Литературная лаборатория
"Красная строка"
Нескоромных Вячеслав Васильевич
заведующий кафедрой, профессор Сибирского федерального университета, доктор технических наук, ведущий специалист в области геологоразведки и буровых технологий, автор учебников, изобретений, научных работ.
Автор художественных и публицистических работ, очерков, рассказов и книг: «А путь и далек, и долог…», «Сны командора», «Завет Адмирала», «Алмазные грани», сборника повестей «Ледовый поход. Исторические хроники Сибири», сборника рассказов «Река».
Публиковался в журналах «Роман-газета», «Аврора», «Балтика», «День и ночь», «Енисей», «Бийский вестник», «Кольцо А», «Царицын», «Сибирский форум. Интеллектуальный диалог», в ряде альманахах и сборниках.
Победитель литературных конкурсов «Присутствие», «Петроглиф», «Уральский книгоход», «Иду на грозу», журнала «Роман-газета» совместно с «Печорин. нет».
Лауреат литературных конкурсов «Голос Севера», «Петроглиф», «Русский Гофман», «Волошинский сентябрь», ДИАС, им. М. Горького «Данко», «Поход по метам», «Большой финал. Триумф короткого сюжета», «Лебеди над челнами» и др.
Финалист конкурсов на литературные премии им. Ф. Искандера, Литературной газеты им. А. Дельвига, дипломант Арктической премии им. В. С. Маслова.
Вячеслав Нескоромных
НОВАЯ ШКОЛА
Ранним утром Валерка привычно шагнул за порог квартиры, направляясь в школу. И только теперь он вспомнил, что вероятно последний раз он в этом доме, у квартиры, в которой прожита часть его жизни: ожидался переезд. Накануне было решено, что днем вывезут мебель и после школы следует ехать по новому адресу в новую квартиру. Валерка задержался на мгновение и оглядел прикрытую за собой дверь, прощаясь.
Этому Валерка был не рад. Переезд грозил тем, что придется поменять и школу. Расстаться с одноклассниками не хотелось и Валерка сразу, как только заговорили о переезде, заявил, что школу менять не будет. Конечно, сказано это было сгоряча, ведь новая квартира была очень далеко от теперешней его школы, а там, в том дальнем районе, имелась своя школа – всего-то в пяти минутах неспешной ходьбы.
Учился Валерка в пятом классе и за свои двенадцать лет жизни ему пришлось уже третий раз менять школу. Эта процедура была не из легких. Оказавшись среди незнакомых одноклассников, приходилось, порой болезненно выстраивать общение, утверждаться среди подростков, для которых новичок всегда воспринимался как субъект инородный, вызывающий к себе не доброжелательное отношение и желание испытать на прочность. Бывало доходило и до стычек, разбитых губ и носов: в одиночку всегда тяжело выдерживать агрессию группы желающих отличиться друг перед другом подростков. Со временем все отлаживалось, появлялись дружки и казавшиеся агрессивными одноклассники превращались в обычных пацанов, с которыми можно было шутить, заниматься спортом, играть и баловаться на перемене, и весело вспоминать обстоятельства знакомства.
И вот снова переезд и смена школы, расставание и новые одноклассники.
Весь день в школе Валерка был печален и как только закончились занятия отправился с пересадками по улицам города к новому дому. Дом был недавно выстроен, выглядел нарядно, а в квартире уже во всю хлопотала мама, раскладывая вещи из коробок. Младший брат играл, устраивая себе «жилище» из коробок и разложенных в беспорядке вещей, − ему все нравилось.
Прошло несколько дней, наступило воскресение и можно было наконец отдохнуть, поскольку чтобы добираться до школы в переполненном автобусе приходилось вставать очень рано по темным еще с утра улицам. Но Валерка решил – в здешнюю школу он не пойдет. Не хотелось расставаться с друзьями и заводить новые отношения также не хотелось.
Мама с печалью гладила Валерку по плечу напрасно пытаясь убедить его перевестись в школу, что была совсем рядом.
Отец, выслушав Валерку, усмехнулся, махнул рукой, и отметил, что надоест таскаться парню с утра пораньше – сам соберется и переведется.
Отоспавшись с утра, наспех выполнив домашнее задание, Валерка вышел во двор и направился по заданию мамы в магазин прикупить хлеба да молока.
По дороге в магазин Валерка встретил трех местных пацанов. Были они постарше и устроившись на лавочке курили, таясь, но, когда увидели незнакомого мальчишку в районе, оживились и стали обсуждать, поглядывая на Валерку с интересом.
На обратном пути в переулке Валерку уже ждали. Разговор-допрос в таких случаях всегда возникает такой, как будто ты обязан им чем-то.
− Ты, кто? Откуда взялся?
− Переехали.
− Переехали? Это в новый дом? А что в школе не появляешься?
− Хожу в старую, пока переводиться не буду.
− Во как? А че так?
Пацаны испытывающе оглядывали Валерку, нагнетая напряжение. Ощущалось, что компания, в которой выделялся паренек постарше, ищет повода развязать конфликт и устроить потасовку. Но пока все обходилось миром. Валерка отвечает на вопросы спокойно и отправился домой, понимая между тем, что это только начало и новая встреча с местной «братвой» не заставит себя ждать.
Тем не менее, уезжая утром и возвращаясь домой к вечеру из дворца пионеров, где Валерка увлеченно занимался авиамоделизмом, поводов пересекаться с местными пацанами было мало. Но однажды, уже когда наступила весна, такая встреча состоялась. Очевидно, задача поколотить пришлого, который не желает учиться с ними в школе и уклоняется от общения, была поставлена «на районе». Поэтому сразу при встрече, старший, − гроза местных пацанов Грошик, тут же сузив свои серые глаза и «озверев» лицом, ткнул Валерку в грудь кулаком, а сзади на отшатнувшегося мальчишку кинулся второй, ухватив неумело за шею и повиснув на нем. Валерка в ответ резко нагнулся, потянув повисшего сзади пацана, перекинул его через себя, и тот кувыркнувшись, упал на землю. Валерка отступил и увидел перед собой перекошенное от злости лицо Грошика и тут же получил удар в лицо. Удар, в пылу драки, показался несильным, но во рту сразу возник привкус крови, и Валерка отступил и воспользовавшись ситуаций, оттолкнув Грошика, кинулся бежать, по пути опрокинул и третьего пацана, самого нерешительного участника потасовки.
Дома Валерка оглядел лицо, лопнувшую губу, припухший нос и тщательно замаскировав следы драки, в грустном настроении, пораньше лег спать, чтобы скрыть происшествие от мамы.
В школе, одноклассник Валерки Славка, сразу отметил на лице следы драки:
− Это, че, местные что ли? И как вышло? Сколько их было-то?
Валерка не стал таиться и рассказал Славке все обстоятельства стычки.
− Они не отстанут. Будут снова приставать. Скоро лето, − не будешь же ты дома сидеть целый день. Слушай, а давай к нам в секцию бокса. Наш руководитель сказал на тренировке, что в секцию возьмет пацанов. Давай, − научишься драться – ты им еще наваляешь.
Никогда Валерка не увлекался боксом, хотя спорт нравился: играл неплохо в баскетбол за команду класса, всегда быстро бегал, отлично катался на лыжах. Но бокс? Тем не менее в данный момент предложение Славки – отъявленного драчуна, которого побаивались все в школе, даже старшеклассники, показалось правильным.
Зал бокса размещался в подвале мореходного училища. Тренер Иван Данилыч, невысокий крепкий мужчина с большими залысинами на голове, набухшими от ударов надбровными дугами, расплющенным носом и давнишним шрамом на губе, смерил Валерку тяжелым взглядом светлых, глубоко упрятанных глаз. Без предисловий оглядев мальчишку, тренер охватил своими крепкими узловатыми, разбитыми в боях, пальцами бицепс Валерки и отметив, что там под рубашкой имеется какая-никакая сила, одобрительно кивнул.
− Ну, давай, переодевайся и встанешь в спарринг вот с ним, − Иван Данилыч кивнул на мокрого от пота долговязого парня, размеренно колотившего боксерскую грушу.
Валерка натянул с помощью Славки в первые в жизни расквашенные, старенькие, изрядно истрепанные боксерские перчатки. Все, кто занимался в зале прекратили тренировку и ждали начала, интересного для них, боя. Слышались в полголоса реплики: «Уронит сразу или чуток даст помучиться?»
− Все, начинайте, − скомандовал тренер и уселся грузно на стул, предложив Славке роль рефери.
− Сходимся, бокс! – отдал команду Славка.
Валера, не имея навыков боксера, тем не менее поднял на уровень глаз перчатки и взялся прыгать, подражая движениям боксера.
Среди тех, кто наблюдал за боем, послышался легкий веселый ропот, смешки.
− Да, не скачи, ты! Двигайся спокойнее, ноги пошире расставь, правой перчаткой закрывай голову, а локтем печенку! Левую держи перед собой на уровне глаз! Держи дистанцию! – кричал, давая наставления по ходу боя, тренер.
Валерка попытался исполнить его указания, но получил первый удар от своего соперника и в голове загудело. Противник выставил вперед свою левую руку и кружил вокруг Валерки, а выцелив неприкрытую голову, крепко бил. Во рту Валерка скоро ощутил знакомый вкус крови. Ответить сопернику было непросто: подготовленный парень скакал перед ним, уклонялся, подныривал под руку при неумелых ударах Валерки, тыкал его «передней» левой рукой и крепко «жалил» правой. Скоро голова, получив несколько ударов отяжелела, но в горячке боя это не воспринималось и только росло желание ответить уверенно и увесисто. Но раздалась команда об окончании спарринга. Валерка же, только распалившись, ощутив неудовлетворение исходом боя, разгоряченный желал продолжения.
Иван Данилыч, наблюдая все со стороны, встал со своего стула и тяжело, шаркая ногами, подошел к Валерке: в его глазах светилась веселая искорка, а легкая улыбка давала понять, что все не так плохо.
− Ну, что брат, − норм. Серега, с которым ты бился, уже разрядник и конечно он уже что-то умеет. Но ты держался, а главное не скис, а хотел ответить. Беру тебя в секцию – толк я думаю будет. Вот я приметил, что и двоечка у тебя хорошо идет: бойко так − резко. Неплохо.
Какая-такая «двоечка» идет понял Валерка позже, когда несколько разобрался с техникой бокса и уже в боях на соревнованиях пользовался с успехом сдвоенной серией ударов «левой-правой».
Полгода в зале бокса прошли быстро. Времени совершенно не хватало и домой парень возвращался поздно. Тренировки, соревнования, первые победы, рубка с мальчишками в спаррингах, привычные ссадины и синяки изменили Валерку. Он совершенно перестал думать о своих недоброжелателях «на районе», пока снова не столкнулся с ними вечером, возвращаясь домой после тренировки. Настороженная группа пацанов во главе с Грошиком стояла у павильона рядом с остановкой и казалось ждала Валерку. Отметив ватагу парней с явно агрессивными намерениями, Валерка не стал юлить и уклоняться, а решительно направился по тротуару прямехонько на них, выцеливая по курсу движения именно Грошика. Тот стоял впереди, подбоченившись, с сигаретой во рту, руки в карманах и весь его вид извещал:
− «Ну, что? Влип пацан!»
Валерка шел уверенно вперед и смотрел Грошику в лицо не отрываясь. Удивительно, но какого-либо страха, смятения мальчишка не ощущал, вовсе не воспринимая пацанов, как угрозу. Внутри еще не угас азарт после тренировки и даже было желание «помахаться». Уверенность в своем умении оказать не просто сопротивление, а опрокинуть соперника была столь велика, что это ощутил и Грошик. В его лице произошли изменения: глаза засуетились, не находя внятного ответа, потеряли надменную уверенность и когда Валерка подошел к нему, твердо шагая и поддерживая на плече сумку с формой для тренировки, Грошик воровато оглянувшись на пацанов, отступил в сторону, уступая дорогу. Валерка продолжал размеренно идти, даже не оглянувшись. Удара в спину не последовало, а следом за главарем, расступились и другие из компании, а Валерка, не сбавляя шага и не оглядываясь, уверенно направился в сторону дома.
Уже у подъезда, открывая дверь, парень оглянулся и глянул на компанию подростков. Те по-прежнему стояли у павильона и дружно смотрели в его сторону молча. Во всем облике пацанов была заметна нерешительность и ожидание ответа на вопрос: «А что переменилось?».
Вячеслав Нескоромных
ГРЯЗНАЯ ВОДА
Светлана торопилась домой. Последняя весть несла ее словно на крыльях и, если бы не слякоть и лужи на дорожке к дому, побежала бы в припрыжку. Весть эта была долгожданной и радостной: наконец выдали документы на новую квартиру и следовало готовиться к переезду. Новое жилье им выделили в новом доме в микрорайоне, что строился невдалеке и, хотя место от центра города по-прежнему не близкое, но событие это было ошеломительным.
Была у Светки мечта – вырваться из этого проклятущего дома, забытого всеми места с покосившимися сараями и ржавыми гаражами вокруг, неубиваемыми помойками и снующими по двору хороводами собак и ищущих пристанища ханыг.
Дом, что стоял на пригорке на самой окраине рабочего поселка в пригороде, был для Светки знаком с самого рождения. Дом был старый, как говаривали – первых пятилеток, из бруса в два этажа с одним, всегда с изломанной дверью, подъездом, со скрипучей исшарканными ногами ступенями и полуразрушенными перилами лестницы и всегда, во все времена, мрачным коридором – лампочки не приживались ни на входе, ни под потолком над лестницей. Окошко в коридор поначалу несколько лет хранило мутное от грязи стекло, но все же было разбито и наспех заколочено фанерой. Время и жильцы не щадили дом, а коли «хата» казенная, не своя, жили небрежно, ломали-не чинили, ремонтировать и украсить хоть как-то подъезд не брались.
Дом был на восемь малогабаритных квартир – по четыре на этаж, и пока Светка росла и была мала, было весело. В каждой квартирке были подружки, друзья-мальчишки и более взрослые «наставники». С утра уже слышалось из коридора или с улицы с заросшего кустами двора:
Светка-конфетка! Выходи гулять!
Позже, уже в пору взросления, шумных гуляний с парнями, тайных встреч и первого сексуального опыта, можно было услышать уже иную дразнилку:
Светка-профурсетка, всем дала кокетка!
Да, − взрослели люди, росло и содержание отношений.
В этот дом привезли Свету с мамой из роддома, отсюда унесли на вечный покой убитого в пьяной драке отца, который не «просыхал» и кажется и вовсе не заметил рождение дочери. В этом доме долго и мучительно на пропахшем зассанном матрасе умирала бабушка и с малых лет Света знала, что такое онкология, пролежни на спине и ягодицах, спутанное сознание. Кажется, от всего пережитого в детстве у самой Светы спуталось сознание и беременность в шестнадцать лет была, как диарея, – невесть откуда взявшаяся напасть. Потом потеря ребенка, отчаяние, неоконченная школа, профтехучилище и работа, то кондуктором на маршруте автобуса, то в столовке местного «Водоканала». Жизнь текла-сочилась и протекала через пробоины и трещины личных драм и катастроф и многое испытав к полной зрелости, − годкам двадцати трем, встретила она, как показалось своего человека. Человек этот – Мишка, вернулся из армии поздней осенью и гулял весело с дружками, отмечая нахлынувшую свободу долго и упрямо. В один из дней с компанией Мишка ввалился в столовую, где Светка работала на раздаче и у них завертелось. В любовный круговорот девицу втянуло, как в омут с головой. С работой Света без сожаления распрощалась и день и ночь проводила с Мишкой. Парень не давал Светлане покоя – все тискал и требовал любви, держал крепко в своих руках и очень скоро поняла она, что отяжелела и пора что-то решать. Мишка повел себя как мужик и уже после нового года сыграли скромную свадьбу в Светкиной с мамой квартирке в этом самом проклятом доме и стали жить, продолжая семейную линию. Линия эта была проста и убога: Мишка без профессии подрабатывал чем мог и пил, отмечая в сотый раз окончание службы, и пропадал порой сутками, Светка ходила, подпирая себя за поясницу и охая, − беременность протекала тяжело. И только мама, пережив мужа, схоронив свою маму, и обретя к пятидесяти годам непроходящее горестное выражение лица, виноватую улыбку, тоску в глазах, нездоровую худобу и поседев до срока, молча с утра уходила на свою работу на рынок и так тянула всех на скромные доходы. На маме держалось теперь все: и порядок в доме, и возможность хоть как-то питаться, заботясь о витаминах для дочери, и приготовления к рождению внука.
Сынок родился к осени, и даже Мишка на неделю перестал выпивать и с удивлением смотрел на малыша, до конца очевидно не понимая, что это его сын, его, так сказать, продолжение в Мироздании. Когда понял что-то из выше означенного, снова «загудел», сменив причину загула.
А тут заговорили о том, что дом, их старый дом, как сгнивший зуб, торчащий на косогоре, попал под программу расселения народа из ветхого жилья. Все стало приобретать черты реальности, когда по дому прошла высокая комиссия из нескольких человек с папками, анкетами. Комиссия смотрелась в старом доме странно: испуганные дамочки и дядьки в богатых шубках и пальто, глаженных костюмах, и те и другие в аромате парфюма с зажатыми платочками носами. Тем не менее обошли дом, заглянули в пару квартир и несколько изумленные удалились и скрылись, рассевшись в черный микроавтобус марки «мерседес».
Когда пришло время собирать, как брякнул сосед − «манатки», случилось огорчение: мама по скорой попала в больницу с давлением и болями в желудке. Сынок Светки, Данилка, остался без бабушки и сразу возникли проблемы – посидеть с мальцом было некому. Но собрали вещицы в коробки, разобрали мебель несколько друзей Мишки, нагрянувшие по зову веселые, уже с утра подгулявшие. Мебель разобрали, что-то из посуды поколотили, сломали стул и шкаф, но в целом быстро управились и тут же все бестолково скидали в грузовик, нанятый у соседа.
В новой квартире долго все охали и галдели, разглядывая фаянс в санузле, белоснежную ванную, огромные пластиковые окна, яркие чистые обои и спорили, подходит ли линолеум к обоям и цвету дверей. Спор быстро закончился с началом празднования и слово «новоселье», как безоговорочное обоснование гулянки, звучало часто и оптимистично, как напутствие в новую светлую жизнь. Гуляние затянулось до глубокой ночи, а с утра все началось вновь, Светка только и успевала нарезать колбасу и бегать в магазин, чтобы ублажить Мишку и его дружков. Гулянка было закончилась, но подошли соседи по площадке, потом жильцы снизу и сверху, и карусель новых соседских лиц растянула гульбу дня на три.
Когда силы уже были на исходе и закончились деньги, компания стала распадаться. Вместе с друзьями ушел и Мишка, со словами, что душа еще требует праздника.
И только тут, немного разобрав завалы мусора и бутылок, Светка спохватилась: сынка Данилки в новом доме-то не было. Она взялась вспоминать всю круговерть сборов и переезда и только-то и вспомнила, что маму накануне переезда увезли в больницу, а малец лежал в своей коляске для прогулок. Чтобы сынок не мешался под ногами при сборах, Светка сама укатила коляску в чулан – темный угол, забитый ненужными вещами. Укатила – там и оставила.
Выходит, в чулане и забыла сынка.
Помчалась Светка, еще хмельная от новоселья, в старый дом. Забежала, прыгая по выбитой лестнице, спотыкаясь, в бывшую свою квартиру, но в чулане коляски не было, не было и сына. Дом был пуст и квартиры стояли брошенные.
− Сынок, сынок, − запричитала Светка, представив, как наяву, всю страшную правду о себе, о своих материнских, если и не чувствах, но обязанностях, о том, что прощения тут быть ей не должно, и о том, что не понятно ей самой, как она могла забыть о сыне.
«Где теперь искать? Дом уже пустой, тут и вовсе никого не осталось. Ведь за такие дела могут сына и отнять, отдать в детдом для усыновления через органы опеки» − размышляла лихорадочно Светка, сидя на забытом не раз изломанном стуле посреди пустой, неопрятной, заваленной брошенным хламом, еще более неряшливой без мебели, квартиры, в которой она провела всю свою жизнь и как будто начала новую, но начала как-то совсем плохо, неправильно.
Вдруг Светка услышала детский плач, голос женский. Ее как подбросило, и она кинулась на первый этаж, не глядя под ноги и тут же споткнулась и полетела вниз кубарем по грязной, во век не мытой и отслужившей свое лестнице. Страшная боль пронзила тело, руку и Светка, покувыркавшись пролет по лестнице теперь лежала на площадке и руку поднять не могла.
«Перелом, что ли?» − подумала Светка, поднимаясь и охая от боли, стала баюкать руку и ощутив всю свою немощь, заревела, горько скуля. Тут на первом этаже открылась дверь и показалась знакомая коляска и мама рядом с ней. Мама катила коляску, заглядывая к ребенку в ней и что-то по-своему, по-женски, по-матерински щебетала, делала глазки и совершенно не смотрела вверх на Светку.
− Мама! – закричала Светка и заревела снова от того, что так вот все выходит криво у нее. И уже разрыдалась в волю при виде мамы, так, как это делала в детстве от обиды и боли в разбитых в кровь коленках.
− Доченька! О, Господи! Что это с тобой? А мы с Данилкой решили, что вы нас бросили в старом доме. Стала думать, как нам здесь обустроится. Я ладно – старье уже, но Данилка? Как же так? – запричитала мама.
Поднявшись к Светке, оставив спящего в коляске сына внизу, не замечая, что дочь кривится от боли и держит сломанную руку, продолжила:
– Я из больницы домой возвратилась вчера, а дом пустой весь и только мальчонка ревет-задыхается, посинел уже от крика. Я к нему, а он весь мокрый да голодный. Переночевали в квартире Ильиничны: там кровать они бросили, и печка сохранилась старая, так я протопила. Протопила, воду согрела, Данилку отмыла, накормила чем смогла. Он уснул, но так долго дергался во все, просыпался за ночь несколько раз, принимался реветь. О, Господи, не надорвался ли от крика. А вы что это выходит с переездом и сына забыли? Выходит, с грязной водой выплеснули и дитя. Как же так, доченька?
− Мама, мне плохо. Вызови скорую, − попросила Светка, бледная от боли, зареванная, и мама тут же спохватилась, уловив, что ее девочке нужна помощь и со Светкиного телефона позвонила в неотложку.
К вечеру Светка в гипсе и подвязанной рукой была уже дома. Мама, отчего-то с виноватым видом хлопотала по дому, готовила ужин. Муж отсыпался после гуляний по поводу новоселья, совершенно выбившись из сил. Сын спал в своей коляске в отдельной комнате.
Начиналась новая жизнь.