Лариса Желенис
Выпускница Литературного института им. А.М. Горького (семинары Владимира Цыбина и Владимира Кострова). Публиковалась в журналах «Наш современник», «ВЕЛИКОРОССЪ», «Литературная учёба», «Молодая гвардия», «КРЫМ», «Дарьял», «Луч», «Полярная звезда», в «Петербургской газете», в коллективных альманахах и интернет-изданиях. Победитель Международного литературного конкурса «Славянская лира - 2021», автор пяти поэтических книг, в две из которых вошла и проза. Член Союза писателей России. Живет в Ярославле.
Один в машине
Холодным осенним вечером пересекаю соседский двор по диагонали, а по его периметру плотно стоят автомобили у стареньких пятиэтажек. Вдруг слышу – из одной машины плач доносится. Подошла. Мальчик, лет шести, ревёт басом, высунулся из открытого окна запертой машины.
- Чего плачешь? - спрашиваю.
Он замолкает, а потом доверяет мне своё горе:
- Мы приехали с мамой к бабушке, мама меня тут оставила, а сама пошла к ней, - его взгляд прыгает к верхнему этажу ближнего подъезда. - Бабушка заболела, а мамы уже долго нет.
- Это тебе кажется, что долго, - отвечаю авторитетно, - мама скоро придёт!
Малыш добавляет:
- Мама за бабушку очень переживает.
А я не могу понять, почему мать не взяла ребёнка с собой, а заперла в машине, даже не оставив ничего ему для развлечения. Наверное, решила, что будут проходить мимо нехорошие люди, могут и отобрать цифровую игрушку. Хотя, если она всё же задумалась о нехороших людях…Мои мысли придавливает вой сирены – во двор въезжает «скорая».
- Мама! - два крика, детский и взрослый, сливаются, когда из подъезда выбегает молодая женщина без пальто.
- Умирает! - кричит она врачу.
Стакан газировки
В один из жарких дней того далёкого лета, когда мы ещё жили в небольшом городке в Донбассе, мама с соседкой по двору вели своих малышей из детсада. Мне в ту пору было лет пять, а мой дружок Серёжка был на год постарше. Путь наш пролегал мимо овощного рынка. Там, у ворот, нас поджидала тележка с газированной водой. Когда мы подошли к ней, Сергей, как заправский кавалер, достал из кармана шортиков заранее приготовленную для такого случая мелочь и протянул монетки продавщице.
- Тётя Маша, - торжественно сказал он, - налейте стакан газировки мне и моей будущей жене Ларисе!
Взрослые так и покатились со смеху.
Года через два наша семья переехала жить в Калининскую область. Мама потом любила вспоминать этот эпизод, да и многое другое из моего детства, прошедшего на Донбассе. Мне больше не довелось побывать там. Я, лишь много лет спустя, увидела по телевизору свой городок детства, правда, это было в хронике донбасских событий, а на экране мелькнули только оставшиеся после бомбёжки чёрные руины нашего рынка.
Сеанс массажа
Возраст у дамочки был бальзаковский. Ну, или почти бальзаковский! Как выяснилось, в понимании этого расхожего щекотливого термина у многих слишком большой разбег. Слышала, как один 12-летний мальчик наградил этим званием одну юную пенсионерку, когда объяснял своей маме, кому уступил место в автобусе. Ну, а сам Бальзак, говорят, любил в женском возрасте тридцати шести-, от силы тридцативосьмилетнюю пору. Итак, назовём нашу великовозрастную героиню «дамой бальзаковского возраста», великодушно её омолодив, тем более, что (как это скоро станет понятно) в отношении мужчин эта особа была пуглива, словно трепетная лань.
Эльвира Сергеевна Зябликова – о ней собственно и пойдёт наш рассказ – робко постучалась в кабинет массажиста. Сюда она была направлена непреклонно указующим перстом санаторного врача Льва Ивановича Остроглазова. Опытный специалист Остроглазов обнаружил у пациентки Зябликовой, впервые за всю её жизнь выбравшейся подлечиться в санаторий, запущенный от долгого сидения за компьютером остеохондроз позвоночника.
«Милочка, Вы похоже плохо представляете себе, насколько здание нашего организма зависит от своего каркаса» – прочёл Лев Иванович краткий курс анатомии для Эльвиры Сергеевны. « Ваш позвоночник требует незамедлительной реконструкции!» - прикрикнул он, погрозив дамочке запотевшими очками. Стеснительная, «уже за пятьдесят» Эля усиленно кивала, как гнедая лошадка своей тёмной чёлочкой, но умоляла доктора направить её к женщине- массажистке, лишь бы избежать надвигающейся неизбежности в виде мужских рук. Но Эльвиру категорически не услышали, потому что её запущенное здание нуждалось, по мнению Льва Ивановича, именно в творце, в «божественном реконструкторе» санаторного масштаба, создателе максимального эффекта! Кстати, массажиста звали под стать создаваемому им эффекту, то есть, Максимом. И даже Максимом Максимовичем, но с очень скромной медицинской фамилией Грелкин.
Массажист-реконструктор оказался брутальным 40-летним весельчаком. «Заходите смелее!» - громко гаркнул Грелкин через дверь. От такого ободряющего приглашения ноги Зябликовой подкосились, но упасть ей не удалось – дверь вовремя распахнулась, и нашу скромницу подхватили сильные мужские руки, коих в больницах по непонятным причинам Элечка старательно избегала всю свою жизнь. Максим Максимович, усадив даму на стул, прочитал врачебное направление, посокрушался, до чего доводят себя пациенты, что их уже ноги не держат, затем привычно велел раздеться сверху до пояса и лечь на массажный стол. Эля вросла в стул, который, казалось, сразу стал продолжением её позвоночника. «Да Вы что так стесняетесь, как в первый раз, это же массаж, а не …», - не смог даже подобрать приличного сравнения бывалый Максим Максимович. Но догадался выйти из кабинета.
…Эльвира Сергеевна лежала на животе, спрятав лицо в дырку массажного стола, как страус свою голову - в песок, а сильные пальцы массажиста бегали по её позвоночнику, как по клавишам пианино, виртуозно проигрывая разнообразные оздоровительные пассажи под аккомпанемент льющейся из радиоприёмника классической музыки и собственное мурлыканье. Но с последним аккордом концерта Рахманинова сеанс массажа ещё не был закончен. Бедной Зябликовой пришлось, внимая мужской силе рук Грелкина, прослушать по радио бодрую рекламу какого-то чудодейственного средства от импотенции. Приёмник строгим женским голосом настаивал покупать именно это средство, которое …. Максим Максимович на какое-то время заинтересованно перестал мурлыкать и под зловещие угрозы радиоприёмника потерять мужскую силу в случае игнорирования безотказного средства Эля почувствовала, что теряет остатки своих слабых женских сил. Эльвире Сергеевне ,завороженной описаниями расширенных горизонтов мужских способностей ,которые обязательно откроются в случае применения настоятельно рекомндуемого средства, почудилось, что руки массажиста слишком уж замедлили свои виртуозные музыкальные движения и уже просто нежно поглаживают её покосившийся от времени каркас… Но на Элино счастье реклама сменилась занимательной викториной для старшеклассников, в которой нужно было ответить на вопрос, какой памятник и где несколько раз исчезал, но, полюбившийся жителям этого города, снова появлялся на том же месте. «Это же Чижик-Пыжик на Фонтанке в Питере!»,- с облегчением услышала Эля детскую радость в голосе отвлёкшегося от поглаживаний Максима. После чего уже с удовлетворением она вытерпела цунами мощных шлепков в адрес своей хрупкой позвонковой конструкции и, не веря своему счастью, последний бонусный прижим широкой ладони массажиста, припечатавший весь её организм к плоскости стола: «Ну, будьте здоровы!»
Грелкин, насвистывая «чижика-пыжика», пружинистой походкой вышел из кабинета, а счастливо изумлённая Зябликова, одевшись, тихо выползла за дверь, ощущая себя абсолютно здоровым существом из отряда беспозвоночных.
В деревню!
Ура! Летние каникулы! Наконец-то мы добрались до деревни, где всегда отдыхаем у бабушки с дедушкой. Деревня уже видна с этого крутого спуска к реке. Отсюда панорамой просматриваются знакомые изгибы узенькой речки, по берегам которой расположились и редкая роща с полуразрушенной часовней, и густая зелень привычного деревенского кладбища, которое почему-то совсем не внушает страха, и несколько самых смелых домов. А ведь эта безобидная речушка иногда показывает характер и возмущенно заливает прибрежные огороды, она грозно подступает и к тем самым смелым деревенским домам!
Спустившись к реке, мы переходим её по старому деревянному мосту. Рядом построен и новый железобетонный красавец. Но все привычно любят этот, с отполированными временем перилами, хранящий в сердце каждого брёвнышка старину и русский дух...Осталось подняться чуть в горку по мягкой пыльной дороге — и вот он, долгожданный и родной до душевного трепета дом, родовое гнездо маминых предков. Дом возвышается на пригорке, как на ладошке этой маленькой русской деревушки.
Дом большой - пятистенная изба из толстенных брёвен. Высокие окошки приветливо распахнуты лету. На подоконнике привычно видна чёрная, пушистая Муська. Она мудро поглядывает вдаль, порой тихо жмурится, ей нравится деревенская жизнь. Кошке тут комфортно живётся — захочет, спрячется в тень где-нибудь на дворе или развалится на брёвнах погреться на солнышке, свесив пушистый хвост, и этим крючковатым маятником будет отсчитывать длинные ленивые минуты своей кошачьей жизни.
А в доме много всего интересного! Когда заходишь из сеней в кухню, взгляд привычно примагничивают старинные часы с тяжёлыми гирями на толстых цепях. Этим ходикам больше ста лет. Дедушка говорит, что они уже второй век отдыха не знают! Он всегда следит, чтобы гири не опускались слишком низко. Поэтому эти ходики, как часовые, всегда аккуратно подтянуты и своим гулким, немного скрипучим от старости голосом послушно рапортуют всем каждые полчаса о своём пройденном жизненном пути.
Рассказ Ларисы Желенис "В Тунисе" можно почитать здесь
О МАМЕ
Не пойму, что случилось со мной,
не пойму – это быль или небыль …
придавило меня тишиной,
тишиной бесконечного неба.
По июльскому полю иду,
будто смотрит оно васильками,
провожает до речки, к мосту,
а потом, по тропиночке – к маме.
Дом из детства плывёт и река…
Мама учит нести коромысло.
Зачерпнув из реки облака,
мама дарит красивые мысли.
В старом доме мы сядем вдвоём,
поглядим, как пылинки запляшут,
соберутся волшебным лучом
золотые мгновения наши.
Я увидела как-то во сне
много солнца, пшеница созрела…
мама шла сквозь колосья ко мне,
на меня, улыбаясь, смотрела…
А когда наяву в горле ком,
я не верю, что нет её рядом –
в поле тихим погожим деньком
небо маминым светится взглядом.
ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ
Я как будто ослепла – не вижу
ни вечерней дороги во мгле,
ни дождя, ни упавшего ниже
неба, скомканного по земле
одеялами жёлтыми листьев…
Почему я не вижу, куда
уплывают, как птицы по выси
перелётные наши года?
Через юность, от зрелости к детству
эти птицы на память маршрут
знают свой, и сжимается сердце
от прощальных осенних минут.
В ЗЕРКАЛЕ ДОЖДЯ
Я иду по зеркалу дождя –
по сырой асфальтовой аллее.
Липы в это зеркало глядят,
ни о чём они не сожалеют,
весело любуются собой –
обновила им весна наряды!
Вьётся в листьях лентой золотой
солнечная майская прохлада…
Ну, а я… могу ли я жалеть,
что вдали осталось столько вёсен,
что цветную жизни круговерть
всё быстрее в прошлое уносит?
И, как знать, где на твоём пути –
может, на ничтожной его части –
будут благодатные дожди,
солнечным сверкающие счастьем?!