радостно рассказывали друг другу о своих женихах, одна только красавица молчала, а когда все заснули под звуки топота копыт, дала волю слезам. Дома она первым делом сняла ненавистное платье, порезала его на кусочки, в слезах заснула, а когда проснулась, опять заплакала и почувствовала, что не может остановиться, слёзы так и лились. «Вот возьму и утоплюсь, – думала красавица, – пусть их совесть мучает». Но топиться она не стала, а села на берегу пруда и думала, отчего же она такая несчастная. В довершении всех её бед, прилетела гадкая оса и ужалила в щёку. Нагнувшись к воде, чтобы умыться, она увидела распухшее от слез и укуса лицо, растрепанные волосы. Вода рябила, и выражение лица, которое и без того было пасмурным и злым, показалось ей совсем ужасным. «Какая я уродина», - воскликнула бывшая красавица. В это время её сёстры со смехом выбежали купаться. Красавица испугалась, что они увидят её в таком виде, и быстро убежала в парк. Она всё шла и шла по парку, который незаметно перешел в лес. «Вот съедят меня волки, найдут от меня только одежду и косточки, тогда они пожалеют…», – воскликнула Виолетта, и ей стало еще больше жалко себя. И забрела она так далеко в лес, что заблудилась. Её искусали комары, пеньюар порвался. Виолетта первый раз была в лесу, и ей стало по-настоящему страшно. За каждой ёлкой чудился волк, корни деревьев казались змеями, от страха она даже плакать перестала. Наконец, она вышла на тропинку и побежала по ней. В конце тропинки предстала пред ней избушка. Красавица вспомнила о старушке, которая нашла растеряшку и очень обрадовалась.

Старушка встретила девушку очень приветливо, напоила ключевой водой, дала ей домотканое льняное полотенце с вышивкой и кружевами и повела иску-паться к маленькой речушке.

– Кто же вы такая, барышня? – спросила старушка.

– Ах, бабушка, я гуляла в парке, зашла в лес и заблудилась, я дочка маркизы, которая построила вам домик.

– Надо же, – удивилась старушка, – сначала сестрицу вашу нашла, а теперь и вас. Не расстраивайтесь, барышня, сейчас я Вас накормлю, а потом домой отведу.

У Виолетты опять навернулись слезы на глаза.

– Я не хочу домой, дома меня никто не любит.

– С чего же Вы это взяли, барышня?

– Я неудачница. Они все замуж выходят, а со мной даже никто поговорить не захотел на балу.

– Ах, вот в чем дело. Да вы, верно, госпожа, сами не захотели говорить. Говорят, вы такая затворница.

Виолетта хотела сказать, что старушка ошиблась, приняв ее за её Лилию, но потом осеклась. «Верно, я такая некрасивая, что старушке и в голову не пришло, что я красавица. Ах, как стыдно», – подумала красавица и опять заплакала.

– Не плач, дочка, – успокаивала старушка, – красота, что же, она проходит, а ум остается. Ты мне книжки почитаешь. Вот твоя младшая сестрица книгу мне принесла о травах, только мы не все прочитать смогли. «Латинский, – говорит, – не знаю, а моя сестра смогла бы прочитать».

Красавица смутилась. Между тем старушка принесла ей гребешок, Виолетта расчесала запутавшиеся волосы, я старушка готовила обед. Она приготовила суп из овощей и трав, добавила туда кислого козьего молока. Потом поставила целую миску земляники и горшочек с мёдом. Красавице всю жизнь подавали только изысканные блюда, а пила она только кофе, шоколад и лимонад. Впервые в жизни она ощутила благодать от простого обеда, поданного на простом грубо обструганном столе. А вода, которую подала ей старушка, когда она только здесь появилась, показалась ей божественным напитком.

Они обедали во дворе под огромной берёзой, рядом журчал ручей, белые ромашки, луговые васильки, колокольчики пестрели ярким ковром. Все кругом пело, жужжало, шептало, дул легкий ветерок, пахло земляникой, цветами и берёзовым листом.

– Бабушка, как здесь у Вас хорошо, позвольте мне у Вас хоть на немного остаться, я буду всё делать: полы мыть, огород поливать, за водой ходить, книгу я Вам тоже почитаю, только я латинский не знаю. Я ведь не та, что самая умная, а та, что …, самая старшая.

Глава 5. В лесной избушке

Так Виолетта осталась жить в лесной избушке. В тот же день старушка сходила в замок к маркизе принести весточку от своей подопечной. Дома все обрадовались, что красавица жива и здорова, отправили со слугами муку, сахар, масло, соль, постель, да простые платья и туфли. Свои роскошные платья Виолетта подарила самой младшей сестре. Теперь Розочка училась шить и целыми днями перешивала платья, ведь не встречать же жениха в платьях, что длины для неё, да писала каждый день письма жениху – по десять страниц.

Две другие сестры готовились к приезду гостей на помолвку, надо было подготовить комнаты к приезду гостей, женихов, их свиты и близких родственников. Все в замке были заняты. Только один раз Розочка навестила свою старшую сестру и совсем не узнала ее. Лицо, шея и руки Виолетты покрылись загаром, ладони в мозолях, а на щеках алел здоровый румянец. Взгляд её стал радостным, добрым и спокойным. Виолетта каждый день училась чему-нибудь новому: стирать бельё, чистить посуду, готовить еду, печь хлеб, косить траву, доить козу, пропалывать грядки. Каждое утро, искупавшись и покормив кур, она отправлялась собирать травы и передала Розочке для домашних целый мешочек трав от всех болезней. Не всё сразу получалось, но она никогда не злилась, даже когда облупился нос, когда упала в крапиву и покрылась волдырями, даже когда укусила оса, и даже когда пирог подгорел.

Вот и пришло время помолвки. В первый раз за месяц Виолетта отправилась во дворец, на помолвку она принесла испеченный собственными руками пирог с лесными ягодами и медовое печенье. Король был в восхищении от красоты и достойного поведения Виолетты и жалел, что старший сын его до сих пор не вернулся, а то бы он с удовольствием женил бы его на Виолетте. Она была вежлива со всеми, но попросила не давать ей комплиментов, чем еще больше понравилась окружающим.

Праздник окончился, и девушка вернулась в лесную избушку. Родные больше не называли ее красавицей, хотя и считали, что она стала красивее прежнего. Просто теперь она была не только красавицей, но еще и труженицей. Вставала Виолетта на рассвете и целый день хлопотала по хозяйству и ещё училась у старушки знахарству: к старушке приходили лечиться все местные крестьяне, и Виолетта помогала и с легкостью перенимала опыт. У нее оказался дар исцелять больных, и старушка с радостью передавала ей свои знания.

– Не пора ли тебе, дочка, подумать о женихах? - спросила её как-то старушка. В ответ Виолетта только вздохнула. Она больше не завидовала сёстрам, потому что была счастлива в этой деревенской избушке, но иногда она чуть грустила, потому что ей хотелось влюбиться, как и её сестрам.

Однажды, когда Виолетта собирала черемуху в лесу, она услышала хруст веток и вздрогнула. Перед ней возник всадник – красивый юноша, в первый раз в жизни сердце её как-то странно забилось.

– Не угостите ли сладкой ягодой, добрая девушка?

Виолетта протянула горсть ягод.

– У этих ягод удивительное свойство, сорвешь с ветки, они терпкие, а полежат немного в корзине и становятся сладкими.

– И, правда, сладкие, у Вас, наверное, волшебная корзина, никогда не ел ничего более вкусного.

Виолетта поднесла юноше корзину.

– Откуда вы, добрый человек. Не напоить ли Вас ключевою водою?

– Издалека, милая девушка, я, кажется, немного заблудился. Вы, как будто знали о моем желании. Кружка ключевой воды – вот о чем я мечтал до встречи с вами.

Юноша спешился и последовал с корзиной ягод за Виолеттой. Лошадь на ходу жевала траву и фыркала от удовольствия. Виолетта хорошо помнила, как она заблудилась в лесу, как хороша была ключевая водица, и как приятно было искупаться в холодной речушке, поэтому она напоила юношу ключевой водой, отвела на речку, дала ему простыню, чтобы он мог искупаться, а сама ушла вниз по течению постирать его одежду. Когда они встретились у из-бушки, юноша был завернут в полотенце, он казался еще красивее прежнего и был похож на статую в парке маркизы. Виолетта накормила юношу парным молоком с хлебом и малиновым вареньем.

– Никогда не ел ничего более вкусного, – искренне сказал юноша.

«Совсем, как я когда-то», – подумала Виолетта.

Виолетта назвалась новому знакомому Веточкой, так звала ее старушка. А юноша попросил называть себя просто странником. Имя, которое ему дали при рождении, осталось в прошлом, новое имя, которое он получил в далекой южной стране, звучало бы странно в этих местах, а имя странника ему очень подходило.

Странник предложил бабушке помочь по хозяйству. Старушка увидела, что человек он хороший и предлагает от искреннего сердца, и согласилась. Надо было и дрова заготовить, и крышу починить, и мостик отремонтировать. Так и остался юноша гостить, работы текла в его руках не быстро, но с радостью и любовью. А вечером, когда Веточка садилась чинить ему одежду, ткать и вышивать полотенца, юноша строгал ложки и рассказывал истории, что случались с ним в других краях, где он путешествовал, о жизни других народов, их сказки и легенды. Только о своем детстве, что прошло на этой земле, он никогда не рассказывал.

Однажды таким вечером, когда Виолетта расчесывала свои длинные блестящие волосы, Странник спросил ее, откуда у нее такой красивый гребешок.

– Это подарок из замка, – ответила Виолетта. – Когда-то бабушка нашла в лесу заблудившуюся дочку маркизы, и маркиза построила в благодарность бабушке этот домик. А сама дочка часто навещает бабушку, это от нее подарок.

Виолетта не лгала, это был, действительно, подарок бабушке от Розочки.

– Расскажи мне про маркизу и дочку.

- Маркиза – вдова, она живет с дочками и управляется с имением без мужа уже много лет, но скоро в её жизни наступят большие перемены. Она выходит замуж за короля, одна из её дочерей за его сына, а две другие за иноземных принцев (тоже братьев). Скоро в замке останется жить только младшая со своим мужем.

При словах о короле и маркизе лицо принца дрогнула, но Веточка не заметила, она смотрела на свои волосы.

– Верно, будет большой праздник? – спросил юноша.

– Свадьба будет во дворце, а потом в местном замке. Около замка будет проходить угощенье и веселье для простого народа.

– Пойдем вместе на гулянье.

– Я не пойду, я не люблю шумную толпу. Ты же знаешь, я люблю уединение.

– Тогда я тоже не пойду. С тобою мне лучше, чем с кем бы то ни было, хотя я немало повидал людей на свете. Я полюбил тебя с первого взгляда. Я объездил полземли, но нигде не встречал такой красивой, доброй, умной и трудолюбивой девушки.

– Я тоже тебя полюбила, это в первый раз в жизни. Раньше я другим завидовала, что они могут влюбляться, а я никогда…Я даже думала, что у меня какой-то изъян. Это просто оттого, что я не встретила тебя раньше. Впрочем, раньше я была недостойна твоей любви.

– Ты очень скромна, это я не был раньше достоин твоей любви, в юности я был очень глуп и упрям. Да это всё не важно, что было раньше. Главное, что мы сейчас любим друг друга. Ты согласна быть моей женой?

– Я была бы самой счастливой, – вздохнула, побледнев Виолетта, – но матушка моя, боюсь, меня не благословит.

– Но почему?

– Да это и не самое главное. Как бы тебе это объяснить? – Виолетта совсем смутилась. – Я не помолвлена, но много лет назад, когда была совсем девочкой, мне было тогда только тринадцать лет, один юноша объяснился мне в любви. Я была такой гордой и глупой, что ответила ему, что он будет достоин моей любви, если совершит десять подвигов - столько, сколько пальцев на моих руках, по подвигу на каждый палец. Он тоже был очень юным, ему было только 16 лет, и у него было горячее сердце, и он отправился совершать подвиги… и до сих пор не вернулся. Если он вернется, как я посмотрю ему в глаза? А если он погиб, как мне быть счастливой, ведь в его гибели виновата я?

Все это время юноша слушал, затаив дыхание.

– Не верю своим ушам, твоя история, как две капли воды похожа на мою, я ведь тоже ушел совершать подвиги ради одной юной красавицы, но я вот вернулся, а моя бывшая возлюбленная выходит замуж. Но мне всё равно, потому что за эти годы, странствуя по свету, побывав в аду и раю, я понял, что эту избалованную красавицу я не люблю. Настоящую любовь я узнал только с тобой. Я уже совсем не тот, да и о ней ничего не знаю, а когда я тебя увидел, то понял, кто настоящая дама моего сердца. Это ведь не выдуманная любовь. Мы друг без друга жить не сможем.

Виолетта слушала, а перед глазами у нее все плыло от волнения.

– Скажи мне, как звали тебя раньше, здесь на твоей родине?

– Зачем тебе знать? – прошептал юноша, и что-то ударило у него в груди. – Твое имя Виолетта?

– А твоё Теодор?

– Как же мы не узнали друг друга, сильно же мы изменились, но почему же ты здесь?

– Я была гордой, самовлюбленной барышней и ничего в этой жизни не понимала, мне там было скучно, а здесь я обрела счастье. Я здесь стала, как ты сказал, трудолюбивой, как моя сестра. Это она выходит замуж за твоего брата, а ты думал, что это я. Они достойны друг друга.

Виолетта рассказала свою историю.

– Мы оба прошли испытания, – закончила Виолетта, – и снова встретились, но круг не замкнулся, потому что мы оба стали иными.

– Можно, я тебя иногда буду называть Виолой, это имя я столько раз повторял в пути, в плену и в рабстве.

– Конечно. А у меня сохранился твой перстень, Теодор.

Он понял, что только сейчас он нашел свое настоящее имя, свой дом и свою судьбу.

обвенчанные, стояли счастливые и помолодевшие. Через два года они уехали жить в прекрасный замок на берегу озера, а королевством стал править новый король – его младший сын. Он прославился как самый добрый король, а королева Гортензия навела в королевстве образцовый порядок.

Розочка с мужем осталась жить в своем замке, у нее родились четыре дочки – все красавицы и растеряшки: в маму и папу. Лилия уехала жить к мужу в соседнее королевство. Старый король доверил им свое королевство, и оно прославилось на весь мир своими учеными и изобретателями.

А красавица Виолетта осталась жить со своим нареченным в лесу. Правда, дом они по-строили побольше прежнего, ведь у них родилось двое прекрасных сыновей, а каждое лето им присылали на перевоспитание избалованных племянников и племянниц. Все они были счастливы. При рождении каждого ребенка их крестная – дочка известной нам феи – одарила их, по желанию родителей, добрым сердцем – это ведь самое главное.

Анна Сатжи 

ВАСИЛИСА И ПРЕКРАСНАЯ ЖИЗНЬ

 

         Василисе давно не было так свинцово тяжело на сердце с тех самых пор, как она перебралась всеми правдами и неправдами в далёкую и грозную страну Германию, судя по учебникам истории, на заработки.

         Сделать это ей удалось с большим трудом, покинув Польшу, где таких молодых женщин было и без неё пруд пруди. Вася, так ласково звали её родители в детстве, до упора держалась там, чтобы не впасть в ряды торговавших своим телом. Это занятие она считала распоследним делом для себя лично. Да и польская территория так и не стала для неё вторым домом. Высокая конкуренция на рынке труда и на фоне отсутствия знания местного языка на должном уровне сыграли не самую лучшую роль в решении её многих проблем. Василиса старалась не вспоминать месяцы, проведённые, вернее, прожитые непросто,– в бесконечных поисках работы и в бытовом, и личном планах.

         В Германии она надеялась зацепиться надолго. Но её везде преследовала одна и та же проблема – вечная нехватка денег на жизнь. Их небольшие запасы таяли день ото дня… Ей, наконец, удалось устроиться на работу сезонной работницей в теплицах, за которую, по крайней мере, предоставлялось общежитие за приемлемую цену на тот момент.

         А тут, однажды попалось ей на глаза какое-то объявление, приклеенное прямо на входной двери общежития. «Общага» – это так называемый дом, в котором находят приют нанятые люди из прибывших сюда, в немецкие земли, в поисках работы и лучшей доли из разных стран мира. Его, объявление, поместили на видном месте, выделив красным цветом название, как бы намекая этим на срочность. Вася на всякий случай сорвала его целиком, чтобы исключить заранее возможных конкурентов, пока не подозревая даже об его содержании и цели.

         Находясь теперь уже в своей комнате, она с нетерпением стала вчитываться в текст, напечатанный как нельзя кстати на английском. Уж этот-то язык она знала хорошо, благодаря учёбе в советской школе и далее в педагогическом колледже, который закончила на «отлично», благодаря родителям, которые оплачивали её обучение в течение трёх лет. Вася, конечно, была за это им очень благодарна. Но оставаться в маленьком городке без перспективы роста и наличия культурных мест для досуга и занятий спортом она не захотела, тем более, что изо всех СМИ, теле– и радиоэфиров рекой лилась сладкая и манкая пропаганда о красивой жизни в Европе.

         Советский Союз как ближайший сосед, и в недалёком прошлом выступавший в роли старшего брата, уже не выглядел столь привлекательно, его достижения и помощь нивелировались, и уже реально стало казаться, что союзные республики, находясь в его составе, страдали под игом коммунистической пропаганды и прочее и прочее.

         Вот и Вася постепенно начала так же мыслить и поступать сообразно желанию жить красиво, дорого и немедленно. И поехала красавица-девица в другие края неведомые в погоне за призрачной голубой мечтой о счастье и богатой жизни…

         Разобравшись с текстом объявления, она поняла, что требовалась симпатичная молодая образованная женщина со знанием английского языка для сопровождения состоятельных господ-туристов по городу и его пейзажным окрестностям на такси по индивидуальным заказам на время поездки. Ниже был указан телефон и название фирмы «Розовый бегемот».

         Василиса даже рассмеялась по поводу такого милого брендового названия. Она сразу подумала о том, что наконец-то пробил её звёздный час! В этом небольшом немецком городе она пребывала уже где-то месяцев шесть, а более-менее подобающей уровню её образования работы пока так и не нашлось, что являлось фактом весьма удручающим и держащим в напряжении в постоянных думах о завтрашнем дне.

Большим минусом в дополнение ко всему было неважнецкое знание немецкого языка. Она бы с «удовольствием» записалась бы на курсы по его изучению, но хроническая нехватка денег категорически не позволяла молодой женщине это осуществить.

         Вася решилась сыграть в лотерею на удачу, воспользовавшись информацией из объявления. Она была уверена, что у неё есть все шансы на эту непыльную работу. Тем более что город был изучен ею уже вдоль и поперёк, неплохо ориентируясь в названиях «штрассе», фонтанах и памятниках и даже знаменитостях, похороненных на местном кладбище!

         Василиса позвонила и даже была в некотором изумлении, что её так быстро берут на работу и, причём, без испытательного срока! Приятный тембр мужского голоса обволакивающе заверил её уши, что оплата будет почасовая, такси за счёт фирмы само собой и будет снабжено всем необходимым на все случаи и капризы сопровождения заказчика: чипсы, свежие бутерброды, вода, кофе, печенье, жевательная резинка, салфетки сухие и влажные, и даже   сердечные капли для особых случаев! В общем, не работа, а просто сказка наяву! А в конце беседы «Голос» вкрадчиво добавил, что ей, Василисе, сильно повезло, так как желающих очень много на такую работу и надо быстро принимать решение о согласии на неё.

         Естественно, Вася не устояла против такого заманчивого предложения, и тут же согласилась. На что «Голос» ответил похвалой и бархатно засмеялся в ответ, прибавив в заключение диалога, что уже завтра утром такси подъедет по указанному адресу её пребывания. Они договорились.

         Василиса, окрылённая тем, что бог всё-таки существует, что за все мытарства он всё же выдал ей конфетку в виде шанса такой интересной работы! Она торопливо принялась приводить себя в порядок на завтра: достала со дна чемодана платье своё самое любимое, розовое в мелкий чёрный горошек, подумав, о том, как оно хорошо сочетается с названием фирмы! Туфельки, правда, не самые новые, но вполне ещё сойдут для поездок в такси, ведь не на подиум же выходить в них!

         Она пролистала в несколько раз купленный давно уже буклет о городских достопримечательностях, а также самых известных кафешках и ресторанах (а вдруг!..). Заглянула в свои прихваченные с собой конспекты по изучению английского, чтобы, не дай бог, не запнуться в обзорных речах по маршруту езды по городу и его окрестностям…

         Вася достала из сумочки парфюм, который приберегала только для особых случаев.

А макияж она сделает утром перед самым выходом… на работу! И подумалось: «Эх, скорей уже начать эту новую жизнь в новой стране с новыми возможностями! Может и родителям получится помогать…старенькие они уже у меня…».

         Наступило долгожданное утро такого-то дня и такого-то года. Василиса на все сто была готова к работе: настроение полёта майской бабочки ощущалось внутри всего её организма, кружилась голова в обрамлении красиво уложенных каштановых волос, улыбка светилась на лице от предвкушения хорошего начала давно ожидаемой красивой жизни…

         Раздался гудок подъехавшего автомобиля. Она выпорхнула из своего съёмного уголка на посадку в лифт, где ей показалось, что тот тащится словно черепаха. Скорей, ну скорей же, давай! Меня ждёт работа, меня ждёт моё будущее!

         Василиса буквально выбежала из дверей общежития, слегка пожалев, что никто её не заметил такую замечательную в этот утренний час. Действительно во дворе её поджидало чёрное авто со знаком «TAX» наверху кузова, но почему-то вовсе не «Mercedes-Benz»  традиционно бежевого цвета как принято в  службе такси в Германии…

         Но героине дня было не до этого, – эйфория правила бал в её душе. Она села, как положено, на место позади водителя, поприветствовала его вызубренной немецкой фразой. Но тот что-то пробурчал в ответ, и они поехали. У Васи мелькнула мысль: «Не выспался, что ли или с женой поругался?..»

         Отъехав довольно далеко от центра города, водитель, ни слова не проронив в дороге, остановил машину у входа в какой-то лесопарк без названия. И тут к ним неожиданно подсели двое крупных мужчин помятого вида, как сказали бы на её родине – с бодуна. У Василисы от страха похолодели руки и ноги. Волосы ощутимо зашевелились на голове. Тело вспотело от нехорошего предчувствия беды.

         Мужчины на немецком начали обсуждать женщину, лапая и цокая языком, судя по всему загорался вопрос про очерёдность… И тут только до неё, бедняжки, дошло, в какую передрягу она попала! Не вырваться – дверь заблокирована. Парк достаточно далёк от центра и людей не видно вообще, так что кричи-не-кричи никто не услышит…

         И выходит так, что она сама виновата – согласилась сесть в авто, не имея никакого договора на руках, а только устные россказни… Всё против неё! Ужасно, какая же она наивная дурочка, курица, поверившая в красивую легенду о хорошей работе, вот так попасть легко в явную ловушку! Это вихрем в один миг пронеслось у Васи в голове, и тут эти неизвестные миру маньяки приступили к своим грязным поползновениям…

         Через несколько часов её, полузамёрзшую, заметили полисмены на обочине какого-то Autobahn – без сумочки, без документов, без ничего…униженную и растерзанную…

         У неё, у девочки из-под Полтавы, было внутри только одно: тоскливо сосущее чувство очнувшейся ностальгии по родному дому, по Маме, по родине своей – Украине…

 

 

Татьяна Бирюкова

 

AVE, МАЙЯ!

 

           Красивая жизнь… нет, это не только красивое платье, драгоценности, дорогой заграничный курорт, скорее возможность исполнения любых желаний. Думаю, многие бы женщины мечтали вот так, как актриса из знаменитого фильма «Красотка» с прекрасным спутником, на роскошной машине подъехать к трапу самолёта, прилететь в другую страну и посмотреть в «Ла Скала» знаменитую оперу «Травиата» Д. Верде. Сейчас это вполне возможно осуществить, были бы средства, и я знаю не одну пару, а несколько, которые могут поехать на один день в другой город, например, в Санкт-Петербург на очередной новый спектакль уважаемого ими режиссёра или на открытие фестиваля, или на выставку знаменитого художника.

          Красиво жить, как говорится, никому не запретишь. Вспомнились студенческие годы. Мне очень нравилось при малейшей возможности окунуться в столичную театральную жизнь. В Ташкенте в те мои молодые годы был и есть Государственный академический Большой театр Узбекистана имени Алишера Навои. Три арки – портал главного входа, внутреннее великолепное убранство, панно, выполненные знаменитыми мастерами, традиционная резьба по ганчу, словом та красота, от которой дух захватывает. И конечно, никаких мятых маек и рваных шорт. В то время одевались в театр нарядно и переодевали обувь, в грязной входить в театр не разрешали. Впечатления от посещения театра всегда вдохновляли и приносили радость.

           Совершенно случайно мне достались билеты на оперу «Мадам Баттерфляй» Джакомо Пуччини, арию Чио-Чио-сан исполняла Мария Биешу, достояние Республики Молдавии и СССР.  Первую часть оперы мой спутник едва досмотрел, глаза его слипались, а я боялась, что он свалится с кресла. Вторую часть смотрела сама, наслаждалась, а он гулял у фонтана в виде раскрывшейся коробочки хлопка у входа в театр. Упрашивала подождать ещё, чтобы посмотреть окончание и арию, которую так душевно исполняла знаменитая Мария Биешу. Смеялись всегда, когда слышали эту оперу потом по радио, но приятель всегда узнавал певицу, у него был хороший слух.  

          За время учёбы посмотрела весь балетный репертуар театра, но очень хотелось увидеть «Анну Каренину», а также «Кармен-сюиту в исполнении Майи Плисецкой и другие спектакли в Большом театре, в Москве.

           Красивая мечта исполнилась только через десятки лет, нет, я приезжала в Москву, но попасть в этот короткий промежуток времени и увидеть Майю Плисецкую не удавалось. А затем она уехала, жила в другой стране, преподавала, во многих театрах появились и успешно танцевали её ученики. Когда услышала, что в Москве в Большом театре состоится концерт, посвящённый уникальной балерине в связи с юбилеем, который она отмечала в родном театре и со своими, обожающими её зрителями, то прибежала задолго до начала. Толкалась в фойе, заглядывала в глаза кассирам, но ответ был один «Билетов нет, контрамарок нет и никакой другой возможности нет». Слезы невольно навернулись на глаза, было обидно, теперь я живу в Москве, но… Я понимала, что так никогда Майю Плисецкую и не увижу, она вновь уедет. Стояли грустные ещё несколько человек рядом, тоже ждали, а чего ждали?

 

       Нас, безбилетных, попросили к выходу, и тут какая-то женщина, стоящая рядом, обращаясь ко мне сказала: «У меня входной билет на два лица. Подруга не пришла, хотите пойти со мной?». Конечно!

        Стояла, чтобы лучше видеть, на втором ярусе, и была счастлива, моя «спасительница» где-то затерялась, наверное, нашла местечко получше, но я была и так безмерно рада.

        Королева сцены вышла на неё по-королевски, в тёмно-зелёном платье «от Кардена» со шлейфом с красивым поясом-бантом. О! Майя Плисецкая была прекрасна! Долго не смолкали аплодисменты. «Танец с веерами», поставленный Морисом Бежаром был прощальным аккордом незабываемого вечера. Красота, которую балерина дарила людям, осталась в моей жизни и памяти зрителей навсегда. AVE, Майя! Вот так исполнилась моя мечта. Красивая мечта.

 

​​

​

Татьяна Медиевская

В поисках Марио

            - Ах, Марио, Марио!

         У него гордый римский профиль, тонкие черты лица, кожа  светло оливковая, как на полотнах мастеров Возрождения,  большие миндалевидные карие глаза с густыми ресницами,  тонкие и длинные кисти рук, тёмные волнистые волосы, порывистость в движениях, и осанка своенравного человека. Марио – воплощенный дух прекрасной Италии.

 Самое главное это, конечно, не внешность, -  у него должен быть  «горящий взор». Мне кажется, многие люди просто спят на ходу или смотрят внутрь себя. -  Мой  Марио должен излучать свет, и обладать истинным мужским обаянием, а не гламурной сексапильностью.

 Не смейтесь    - это же идеал!

   В  звуке этого имени «Mario»  я слышу шум прибрежных морских волн, дуновение ласкового ветерка, и сама любовь по-итальянски «аморе»!

  Уверена, что если  я  его встречу, то обязательно узнаю. Но встретить Марио оказалось очень трудно, почти не возможно.

 Для того, что бы приблизить свою мечту, я поехала в Италию.

  Рим, Неаполь,  Капри!

Буон джорно,  синьора!  Буона сэра, синьора! – эти слова, обращенные ко мне, зазвучали, как заклинания!

         Я лежу  на морской  гальке бухты Марино Пикколо.  Даже глаза закрыла от блаженства: нега, лень. Спиной, сквозь махровое полотенце   чувствую гладкие камешки. Легкий ветерок продувает  расщелину в скале, в тени которой я устроилась. С шумом накатывают волны. Изредка слышны крики чаек. Сквозь неравномерный гул голосов отдыхающих на пляже,   выделяется высокий женский требовательный голос:

 - Марио! Марио!  Андиямо!  -  Я вздрагиваю, оглядываюсь.  – Наверное, мать зовёт ребёнка. Курчавые смуглые итальянские детки  так похожи на  купидончиков.

Воздух напоён  неповторимой смесью ароматов:  моря, цветов, нагретой гальки, высыхающего на теле мокрого купальника и  даже  свежей пиццы из приморского ресторанчика « Paradisо».

  Если открыть глаза, то можно увидеть темно - бурый край нависающей скалы, яркое высокое голубое небо со стремительно летящей чайкой, лазурное море и   утопающий в пышной зелени берег, расцвеченный роскошными коврами цветущих бугенвилий, белеют виллы и гостиницы, террасами карабкающиеся по склонам. И это всё великолепие называется остров Капри.

         А, что мы советские люди раньше знали о Капри? - Только то, что  здесь  жил Максим Горький и написал своего «Буревестника», которым нас изводили в школе.  -  « Буря, скоро грянет Буря!» - Какая буря? На Капри рай и красота! Как только не стыдно, живя в таком раю призывать к революции. И дружок его Ленин сюда приезжал из Швейцарии, где давно построен коммунизм без всяких революций. И как это возможно, живя в заграничном раю, задумывать у себя на Родине революцию? И как  только не стыдно, а ведь получилось!  А певец пролетариата - Максим  Горький, где только он на Капри нашёл «толстых и глупых гагар»? Может это итальянки? Я пока встречала  толстых и  не красивых, и ни одной  похожей на кинозвезду на Софи Лорен или Монику Витти.

 « Вот, что значит советские люди, подумала она, - даже на отдыхе, не могут не думать о политике» и продолжила мечтать о Марио.

 Мой Марио должен быть только здесь!

Сейчас  открою глаза, надену малиновую кепку с длинным козырьком от солнца, выйду из тени и пойду  купаться.  Через минуту   ступни обжигает нагретая галька. Скачками добираюсь до кромки воды.  Волна ласково заливает ноги по щиколотку. -   Хочется разбежаться и бухнуться в воду. Но я невольно медлю  -  взгляд  завораживает  чарующая картина: море искрится и сияет,  слева  из него как  три морских чудища,   всплывают  скалы-великаны. У них древнее загадочное название «Фаральони». Справа  покачивается на волнах   трехмачтовая белоснежная яхта,  прямо по горизонту вдали -  огромный корабль, а море у причала, как цветами  усеяна   разноцветными парусниками.

 Вхожу в воду: море сначала кажется обжигающе холодным, а потом тело быстро привыкает и само  несёт  подальше от берега, чтобы почувствовать свободу от земли, напитаться, надышаться, насмотреться и даже попробовать губами   море, ощутить его горько-солёный вкус. Вблизи вода как темный  сине-зеленый изумруд, -  дальше светлеет и переходит в голубой  с серебристо-золотистыми оттенками.  Так бы и плавала целую вечность! Благодать!

      Но, вдруг, откуда ни возьмись, появляется мысль: - «Почему он не  пошёл со мной на пляж?»

 Он - это мой муж, который в эту тридцатиградусную жару  бродит по  древним развалинам дворца императора Тиберия.  Мы женаты « миллион» лет. Роман прекрасный благородный человек, известный в узких кругах архитектор, художник, скульптор.  Но его красивое лицо почти всегда выражает недовольство.  Он  очень редко улыбается и постоянно озабочен  какими- то своими мрачными мужскими мыслями. Часто тяжело вздыхает  и   ничему не умеет радоваться.  Муж  везде и во всём всегда ищет, и конечно находит одни  недостатки и несовершенства.

           В молодости  у меня  были страшные передние зубы из-за металлических пломб. Их мне  поставили в  детстве в пионерском лагере во время медосмотра студенты-  стоматологи. Так, муж после свадьбы запрещал улыбаться и вообще открывать рот, чтобы не портить мой образ «нежной принцессы». Потом, конечно, когда появились новые способы лечения, я зубы привела в порядок, но улыбаться и смеяться, чуть вообще, не разучилась. А,  я  была очень смешливая.

 Нет, не буду об этом думать… 

           О Марио! Марио!

           Когда  мы только прилетели  в Рим и ждали машину,  я увидела  далеко не юного  Марио в элегантной шляпе и в  светлом  костюме безупречного покроя. Он, ожидал такси в театральной  позе «романтического героя», грациозным жестом курил сигару -  и  грустными    «выразительными» глазами  поглядывал  по сторонам. Потом, вдруг, он будто  узнал меня -  и на губах у него появилась полуулыбка. Я подумала, что может он принял меня за свою  давнюю знакомую? Я невольно сделала шаг навстречу Марио, но он оставался  в той же позе. На кого же он смотрит? Я обернулась. Оказывается, мы с мужем стоим  у зеркальной стены аэропорта, а он любуется своим отражением в ней. А, я- то размечталась…   

          При выходе с катера на Капри,  мне показалось, что Марио, в форме морского капитана, мелькнул на причале.  - Жаль, что не успела его хорошо рассмотреть. Он так стремительно исчез.  - Наверное,  ушёл в море. Только что  из порта  отчалила великолепная   яхта  «Azzurro fantasia» -  «Голубая мечта» и взяла  курс на окутанный сиреневой  дымкой Везувий.

А как-то раз на нашем пляже я целый час любовалась совсем юным восемнадцатилетним  Марио. Он  загорал и купался в компании прелестных девочек и мальчиков: все,  как на подбор,  стройные, холёные, высокие, длинноногие  как модели,  в модных купальных костюмах, и даже у одной девицы на загорелой лодыжке сверкала серебряная цепочка с кулоном.

 А Марио отличался  от них  фигурой античного римского атлета. Вот с кого можно ваять скульптуру! -  Но это сейчас не в моде.

Я стала наблюдать за ним и заметила, что он не так весел, как остальная компания, и часто смотрит на часы. Потом вдруг поднялся, поцеловал в щеку девицу, -  ту с цепочкой на ноге,  и направился к причалу. Я из любопытства   пошла за ним.

 И лучше бы я этого не делала. -  Через минуту,  когда я проходила совсем близко   от  Марио, рядом с ним вдруг остановился  какой-то  неприятный сутулый  лысый тип лет сорока с утиным носом и рыбьими зубами. Он требовательно и нагло, как хозяин с рабом, разговаривал по-польски с Марио, передавая  какой-то сверток.  И тут я  отчётливо услышала   униженный, отчаянный шёпот моего Марио: «  Цэ нэ можливо!»

 Нет, только не это!

 Я от неожиданности чуть в море с пирса не свалилась. Быстро пошла прочь, и,  наткнувшись на продавца мороженного,  заела свою «печаль»  шоколадным  мороженным -  gelato с кусочками  манго.

  А однажды,  на  экскурсии в Неаполе,  решив отдохнуть и выпить кофе, мы оказались на  старинной  площади - пьяцца Сан Гаэтано у церкви  Сан Лоренццо Марджоро,  той самой, где  Бокаччо встретил свою Фьяметту аж в 1336 году. И именно тут я увидела дивного молодого человека. Он с вихрем подкатил на дорогущем  мотоцикле  «Ducati» чуть ли не к нашему столику. Элегантно спрыгнул, как  лихой  наездник с норовистого скакуна, сорвал ловким движением  красный шлем,  и по белой рубашке рассыпались черные кудри.

 Наверное,  почувствовав мой взгляд, он  обернулся,   глаза наши встретились,  и в это « чудное мгновение» я  узнала его. -  Это, несомненно, был Марио. Он подарил мне пленительную улыбку, -  улыбку настоящего Марио!

 Но, что это?  - Мгновение, -  и к нему от соседнего столика направляется седой   господин в ковбойской шляпе, в узких синих джинсах и жёлтых сапогах на кривых старческих ногах. Он нежно -  совсем  не отечески, обнимает моего Марио, и они вместе исчезают  в дверях кафе.

 Нет, это  надо непременно  забыть.

О, как же я далеко заплыла!  Пора поворачивать к берегу.

 Впереди у меня ещё три  дня. А сегодня вечером я буду на балконе встречать закат -   мой первый закат на Капри. Марио обязательно должен появиться на закате. Вечером хочу немного побродить по старинным улочкам острова и лечь пораньше спать, что бы завтра встретить рассвет на Капри. – Не правда ли, как романтично!

 Поворачиваю к берегу, и вдруг чувствую, что меня кто-то под водой  хватает за ногу. Я начинаю брыкаться и «злодей» отпускает меня и всплывает на поверхность. – Это оказывается мой муж. - Такие у него шуточки. Рома пришёл на пляж и издалека приметил меня в море по «жуткой», как он выражается кепке.

 Мечты о Марио рассыпаются вдребезги. Муж сказал, что когда он подплыл  ко мне и  увидел, что я как всегда, мечтаю,  решил позабавиться и попугать меня.

Рома находился на удивление в прекрасном  настроении: рассказывал, что побывал на каком-то биеннале, где познакомился с потрясающим итальянцем-галеристом, немного говорящим  по-русски  – у него бабушка из дореволюционного Петербурга.  Договорились встретиться сегодня вечером в кафе  на Пьяцетте – центральной площади острова. Итальянец, узнав, что Рома скульптор, очень заинтересовался его работами, и уже чуть ли не собирается организовать мужу выставку здесь на Капри, и в Вероне и  в Венеции, где у него тоже есть свои галереи. Рома весь сиял в предвкушении этой встречи.

Вечером я нарядилась в  шифоновое  декольтированное бледно-лиловое платье. Оно, хотя и куплено на распродаже, очень мне  идёт.  -  Мои  глаза цвета весенних  фиалок становятся и ярче, и больше.  Муж долго чертыхается, что ему нечего надеть, упрекая, что я взяла  не те вещи.  У меня тоже босоножек модных нет, -  так я же не устраиваю истерик. Наконец,  я под ручку с мужем отправилась месту встречи -  в кафе  отеля «Qween». 

         Через четверть часа на микроавтобусе  отеля мы приехали на  площадь. Прошли через городские ворота и поднялись по брусчатке на террасу, возвышающуюся над  бухтой Марина Гранде. Казалось, мы перенеслись в сказочную страну: на шёлковом полупрозрачном куполе неба, новогодними гирляндами сверкают звёзды. Густой в тяжёлых складках тёмно-синий бархат моря, расшит, как стеклярусом, огнями многочисленных  яхт. Некоторые  огоньки, как живые светлячки плавно перемещаются с тихим всплеском. По диагонали море рассечено искрящейся серебристой лунной дорожкой, а сама луна похожа  на  живоё лицо, и будто смотрит на всех с неба и даже  улыбается.  -  Я, тут поняла, что «Звёздная ночь» Ван Гога, которую  видела  в музее Дорсе  в Париже, оказывается не фантазия  художника, а правда!

         А, почти вся  центральная площадь заставлена столиками, за которыми, как в театре  нарядная публика и  разглядывает вновь прибывающих. Они, как в модном дефиле по подиуму, веселой цветной, разноголосой толпой проходят мимо  по широкому центральному  проходу. Каждый  вечер отовсюду на Пъяцетту и пешеходную часть острова собираются отдыхающие: с других бухт, и с яхт и даже из Неаполя.  Каких модниц и модников среди них только нет. -  Только успевай разглядывать!  Какие фасоны нарядов, вырезы, рюшечки, ткани, обувь, украшения, прически, шляпы…

 Капри оказывается самая известная тусовка всех модных домов мира Valentino, Nina Richi, Dolche&Gabana и ещё бог весть знает каких. Жаль фотографировать нельзя, повсюду висят знаки – перечеркнутая фотокамера. -  И понятно. На Капри отдыхает много известных мировых звезд из мира искусства и шоу-бизнеса: модельеры, артисты, художники, писатели, журналисты и даже могут быть инкогнито коронованные особы.  Некоторых я узнала. Не принцев и принцесс, конечно, а кинозвезд -  Пьера Ришара и Сарру Паркер. Многие лица казались знакомыми по глянцевым журналам, их я  изредка пролистывала, когда бывала  в парикмахерской.

         В веселой праздничной,  разноязыкой толпе идём  по  центральной улице:  В ярко освещенных витринах модных бутиков красуются манекены в самых последних моделях этого сезона.  Стены домов почти до крыш покрыты  цветущими, благоухающими   зарослями   плетистых  роз, у каждого входа  цветущие деревья или  кадки с  неведомыми цветами, а их дурманящий сладкий аромат, смешивается с ванильным запахом только, что выпеченных вафель для  мороженного. А,  вот и   отель   «Qween»  -  шикарный,  пятизвёздочный,   подсвеченный  фонарями.   «Королева это, разумеется, я и где, как не здесь появиться моему  королю…»

 Вдруг, сквозь гул иностранной речи, мы услышали  громкий возглас:

- Роман! Finalmente! Андиамо! Сюда!

Всматриваюсь и вижу… Нам машет рукой…  Марио. -  Он приветливо улыбается и зовет нас к себе. Мы подходим, садимся за столик. Муж, представляя меня ему, говорит:

 - Знакомьтесь: -  моя жена Нина, а это  -   сеньор Марио Кастеллуччи. - Я тебе о нём рассказывал….

         Не могу поверить! -  Просто сказка! -  Марио, Марио со мной, здесь рядом!

Он совершенно неотразим: глаза сияют, как эта южная ночь, царская осанка,  а   белый  костюм с  сиреневой рубашкой сидит на нём, как будто он в нём родился. Я  - напротив, мы пьём шампанское, оживленно беседуем об искусстве, и он иногда, как бы невзначай мило жестикулируя, и подбирая русские слова, касается моей руки, а когда муж отворачивается, просто прожигает меня глазами. Я от волнения даже и не  пытаюсь вникнуть в суть разговора, а просто сижу и любуюсь моим Марио.

 Вдруг  Марио, многозначительно на меня взглянул и, упомянув, что в это время года его семья занимает апартаменты в «Qween», стал настойчиво приглашать нас  на ужин в ресторан. 

         Я стала отказываться, но что удивительно, муж с радостью согласился.   Метрдотель почтительно, как важных гостей, поприветствовал нас и провёл на террасу с видом на море, усадил за  большой овальный стол. На белоснежной скатерти в вазе возвышался  букет из  орхидей, тёмно-кремовых в крапинку, и причудливый хрустальный подсвечник. Официант, ну просто  как лорд во фрак, услужливо зажёг  свечи, и радужные блики заискрились на  хрустале бокалов,  серебре столовых приборов, и в глазах моего Марио.

 Послышалась  звуки музыки и   оперные голоса: сопрано - ну вылитая Мария Каллас, а тенор-двойник знаменитого Хосе Каррероса. Эта прекрасная пара стоит перед белым роялем услаждает посетителей ариями из итальянских опер,  неаполитанскими  песнями, и современными шлягерами.

Через некоторое время к застолью присоединились папа Марио, старший брат, и ещё какие-то пожилые дамы. Имен их я не запомнила. Одеты они были во всё чёрное, и походили на воронов или на участников траурной процессии,  и почти ничего не говорили, а  только ели. А еда была отменная – вкуснятина и деликатесы. Марио  расстарался: с видом знатока рассказывал об особенностях приготовления блюд, а официанты подносили всё новые  вина и закуски.  Казалось, что Марио все знают: к нашему столу подходили разные дамы и мужчины  от соседних столиков, раскланивались, здоровались, обнимались, целовались. Марио радушно, как хозяин, нас с мужем со всеми знакомил. Все поднимали бокалы за знакомство, и обменивались визитками:  - мол, когда будете в Риме, Париже, Нью-Йорке – заходите!

            Мы танцевали. Как это было прекрасно!  Я чувствовала себя королевой! Южная ночь. Я с Марио на  шикарной террасе на берегу моря на Капри  танцую романтический вальс или страстное танго. Он оказался великолепным партнёром, а во время танцев нежно пожимал и целовал  мне руки, нашёптывая  на ушко:

-  О! Белла Донна! – О! Голубка! –

  Марио преподнёс мне букет чайных роз.

           Я, конечно, млела, но… Меня беспокоило то, что муж как-то подозрительно быстро захмелел. И, к тому же  одна  «Эйфелева башня» - американская  фотомодель с ногами, растущими от подмышек, просто повисла на моём муже. А, он почему-то не обращал на неё внимания, а ревновал меня к Марио, но совсем в другом смысле, -  пытался  завладеть вниманием Марио, панибратски обнимал его, восклицая: « Ragazzo, парень, что надо!» и, заплетающимся языком твердил, что завтра непременно подпишет контракт на проведение своих выставок своих работ в Милане, и в Риме,  и в Венеции, -  ну по всей  Италии.

 Муж всегда такой сдержанный в выражении чувств, а здесь его будто подменили!

 У меня тоже порядком кружилась голова,  - должно быть от выпитого шампанского и  от дурманящего аромата свечей и цветов. Я отлучилась в туалет, умыла лицо холодной водой, а когда вернулась, то застала такую картину:

 Терраса, до этого переполненная шикарной публикой, опустела, полумрак -  свечи погашены.  Мой  муж сидит за нашим столом в одиночестве с красным, как только, что съеденные  лобстеры, лицом. Рядом с ним, как три пингвина два  дородных официанта и  метрдотель. «Ах, вот же они горьковские гагары»:– подумала  я,  - а где же Марио?»

  И он, и его «родственники»  исчезли.

 В звенящей тишине, нарушаемой только усиливающимся шумом моря,  угрожающе  и отрывисто звучат слова:

- Платите, платите  синьор немедленно. - Или мы вызовем полицию! Официант тычет жирным пальцем в счёт перед носом мужа.  Увидев меня, метрдотель с возгласом: « О, сеньора!» кинулся  ко мне и обрушил на меня всё негодование на всех языках:  « Diavolo! Caramba!» - это ещё самые мягкие выражения.

 Муж от отчаяния и от хмеля  впал в ступор -  не может произнести ни слова, только таращит на всех удивленные, как у затравленного зверька глаза.  Оказалось, что у него пропал бумажник… « Как хорошо, что я предусмотрительно убрала в сейф в номере  отеля документы и кредитку» - подумала я.  Спрашиваю мужа:

- Сколько украли денег?  - Показывает пятерню. -  Так, значит  500 евро.  Наверное, мне  придется заплатить по счету. Не идти же и в правду в полицию. Мошенников не найти, муж от горя и выпитого еле на ногах стоит, а после завтра у нас  уже рейс обратно в Москву. Посмотрела на метрдотеля с официантами и вдруг поняла, что они все здесь в сговоре, и надо срочно отсюда уносить ноги.

 Я достала из  своего любимого, кружевного бледно-сиреневого лифчика, астрономическую сумму 600 евро, расплатилась по счету и, подставив плечо мужу, вывела его на улицу, быстро подошла к портье отеля, вызвала такси, и уже  через десять  минут мы оказались в своей гостинице. Муж сразу заснул, а я  вынесла шезлонг на балкон и долго смотрела на ночной залив, гуляла взглядом, как «бегущая по волнам» по  лунной дорожке,  слушала шум волн.  Я решила  дождаться рассвета. Но думала я вовсе  не о Марио,  а о том, что как  хорошо, что мы целы и невредимы, и у нас уплачено за трансфер до аэропорта и за завтраки. Правда обедать или ужинать придётся только в самолете, но ведь не это главное.

   Оказалось, что  на  следующее утро муж ничего не помнил. За завтраком я пыталась ему рассказать о вчерашнем вечере. Он удивленно на меня посмотрел и грубо перебив,  сказал, чтобы я оставила свои фантазии.

- А, деньги? -  спросила я, - 500 евро – куда они делись?

- Я заказал материал для работы, не вмешивайся в мои дела! - отрезал он ледяным тоном.

 « А, мои 600 евро?»: - хотела я спросить, но  в это время зазвонил телефон, -  нас экскурсовод приглашала на  бесплатную обзорную экскурсию по острову…

Спустя пять лет я с семьей и с друзьями снова проводила отпуск в Италии. Как мы весело  отдыхали:  - загорали на золотистом пляже, кавалькадой из трех машин путешествовали по старинным городкам Тосканы! Побывали  в знаменитой Сиене и даже  плавали на огромном пароме на остров Эльба к Наполеону.

 Та история про мошенников забылась, а возможно её и не было вовсе.

  И я  везде, везде  стала опять искать своего Марио: и на пляжах, и на улочках старинных городков, и в магазинчиках, и на рынках. -  Но тщетно. В то   итальянское путешествие  я, как ни стремилась, так и не встретила его.

 Может это потому, что я в весёлой компании за бокалом «доброго» итальянского вина  в шутку с иронией рассказала о своих поисках, утаив  случай в ресторане.  И, потом  друзья надо мной  подтрунивали,  спрашивая:

 - Посмотри, посмотри, вон на того - это не Марио?

Может, сглазила?

           Я полагаю, что мой  мифический Марио  на меня обиделся, и стал избегать меня. -  А мне -  дуре, будет  наука! -   Нельзя смеяться над своей мечтой. Надо  было хранить наш с Марио секрет.

 Но, я не отчаиваюсь и верю, что в  следующее путешествие   в  Италию  встречу своего Марио,  и он узнает меня…

 

 

Юлия Великанова

КРАСИВО И ЖИЗНЬ

Раннеутренний экспромт

 

Красивая жизнь – это у кого или про кого?

Короли и королевские особы.

Знать.

Президентский корпус государства.

Высокопоставленные лица.

Люди, держащие в руках власть.

Обладающие богатствами, располагающие большими и разнообразными возможностями жить эту жизнь.

Или вот индустрия моды. Красивые люди, красивые ткани, фасоны, свет, язык подиума, его бесконечность-продолжительность – куда-то туда, в светлую и прекрасную даль. Чтобы шагать по нему бесконечно. Часто здесь скорее хаос и претенциозность. И красота не для всех. Но это красота. И жизнь.

Признанное, принятое толпой (избранными её членами) искусство – это красиво.

Картины, статуи, здания, мосты, парки и усадьбы, монументы и музеи целиком.

Красивая еда и напитки.

Музыка.

Театр.

Кино.

Танец.

Вокал.

 

Помощь одних другим. Благотворительность.

Расстояние между неправотой и готовностью извиниться. Между не теми словами сгоряча и попыткой все исправить.

Красива попытка любить, всегда безнадёжная и всегда благородная.

Счастливые идеальные отношения невозможны. Но красивое в нас всегда будет к этому стремиться. Слияние – это прекрасно даже как идея.

Красивая жизнь – это право на праздность.

На праздник.

И на понимание.

Никогда солнцу не взойти с запада. Да и незачем.

Зачем красивое тем, кто не способен оценить?

Стремящийся к чему-то другому пойдёт и отнесёт красивое в ящик для ненужных вещей в Вайлдберриз.

Красивое – это вкусно кормить своё чувство прекрасного.

Красивое – это чудесный миф, вроде древнегреческого.

Это открытки в конвертах в верхнем выдвижном ящике тумбочки. Маленькая коллекция, из которой иногда я что-то выбираю и подписываю друзьям.

Красивое – это мои дети.

И мой большой британский кот.

До седьмого этажа лифт едет не спеша, медитирует. И я успеваю заметить в зеркало, что тоже вполне себе – красива.

Красива снежная пыль в воздухе и проясневшее на горизонте небо, зимнее солнце на остывших стенах соседних домов.

Красивое вызывает сильные чувства.

Красивая жизнь – то, что ты позволяешь себе проживать.

С чувством, что здесь и сейчас ты делаешь всё правильно.

И всё не зря.

Красивое – это суть, которую до конца невозможно нащупать. Но чувствовать можно. Если ты разрешаешь себе. И другим.

Здесь много ревности и нежелания делиться.

Щедрость – одно из самых красивых явлений на земле. Искренность и щедрость.

Доброта.

Энергия покоя.

Здоровье.

Расстояние вытянутой руки до самого желанного и вожделенного. Пусть, дойдя дотуда, там и остаётся. Дальше (то есть на самом деле ближе) не надо. Исполнившаяся мечта уже не мечта, и надо новую. Красиво, когда сохраняется постоянство мечты.

Мечту велено иметь и, тем не менее, многие честные люди вам признаются, что как раз мечты-то у них и нет. Но это уж точно другая история...

 

 

Юлия Пучкова

 

Две жизни

 

  Поначалу я пытался разговаривать со своим Человеком. Но увы! Из моего рта не выходило ничего кроме одного единственного звука, которому я мог лишь придавать разные интонации. И это самая главная моя мука. Страшно понимать, что тут, рядом с тобой, есть тот, кому ты мог бы поведать свои переживания и мысли, но он не понимает тебя. А я всё понимаю. И имя своё знаю, и когда он зовёт меня есть, и когда приглашает выйти на балкон, и когда сердится, если я веду себя... не очень. Я же с ним сколько себя помню, и я отлично выучил его язык. Но он не ведает об этом, и обсуждая меня с детьми или внуками, даже не представляет, что я ловлю каждое его слово, и слушать это чаще всего бывает очень приятно.

 

                                                                                        *

 

Раньше я жил в тёплом загородном доме и ездил на работу на своём крутом БМВ. И недолюбливал жизнь. За что? За монотонность, за одинаковость каждого дня, за кабалу привычки - из этой кабалы вырваться может лишь очень сильный духом человек. Я не был сильным духом. Сейчас я войду в противоречие с самим собой, но ведь это очень по-человечески — несмотря ни на что, моя жизнь меня, в общем, устраивала. Она была предсказуема — сегодня я на девяносто процентов знал, что будет завтра, потому что сегодня на  девяносто процентов повторяло вчера. Оставшиеся десять процентов были неприятными неурядицами на работе или приятными встречами с друзьями. Кто это сказал, что жизнь измеряется не временем, а событиями. Я бы сказал - памятными событиями. Это то, что вырезается на податливой древесине памяти навсегда или остаётся на её холсте крупными яркими мазками красок, которые перелились через края сердца. Впрочем, памятными бывают и чёрные дни. Но память человека — эта добрая самаритянка — милосердно полирует слишком глубокие борозды страданий и муки и быстро пишет яркие солнечные картины по чёрному полотну, так что через пару лет ты уже не находишь почти ничего, кроме слабых очертаний, а потом остаётся только памяти об этих очертаниях. 

Моя жизнь не была насыщена событиями, да я к этому и не стремился, предпочитая уют и покой. Да, я мечтал о красивой жизни — кто не мечтает? Иметь столько денег, чтобы не ходить больше в офис, купить роскошную виллу где-нибудь в Италии на Адриатическом море, бороздить моря и океаны на своей яхте или просто сидеть по вечерам у камина под шум прибоя, смотреть на звёзды и думать о вечном.

  Раньше я любил спать — у меня не было много времени на это, и я хорошо помню, как вечером предвкушал церемонию отшествия ко сну. Я уставал за день от суеты и однообразия и легко засыпал, и сон мой был крепок. Теперь я просыпаюсь часто, потому что часто сплю, и сон у меня очень чуткий. Ещё лет пять назад, когда я просыпался, я хотел снова заснуть и проспать, как можно дольше и проснуться как можно позже. Но с тех пор многое изменилось. Что касается времени, сейчас у меня его, сколько хочешь. Если бы раньше у меня было столько времени, я бы... Впрочем, зачем я сам себя обманываю — у меня и раньше было полно свободного времени. Но оно как будто досаждало мне. Я никогда не понимал, что с ним делать. Работа — это понятно, еда, сон — тоже. А куда девать то, что в промежутках между ними. Я так и не сумел создать семью и годам к пятидесяти окончательно решил, что быть холостяком моё призвание и судьба. Я смотрел на то, как, не помня о себе, спешили домой мои женатые друзья или на то, с какими скандалами они разводились, или на то, как они разрывались между своими детьми и своими любовницами, и, в конце концов, пришёл к убеждению, что мой путь единственно верный и, наверное даже, самый честный. Да, конечно, иногда я подумывал о том пресловутом стакане воды, который мне некому будет поднести на старости лет. Но я был здоров, по утрам делал зарядку, у меня то и дело случались мимолётные романы, и мысли о дороге к смерти, если иногда и неприятно копошились в моей голове, то раннее утро, чашечка крепкого кофе и слайс шоколадного чизкейка восстанавливали равновесие, и вот уже я шёл на работу, вдыхая встречный ветерок, вполне уверенный в  том, что новый день не таит в себе никаких неприятных сюрпризов, а до глубокой старости мне ещё ой как далеко.

                                                                              *

 

Я существо с интеллектом человека и способностями кошки. Когда мой Человек читает книгу, я примащиваюсь рядом и всякий раз внимательно всматриваюсь в текст, что неизменно его веселит, и он восклицает что-нибудь вроде «Что, Матвей, опять будешь читать со мной? Давай давай! Будет что обсудить». Ему смешно, а я опять и опять всматриваюсь в текст с тайной надеждой, что вот случится чудо, и я снова смогу читать! Но увы! Чуда не происходит уже много лет и, вряд ли, произойдёт. А я всё надеюсь. Мой Человек, чаще я называю его просто Старик, никогда не смотрит телевизор, и это очень печалит меня, потому что смотреть телевизор я могу. Когда у Старика гостят его внуки с правнуками, телевизор иногда включают, и это самый лучшие минуты моей жизни. Я усаживаюсь позади всех на тумбу и смотрю и слушаю новости. Сын Старика, не очень умный человек, однажды увидев, как внимательно я уставился в экран, закричал на весь дом: «Отец, смотри! Матвей-то твой, похоже, интересуется политикой. Гляди, как следит за переговорами. Вот с кем тебе надо обсуждать всё, что тебя волнует».  Мой Человек и его сын плохо понимают друг друга, и эта шутка больно задела  моего Старика. Я это понял по тому раненому взгляду, которым тот поглядел на сына. Я подумал тогда о том, что спасся от этой боли, не создав в свой век семью. Но... у моего Старика ещё есть дочь. О это чудесная женщина! Она понимает своего отца. Нет, я не о политике - у неё тоже есть своё мнение на этот счёт, но она чувствует, когда его надо озвучивать, а когда не стоит. Она ловит тончайшие оттенки взгляда или голоса и почти всегда успевает встать на пути недобро брошенного в сторону отца слова. Она очень любит отца, и я это сильно чувствую. Так сильно, что порой жалею, что так никогда и не испытал этого чувства в своей прежней жизни. Удивительно то, что раньше я не чувствовал, что люди чувствуют. Когда передо мной плакала женщина, я испытывал неловкость, не более. Когда у кого-то из моих друзей плакал ребёнок, я раздражался и радовался, что у меня такой проблемы нет. Когда-то очень давно я, наверное, любил свою мать. Я говорю «наверное», потому что она умерла, когда мне было всего пять лет. Отец отдал меня на воспитание бабушке. Бабушка... она меня по-своему любила. Но я был маленький, юркий, шаловливый, а после смерти матери ожесточился, и бабушке жилось со мной совсем не сладко. А теперь я понимал, что то, что я чувствую, когда рядом со мной живая любовь женщины к её отцу, это усиленные во сто крат  слабые очертания давно стёртого чувства к моей матери. Только несколько лет назад я начал понимать, что любовь это не словесный фантик, придуманный для того, чтобы завернуть похоть в красивую обёртку. Любовь есть — вот она струится из её глаз и обволакивает Старика тёплым, лучистым одеялом. Эти редкие моменты, когда я вижу любовь, единственные, когда я радуюсь, что я не человек, потому что люди лишены возможности видеть любовь. Они могут её только чувствовать. И вот уже много лет я думаю о том, были бы люди счастливее, если бы могли любоваться любовью, как любуются цветами или нами, и как могу ею любоваться я? Когда из глаз его дочери или глаз моего Человека выплёскивается или вытекает любовь, я ложусь где-нибудь на её пути и греюсь. Мой Старик очень добр и любит меня. Но это не та любовь, она и выглядит не так. Это как если сравнить морскую волну с рябью на воде. Иногда, когда Человек гладит или обнимает меня, рябь усиливается, но никогда не становится настоящей большой волной.

Сын не любит моего Человека. Впрочем, я не вижу и его любви к своей жене, дочке или маленькому сыну. И мне бывает очень грустно смотреть на одинокие волны, которые текут в сторону сына от его отца, и им ничего не плещется навстречу, даже рябь.

Иногда я размышляю о том, почему любовь не обязательно вызывает ответное чувство. Почему эти волны текут к одному человеку, а к другому не возникает даже ряби. Мне кажется, это самая великая тайна жизни.

Когда дети и внуки покидают моего Старика, его любовь ещё долго течёт в закрытую за ними дверь, и в отличие от настоящих волн, не отражается от неё, а проникает сквозь. Когда Человек думает о ком-то из своих детей, любовь течёт вновь. Тогда она похожа на тихий утренний свет, и я подсаживаюсь поближе к Старику, чтобы уловлять её всем телом.

                                                                             *

 

Раньше я относился к кошкам, как к счастливчикам. У бабушки была кошка Дуся, и она спала, ела или требовала внимания, и тогда бабушка кидала ей клубок шерсти, с которым Дуся могла возиться довольно долго, а потом мы вместе с бабушкой её распутывали, и это было, пожалуй, самым тёплым моментом в наших с бабушкой отношениях. Реже Дуся сидела на подоконнике и наблюдала за проходившими внизу людьми или летящими мимо птицами. Глядя на её жизнь, я думал, за что кошкам такое счастье? Теперь  у меня та самая красивая жизнь — мой Старик щедро кормит меня, иногда балует и наливает молока или даёт погрызть арахис, который я обожаю. Он вычёсывает меня двумя щётками — пуходёркой и гребнем, и я неизменно начинаю урчать. Раньше я урчал, потому что мне очень нравилась эта процедура.  Но потом я увидел, как рябь Человека превращается в небольшие волны и с удивлением понял, что он начинает меня больше любить оттого, что я урчу. Это открытие сначала озадачило, а потом обрадовало меня. Мой Старик любил меня больше, когда ему удавалось доставить мне радость. Чтобы проверить свою догадку, я стал урчать сильнее и громче, и не ошибся — ко мне потекли небольшие тёплые волны, и я нежился в них и урчал ещё громче. «Ну ты прям кот-оркестр, Матвейка», — говорил Старик, улыбаясь и радуясь тому, что приносит мне радость. И теперь я думаю, что, наверное, не странно, что всё то, что делал для меня мой Человек, вся та радость, которую эти его действия вызывали во мне, и вся та радость, а вернее, тихая любовь, которую он источал, постепенно уплотнилась во что-то осязаемое, во что-то, что я особенно ощущаю, когда он возвращается со своих каждодневных прогулок. Я лежу на коврике у порога и жду его. И вот наступило время, когда одни его шаги у двери заставляют меня тихо урчать от счастья. Вижу ли я свою любовь? Конечно вижу. Но это не главное, главное, что теперь я её чувствую.

                        

                                                                           *

 

Это случилось четыре дня назад. Моему Старику позвонили, и я сразу понял, что это дочь. Пока они говорили, любовь начала как бы сгущаться, и я не сразу понял, что в любовь к дочери начала втекать любовь к сыну, но это была какая-то надорванная любовь — она как будто стекала по невидимым порогам и судорожно завихрялась. А потом позвонил сын. Я не знаю, что тот сказал отцу, но мой Старик уронил телефон и откинулся на диванные подушки. Он закрыл лицо руками и долго так сидел, и его надорванная любовь бурлила и пенилась. Я никогда раньше не видел её такой. Я понимал, что в мире моего Старика я занимаю немного места, но, похоже, те, кто занимали всё остальное, были в тот момент далеко. И я пошёл к нему. Я забрался к нему на колени и протянул лапы вверх вдоль его груди. Я был готов ко всему и знал, что не обижусь на него, даже если он скинет меня с колен. Но он убрал руки от лица, и я увидел в его глазах слёзы. Какое-то время он боролся с собой, но кот есть кот, и я прекрасно помню, что у мужчин никогда не считалось признаком слабости плакать при коте.

Он плакал. Плакал долго и очень горько, и его любовь к сыну бурлила и штормила вокруг него. А я лежал и урчал, и он гладил меня и иногда между всхлипами говорил «Чудесный мой, добрый мой Матвейка», и снова плакал. Потом шторм утих, но слёзы продолжали литься из его усталых, обрамлённых тяжёлыми красными веками, глаз, и я приник к его груди мордой и только громче урчал. И в тот момент я не страдал оттого, что не умею говорить - слова здесь были лишними, они были бессильны помочь. И я впервые подумал о том, что лучше быть котом, который умеет любить, чем человеком, который лишён этой способности. А потом он уснул, Услышав его ровное дыхание, уснул и я.

Мы проснулись оттого, что в квартиру вошла Дочь. Её шаги для меня родные и не пугают, поэтому они не нарушили мой спокойный сон, и я проснулся, когда она склонилась над нами, омывая нас своим лучистым теплом — ну если по чести, эти лучи, конечно, предназначались прежде всего моему Старику, но я не ревновал — меня она тоже любила. Я сразу понял, что она очень взволнована. Мой Человек проснулся и нежно посмотрел на неё. Она хотела что-то сказать, но передумала. Пошла на кухню, заварила  чаю, и позвала моего Старика. Они сидели за столом, пили чай и ели домашнее варенье, которое Дочь всегда в избытке привозит Старику каждую осень. Я видел, что они оба думают об одном и том же человеке, но ни он, ни она так и не произнесли его имя в тот вечер.

Вчера Дочь снова появилась у нас, и на этот раз Старик спросил у неё о Сыне, и ей пришлось сказать ему, что Сын уехал. Сын уехал за границу со своей семьёй, и им обоим было почему-то понятно, что он уже никогда не вернётся обратно.

— А Тася? А Веня? — по-детски наивно спросил Старик. — Они-то что же? Даже не позвонили.

— Ты же знаешь, папа, если Андрей что-то решил, остальные должны подчиниться. Я была у них, говорила и с Аней, и с Тасей — обе плакали. Один Венька бегал по квартире возбуждённый и собирал свои игрушки — он-то что понимает, — она перевела взгляд на меня, — чуть больше чем твой Матвейка. Аня с Тасей просили меня поцеловать тебя за них — они боялись, что ни они, ни ты не вынесете прощания. Обещали позвонить уже оттуда.

Не найдя, что ещё сказать, чтобы смягчить предательский удар, нанесённый её братом отцу, Дочь замолчала. В комнату ввалилась тяжёлая, неподатливая тишина и разом подмяла всех. Я увидел, как любовь к сыну поднялась девятым валом и обрушилась на Старика, придавив его сердце. Но он не подал виду. Дочь подошла к нему, села рядом и крепко обняла.

— Я люблю тебя, папа. И он любит, только он не понимает...

Мой Старик поцеловал её в лоб. Так они долго сидели. А потом она засобиралась домой.

Когда дверь за ней затворилась, мой Старик направился к своему дивану, который был его крепостью. Он шёл, как-то необычно шаркая и, едва дойдя, рухнул на него, сбив со столика стакан с чаем и неловко запрокинув голову.

Я запрыгнул к нему на колени. Мой Старик был жив, но едва дышал. Рядом с ним на диване лежал его кнопочный мобильный телефон. Я уже говорил, что у меня интеллект человека, а способности кошки. Но даже кошка в состоянии нажать лапой на кнопку. Я ни на что не надеялся, только точно знал, что последним номером, в списке звонивших ему, был номер его дочери. Я тысячу раз видел, как мой Старик нажимал четыре раза, прежде чем откидывался на подушках и ждал ответа. Я поднёс лапу к телефону и повторил его движения. На том конце я расслышал голос его Дочери. Не услышав ответа отца, она перезвонила, потом ещё раз. Через пару минут она влетела в квартиру.

-— Папа! — закричала она и бросилась к Старику, но тут же резко остановилась, выхватила из кармана телефон, набрала короткий номер и скоро кричала в трубку, что у её отца инфаркт или инсульт. Она с трудом выговорила адрес и, упав на колени возле отца, обхватила его ноги и, уткнувшись в них лицом, затряслась в беззвучных рыданиях. Я ощущал свою беспомощность и, чтобы хоть что-то делать, ходил вокруг них и тёрся то об её спину, то об ноги Старика. Он был жив. Я это точно знал - я чувствовал слабое биение его любви.

Скорая оказалась скорой. Моего Старика увезли, и с ним уехала Дочь.

                

                                                                                  *

Я в квартире один. Мне очень плохо. У меня есть еда и вода, но я не хочу ничего. Я знаю, что мой Человек жив. Я это точно знаю. Но я знаю, что ему очень плохо. И ещё я знаю, что я очень его люблю, и если его не станет, моя любовь не исчезнет — она внутри меня навсегда. Мне не страшно умирать — я уже умирал, когда был человеком, и хорошо помню, как это было. Это очень больно. Но гораздо больнее терять любимых. Теперь я это хорошо знаю. Я лежу на диване моего Старика. Может показаться, что я сплю, но я не сплю.

 Открывается дверь. Я чувствую его Дочь. Я поднимаю голову — я смотрю на неё.

— Матвейка, милый, — говорит она, — ты что же?

Она ошарашенно качает головой и нежно поднимает мою морду. Её глаза округляются, и она долго смотрит на меня.  Она прислоняет свою щёку к моей, и только тут я понимаю, что моя морда мокрая:

— Не плачь, милый! Не плачь, мой хороший! Мы успели! У отца инсульт. Но врачи сказали, что прогноз  отличный! Понимаешь? Понимаешь?

Она гладит мне спину и бока. Она берёт меня на руки и начинает укачивать, как младенца.

— А теперь поедем со мной, — она внимательно смотрит на меня. — Ненадолго. Я не могу тебя здесь оставить. Поедем, мой хороший. Папу выпишут, и вы снова будете вместе.

Я верю ей, потому что любовь её отца, ослабленная расстоянием, пульсирует вокруг нас, а его любовь я не перепутаю ни с чьей.

 

​

bottom of page