Литературная лаборатория
"Красная строка"

Точка на карте

(Из цикла рассказов «Из жизни Ерохина»)

           

1. Оля Изосимова.

Ерохин медленно шагал по улице засыпающего села. Оно стало привычным за год. Спешить некуда - в пустой квартире его никто не ждал. Высоко в небе светили августовские звёзды. Тишину изредка прерывал короткий лай собак. На скамейках тут и там сидели парочки.

Девичий вскрик раздался совсем рядом, в переулке. Фара мотоцикла освещала застывшую фигуру девушки. Мотоциклист держал ружьё и что-то бубнил пьяным голосом. Ерохин, не раздумывая, подбежал, рванул ствол кверху. Раздался выстрел, сбивший ветки высокого тополя, мотоцикл упал. Парень оказался крепок, и Ерохину пару раз досталось. Подбежали ещё люди, пьяного скрутили, увели.

Ерохин, ещё разгоряченный схваткой, подошёл к девушке. Её била нервная дрожь. Он накинул ей на плечи пиджак, вызвался проводить. Она довольно быстро успокоилась. Её звали Оля, Оля Изосимова. Студентка Ромского мединститута, здесь на практике в районной больнице. Рассказала, что село это выбрала сама, ткнув в точку на карте. Папа был против, уговаривал пройти практику в Ромске. Неожиданно для стройной девушки у неё оказался грудной, глубокий голос.

Свежий ветер с реки приносил запахи наступающей осени и далёких пространств. Они сидели на скамейке. Ерохин потирал саднящую скулу. Она сказала, что встречала его на улице, знает, что он служит в местной прокуратуре. Ерохин рассказал ей китайскую притчу про двух странников: их пути пересеклись, они остановились на мгновение и пошли дальше каждый своей дорогой. Раньше он рассказывал её девушкам, которые ему нравились, чтобы произвести впечатление, но сейчас… сейчас было другое, и он подосадовал на себя

Проводив её до крыльца, он нехотя ушёл.

Наутро с первым речным паромом примчался из Ромска на светлой «Волге» её отец - крупный мужчина в дорогом костюме, оказавшийся профессором мединститута, к тому же членом обкома партии. Он благодарно тряс Ерохину руку, возмущался случившимся: «И это в период антиалкогольной кампании!», разговаривал с прокурором района, потом направился в партийный райком.

Оля отвела Ерохина к высокой рябине с краснеющими гроздьями, и в упор глядя на него серыми в желтую крапинку глазами, сказала без улыбки: «Теперь, спаситель, по законам жанра вам предстоит взять меня в жёны». Ерохин слегка растерялся. «Ну, а если серьёзно, - улыбнулась она, - приезжайте в гости, Серёжа, я стану ждать. И папа будет рад видеть». Она подала Ерохину руку, - её ладонь была тёплой, почти невесомой, и ему не хотелось её выпускать…

 

Ерохин с букетом цветов ожидал Олю в университетской роще, расцвеченной желтыми и красными листьями. Шумная компания студентов вывалилась из дверей мединститута, слышались смех, голоса. Ерохин не сразу увидел её, тут кто-то включил кассетник: «Я готов целовать песок, по которому ты ходила». Высокий самоуверенного вида парень в джинсовом костюме, которого все звали Эдик, по-свойски полуобнял Ольгу, втянув её в центр круга, и она, смеясь, стала танцевать с ним что-то похожее на твист. Ерохин почувствовал себя уязвлённым. Он аккуратно положил цветы на скамью и ушёл. Его появление с букетом выглядело бы нелепо и смешно. Профессорские дочки – те ещё штучки, подумал Ерохин. Он чужой в её жизни.

            Спустя неделю в его служебном кабинете зазвонил телефон – массивный эбонитовый аппарат чёрного цвета, девушка с телефонной станции сказала: «Ромск на проводе, говорите!» - и Олин грудной голос произнёс: «Серёжа!» У Ерохина сжалось сердце.

            - Серёжа, как у вас дела? Вы сможете приехать к нам на выходные?

            - Да, смогу. – Слова вылетели быстрее, чем Ерохин сказал «нет».

            - Я вас буду ждать в субботу у входа в мединститут, в двенадцать. Успеете? Если задержитесь в Ромске, не переживайте – переночуете у нас, в комнате брата. Договорились?

            - Да, - сказал Ерохин, презирая себя за слабость.

            - Буду ждать. До встречи, спаситель!

            - До встречи, - промямлил Ерохин.

            2. Три письма.

Через месяц Ерохина перевели с повышением в должности в другой район и почти сразу отправили на пятимесячную переподготовку в Ленинград.

По возвращении его ждали три письма. В первом, отправленном полгода назад, Оля звала его: «…Не понимаю, что вас останавливает. Не верю, что безразлична вам. Хотите, чтобы призналась вам первая? Я готова. Но я должна видеть ваши глаза. Поэтому приезжайте, Серёжа!.. Приезжай! Бросай всё и приезжай! Я жду тебя, слышишь?» Во втором, коротком, упрекала: «На телефонной станции мне сказали, что ты отказался со мной разговаривать и повесил трубку. Я должна знать, Серёжа, пожалуйста, поговори со мной, позвони!» В третьем, отправленном за месяц до его возвращения, она прощалась: «Я так и не рассказала тебе свои секреты. Ведь я уже подбирала нашим с тобой будущим детям имена, чтобы они сочетались с отчеством – Сергеевич, Сергеевна… Какая я глупая! Встреча, которую ждала всю жизнь, обернулась миражом, моей фантазией. Я оказалась не нужна тебе».

Ерохин позвонил ей. Трубку взяла её мама и сообщила, что Оля вышла замуж.

            3. Китайская притча.

            Ерохин увидел её первым. Она мало изменилась за пять лет. Её красота стала более зрелой, взгляд уверенней. Она заметила его, улыбнулась чуть растерянно, быстро подошла, и вот её легкая ладонь в его сильной руке.

- Оля!

- Серёжа…

…Солнечный луч скользнул по столу, забрался в высокий стакан, наполнил его светом, преломившись в нём, и рассыпался радужными бликами. Световое пятно осторожно продвинулось по её обнажённому плечу, выискивая место поудобнее. Ерохин смотрел на спящую, её разбросанные по подушке русые волосы, остро чувствуя предстоящую разлуку. Он тронул блик на нежной коже. Она потянулась, заставив одеяло бесстыдно сползти, пробормотала, не открывая глаз: «Да-да, сейчас», опушённые ресницами веки разомкнулись, а в следующее мгновение ослепительно белая в луче света рука её, вспорхнув, обхватила его за шею и с мягкой силой притянула к губам. «Доброе утро, Серёжа», - проговорила она затем, отстранив его и испытующе глядя серыми в жёлтую крапинку глазами. 

…

- Мечтала тогда: ты смущённый входишь в наш дом, тебя встречают папа и мама, я зову тебя к столу… А реальность – утро в гостинице, скоро мой поезд, ты женат, я разведена, у тебя двое мальчишек, у меня дочь…

…

Запылённая картина на стене. На ней – поле, уходящая вдаль дорога, по которой идут двое - мужчина и женщина.

- Если бы увидела тебя тогда с твоим букетом - бросилась на шею и уже никогда никуда не отпустила, слышишь ты, жестокий мальчишка?

…

- Дочка похожа на твоего мужа?

- Хочешь спросить, на бывшего? Она похожа на тебя.

- Не шути так.

- Я не шучу. Когда её рожала, думала только о тебе, о тебе, о тебе. Я так хотела, чтобы она была похожа на тебя. И вот она выросла похожей на тебя на целых… десять процентов, на девяносто – она вылитая я. Что ты смеёшься?

…

- Мы так и будем существовать в параллельных мирах на одной планете, Серёжа. Похоже, Он немилосердно обошёлся с нами. Хотя… Представь: мы жили бы вместе, и вместе, и каждый день вместе. Мы стали бы ссориться и разлюбили друг друга. Это - страшнее всего!

…

- Видеть хоть раз в год… Поплакалась бы тебе, наобнималась, надышалась тобой – и можно жить дальше.

…

- Как вы с женой, Серёжа?

- Обычная семейная жизнь.

…

- Вот и твой вагон…

- Серёжа, я не знаю, что сказать. Откуда снова взялась эта боль? Мир такой огромный, а тепла в нём так мало.

И потом, когда поезд начал движение, почувствовав, что расстаётся навсегда, отстранив проводницу, она с некрасиво искривлённым ртом крикнула, глотая слёзы: «Серёжа! Не забудь: наша точка на карте – это ты и я, мы с тобой вместе! Только наша! Не забудь!»